Война в тылу врага

Надо было подниматься на насыпь. Но где же вьючные лошади? Я крикнул в темноту:

— Кони, где кони?

— Одна здесь, я ее веду, — ответил из темноты голос бойца. На звук наших голосов из правого дзота усилили огонь вдоль полотна.

Рассыпавшись поодиночке, мы перебежали через насыпь. Со мной остался только адъютант, ординарец куда-то отбился. Голоса бойцов перекликались у леса, за восточной колеей, значит они перешли линию железной дороги. Но сколько нас? И которая из лошадей с нами? На одной была рация, на другой вьюки с запасными частями. Я послал адъютанта разыскивать лошадей. Теперь нужно было дать сигнал — две зеленые ракеты, чтобы группы прикрытия переходили к нам, на восточную сторону. Но моя ракетница давала осечки, не действовала. В канаве, возле опушки, я заметил бойца. Он лежал, плотно прижавшись к земле, хотя обстрел здесь был сравнительно слабый. Я решил пристыдить бойца за трусость и послать его на линию с приказом всем переходить к нам. Но не успел я сказать и пяти теплых слов, как хлынул такой ливень огня, что мне самому пришлось растянуться рядом с бойцом в канавке. Когда огонь немного ослабел, я увидел в темноте человека, бежавшего of линии мимо нас, к лесу. Я остановил его, поднял бойца, лежавшего в канаве, и послал одного на правый, другого — на левый фланг. Бойцы переминались с ноги на ногу, им страшно было итти на линию, где еще по-прежнему гитлеровцы вели интенсивный огонь. Я скомандовал: «Вперед!». Оба рванулись и исчезли в темноте.

В лесу, перекликались люди, перешедшие линию. Их оказалось в этом месте двадцать один человек. Гитлеровцы продолжали обстрел леса. Пули пели кругом, сбивали ветки и листья, но никого из нас не задевали. Лошадей с вьюками не было. Начало светать. Я достал карту, сориентировался и повел людей по избранному заранее маршруту. Через некоторое время мы дали сигналы выстрелами из винтовки. Нам ответили издалека.

В пятнадцать часов все перешедшие линию собрались в деревне Житлин. Всего в наличии оказалось восемьдесят три человека и одна вьючная лошадь, к счастью, именно та, на которой были движок и рация.

Позже, подводя итоги операции, мы установили, что все наши потери — шесть раненых бойцов. Гитлеровцы в пассажирском поезде потеряли только убитыми около сотни человек. Раненых же было у них, конечно, во много раз больше.

Сто тридцать два партизана, отставшие при переходе полотна, возвратились обратно, в лагери Ружанской пущи. Туда же была уведена лошадь с запасными частями к рации, которые мы переправили позднее, а большая часть боеприпасов партизанами попрятана, и получить их нам не удалось. И опять пришлось вспомнить: недисциплинированность и трусость — родные сестры.

Одни из партизан взяли пачку детонаторов, другие тол без капсюлей, гранаты без взрывателей. Все это пропадает без дела, как ненужный хлам.

5. Первые дела

31 мая мы, справляясь с картой, вышли болотистыми тропами к штабу группы Топкина. Подгнившие клади вывели нас на сухую полянку. На полянке грудилось несколько шалашей и одна землянка. Это и был штаб авиадесантной группы капитана Топкина. На островке находилось десятка полтора десантников и несколько человек, отобранных из числа местных партизанских отрядов. Навстречу нам вышел стройный, подтянутый человек среднего роста, спокойный, с приятными волевыми чертами лица. Это и был заместитель Топкина по политической части Василий Афанасьевич Цветков. Мы представились друг другу и перебросились несколькими словами; Цветков произвел на меня хорошее впечатление, и я подумал: на этого можно взвалить хорошую нагрузку — он вытянет.

Передохнув, я со Шлыковым обследовал островок, и он мне, как и сами постройки штаба, не понравился. Неподалеку слышались голоса людей, там, как я узнал потом, размещались граждане, выселившиеся из деревни Житлин. Островок не был защищен с воздуха, на нем трудно было организовать охрану на подходах с суши, а развернуть работу радиостанции на бензиновом движке попросту невозможно.

Не понравилось мне то, что при штабе были две радистки, которые размещались в общей с мужчинами землянке. Возвратившись с разведки, я откровенно высказал свое мнение Цветкову, а он мне попросту ответил:

— Все потому, что нет хозяина… Первый заместитель командира был за линией на встрече самолета, второй здесь, и все чего-то не хватает, а главное, пожалуй, в том, что много на себя мы взяли… Загрузились так, что некогда хорошенько и подумать.

Здесь же мне Цветков доложил, что в расположение отрядов прибыл представитель ЦК КП(б) Белоруссии Сергей Иванович Сикорский, который расположился в одной из ближайших бригад.

Я вспомнил, как выбрасывалась группа Топкина.

Это было в сентябре сорок второго года. Мы ожидали самолет и непрерывно жгли сигналы, а через нас каждую ночь шли самолеты дальше на запад.

Горсточка десантников сброшена в треугольнике: Телеханы — Мотыль — Пески, где не было ни одного партизанского отряда, кроме пятерки, возглавляемой Колтуном. Зато фашисты крепко обосновались в прилегающих к болоту местечках, завербовали себе тайных полицейских. Зимой сорок второго — сорок третьего года москвичам из группы Топкина пришлось побегать от карателей по замерзшему болоту. А затем они укрепили свои связи с местным населением, начали успешно действовать на коммуникациях врага, наконец установили связь с коммунистами-подпольщиками Урбановичем и Жижко, проделали большую работу по упорядочению местных партизанских отрядов и вот теперь должны были все это передать товарищам, прибывшим с полномочиями для руководства отрядами Брестской области…

Необходимо было встретиться с Сикорским и договориться о совместных действиях. Послал ему приглашение.

На следующий день Сергей Иванович прибыл в штаб Цветкова. Мы договорились, что он выделит мне триста человек по моему выбору, а руководство местными партизанскими отрядами возьмет на себя. Написали приказ об этом и решили откомандировать Алексейчика с группой в двадцать человек назад за линию, для объявления приказа в отрядах и для того, чтобы обеспечить его выполнение. Теперь надо было позаботиться о наведении порядка в штабе и устройстве настоящей базы, отвечающей требованиям конспирации.

Проводив Алексейчика, я взял Шлыкова, вооружился бесшумкой, и мы пошли бродить по болоту. Труднопроходимое обширное болото жило весенней жизнью. Лягушки упоенно квакали в камышах, жуки-водолюбы стремительно носились по поверхности колдобин, заполненных водой, в воздухе стояло непрерывное чириканье, свист и щебет пернатых гостей, занятых устройством своих летних «баз». Я почувствовал, как нервы мои понемногу успокаиваются. Побродив несколько часов по топям, мы набрели на канаву, заросшую камышом и лозняком. Канава вывела нас к сухому островку, за ним снова виднелась топь, а там — снова островок. Их было множество, и мы бродили от одного к другому, радуясь наличию прекрасных возможностей для организации здесь лагеря в изолированном месте, куда даже случайно не может попадать посторонний человек. Мы облюбовали один, — он дальше, чем другие, отстоял от края болота. Сюда через день-два я привел восемнадцать человек, тщательно отобранных. Они должны были составить штаб и Штабную команду. Среди них были Шлыков, Мирсков, Калугин, Милетин, Бриль и другие.

Вместе мы быстро освоили островок. Поставили палатки из парашютного шелка, оборудовали радиорубку, выстроили баню, кухню и навес для столовой, подготовили склады для боеприпасов. Все было тщательно замаскировано с воздуха. Маскировать наши постройки с земли не имело смысла: остров был на четыре-пять километров удален от сухого берега. Здесь не мог появиться посторонний человек в поисках коровы или боец из другого партизанского отряда. Наш бензиновый движок мог здесь спокойно работать: установленный в небольшой землянке, он нарушал покой только диких коз и лосей, в изобилии водившихся в этих болотах.

Теперь надо было использовать весь опыт, приобретенный в Булевом болоте у озера Червонное, для постройки центральной базы, базы «Военкомат», по образцу той, которую мы имели под Ковалевичами в первую военную зиму, и вспомогательных точек.