«Волкодавы» Берии в Чечне. Против Абвера и абреков

Так вот, оказывается, как действовал полковник. Беспроигрышная лотерея для него: я вывожу НКВД на парашютистов, а далее либо мы выполняем свою часть соглашения, либо нас расстреливают на поляне как кроликов. Слушайте, получается, что он Серегу тоже подставил?! Не доверял, думал, он в самом деле завербован?! Или Серый знал о «подстраховке»?! Черт их поймет. У меня полное впечатление, будто я сел играть в карты с профессиональными шулерами.

А Лагодинский упорно гнет свою линию: «И я лично в дальнейшем не оставлю вас своими заботами. Красноармейский паек, теплые вещи и безопасность гарантирую».

— Как вы добры! — перебил его Гюнтер. — Но если вы пришли к башням за нами по пятам, то почему сами сразу не перестреляли банду?

— Вашу песню хотели дослушать, — пытается скрыть истину за шуткой Лагодинский. — Уж больно душевно вы пели!

Но упрямый фельдфебель не сдается:

— А можно поподробнее о жизнерадостных донесениях?! Я полагаю, вы имеете в виду дезинформацию? Я не стану сотрудничать с врагом!

И он призывно оглядел остальных. Ростоцкий задумчиво курил, Крис растерянно водил глазами. Конечно, в словах русского полковника есть доля истины, но передавать дезу — это уже слишком!

— А вы уже начали сотрудничать с нами! — заявил тип в папахе. — Вы сыграли решающую роль в операции «Капкан». Если мы вас отпустим в горы, а хоть кто-то из чеченцев узнает о том, кто на самом деле покрошил банду Абдуллы, пожелания кавказского долголетия в ваш адрес будут выглядеть очень смешно! Вы знаете, что такое кавказская кровная месть?

— И вы собираетесь шантажировать, вы нарочно повязали нас кровью! — горько воскликнул Крис.

— Кажется, я не давал повода считать нас подлецами, — веско сказал Лев Давидович.

— Оставьте, на войне все средства хороши, — буркнул Гюнтер.

— Мы вас, наоборот, жалеем, идем навстречу. Рядовой Димпер бывший красноармеец и может быть расстрелян как перебежчик, а Ростоцкий сын врага народа и предатель, — начал давить Владимир.

— А мы с рядовым Гроне фашисты и диверсанты! Давайте, расстреливайте! — взбеленился наш фельдфебель и грохнул свой стакан на стол. — Не буду я с вами пить!

В общем, разговора не получилось. Начали за здравие, а кончили за упокой, как говаривала тетя Тося.

Рассказывает старшина Нестеренко:

— Пленных увели, и мы остались за столом вчетвером: полковник, майор Петров, капитан Чермоев и я, как курирующий немецкую группу.

— Получи, фашист, гранату! — грохнул кулаком по столу Петров. — Не вышла у тебя перевербовочка, Давидыч.

— Еще не вечер, — спокойно ответил Лагодинский. — Они у меня еще будут по струночке ходить. К тому же никакие они не фашисты. Обычные задуренные Гитлером немецкие мальчишки.

— Ага! Особенно этот здоровенный фельдфебель! Его сразу надо было от остальных изолировать. Расстрелять для острастки! Тогда сопляки сразу сломаются. А еще думаю, надо отыскать семейку Димперов в Караганде, посмотреть, что там за фашистские прихвостни.

— Не горячитесь, товарищ Чермоев! Вон Джапаридзе попробовал бить пленного, а Гроне чуть не начал на допросе нацистские лозунги орать. Зато со мной беседовал, как с родным папашей. Заметь, я своего добился, банда разгромлена!

Кстати, Аслан, спецоперация НКВД не место для сведения личных счетов. Я понимаю, что чабан Бельтоев был твоим кровником, так как его сын убил твоего брата. Сегодня ты попал в тему, но не злоупотребляй. А семейку Димперов найди мне на всякий случай, и по Ростоцким сведения уточни.

Откозыряв, Петров с Чермоевым удалились. А меня полковник попросил остаться.

— Ваше мнение, товарищ Нестеренко?

— Насчет Гюнтера не уверен. А Ростоцкий любит Россию. И Крис больше наш, и Пауля можно перевоспитать. Тем более с вашим-то педагогическим талантом.

— То есть ты веришь в лучшее в людях? — в голосе Льва Давидовича мне чудится скрытая ирония.

— А без такой веры сложно жить, — улыбнулся я.

Рассказывает рядовой Гроне:

— После допроса нас с камерадами разделили. Меня поселили в одной комнате с Серегой, на третьем этаже какой-то старой тюрьмы. Я так решил, увидев железные решетки на небольших окошках-бойницах. Сел на узкую койку, смотрю через квадраты решетки на вершины гор, где еще недавно гулял свободным, и на парящего в закатном небе орла.

— Сижу за решеткой в темнице сырой… — насмешливо декламирует пушкинского «Узника» Нестеренко.

Еще и издевается, вероломный! Прошу: «Замолчи! И так настроение паршивое! Halt die Fresse!»

Сам попался в ловушку как Grünschnabel (неопытный новичок), да еще и товарищей за собой потянул. Wo sind meine Kumpeies? (где мои друзья?). Was haben die Russen mit ihnen gemacht? (что русские сделали с ними?).

Особенно тревожусь за Гюнтера. Как поступят с ним русские после такого резкого отказа от сотрудничества?! Вполне могут выполнить свою угрозу и расстрелять!

Да, мы для русского полковника не более чем козырные карты: «шестерка», «девятка», «валет». А я тогда раскис, доверился ему. И Димпер тоже. Кто его за язык тянул рассказывать, что он был красноармейцем и попал в плен? Думал, русские расчувствуются, своим посчитают? А коварные комиссары напоили нас, притупили бдительность. Прямо какое-то Weiche Birne (вата в голове, размягчение мозгов) с нами случилось от их крепкой русской водки.

Рассказывает старшина Нестеренко:

— По приказу Лагодинского немцев держат в отдельных помещениях, чтобы исключить их общение и влияние друг на друга.

Полковник поручил мне почаще вести беседы с Паулем, постепенно перетягивая его на нашу сторону. Что можно рассказать о наших разговорах: пока беседуем на общие темы, мой немецкий друг общайся с нами, как абсолютно нормальный парень, он весел, мил и остроумен. Но все наши политбеседы переходят в бурные споры, на любое мое слово он находит десять своих; вообще поведение Пауля уже начинает меня бесить. Я даже не предполагал, насколько этот парень оказался заражен нацистской идеологией. А ведь когда я только что его в плен взял и мы сидели у родника, врал мне, что не фашист!

Но как оказалось, в гитлерюгенде ему основательно запудрили мозги. Вот, например, попытался было я с ним побеседовать после допроса у Чермоева. Смотрю, он пришел с допроса такой растерянный, сел на койку, сжался весь, грустный-прегрустный, и глаза как у побитой собаки.

Мне его по-настоящему жаль стало, попытался его успокоить: «Радоваться надо, что в плен попал, война для тебя кончилась».

А он вдруг так резко вскинулся и со злостью в голосе говорит: «А ты бы радовался, попав в плен?! Тем более если бы тебя так обманули?! Что бы вы с нами ни делали, вам не удастся превратить нас во врагов собственного народа!»

Потом я думал, что упрямство остальных ребят было обусловлено влиянием Гюнтера, который казался мне воплощением настоящего фашистского вояки. Он и выглядел почти так, как их наши на плакатах рисуют: высоченный нордический блондин с угловатыми чертами лица и холодными стальными глазами. Шрам через всю левую половину лица только добавлял ощущение жестокости всего его внешнего облика. Гюнтер первые дни вообще отказывался общаться с нами, только презрительно вскидывал на допрашивающих свой тяжелый, как тонна свинца, взгляд.

— При чем тут Гюнтер! — отмахнулся Пауль. — У меня своя голова на плечах есть! Серега, я не виноват, что моя страна воюет с твоей. Может быть, я в Душе не одобряю некоторые действия нашего командования. Но родину, как и родителей, не выбирают. Меня призвали в армию, и я должен был выполнять свой воинский долг, я солдат, я давал присягу. Сергей, постарайся понять наконец, я не фашист, но я немец. Я не могу стать предателем, не могу вредить своей Родине.

А я русский! И меня беспокоит судьба моего родного края — сегодня на рассвете танковые соединения фон Клейста форсировали реку Терек в районе Моздока и развернулись для атаки на склон Терского хребта. До этого они почти целый месяц пытались перейти в наступление то у станицы Луговской, то у Мундар-Юрта; их передовые полки, как кровожадные волки, рыскали по левому берегу буйного Терека, пытаясь перебраться на южный. Истекая кровью в неравном бою, наши из последних сил сдерживали наступление фашистов. Бронированный кулак немцев был усилен дивизией СС «Викинг» и полком «Бранденбург». Прикрываясь густым туманом, противник загрузил заранее сцепленные понтоны танками и пехотой и развернул их по течению реки во время артподготовки. Буквально за десять минут снаряды гитлеровцев в щепки разнесли рощу, укрывавшую наши позиции. Затем вражеские автоматчики, словно клыки хищного зверя, вцепились в южный берег, наши атаковали с флангов, пытаясь любой ценой удержать их.