Иван — я, Федоровы — мы

— Мигом Аню сюда! — приказал он повару.

— Отставить, — сказал Филин сорвавшемуся с места Удовико, — сама бежит.

— Кого убило? Ранило? — еще издали крикнула Аня.

— Глаза, глаза ему посмотрите…

— Миною или чем?

— Проверьте глаза!

— Я тичас, товарищ капитан, тичас… — От волнения Аня не могла выговорить «сейчас». — Ванечка, глянь на мою руку… Видит, видит, товарищ капитан… видит! Ой! Не реагирует…

— Что вы цацкаетесь с ним! — прикрикнул капитан. — Боец Федоров, ко мне!

Ваня подошел к Богдановичу, обожженные губы не давали слова вымолвить.

— Боец Федоров, марш к комиссару!

Парень четко повернулся к Филину.

— Все видит, — заключил капитан. — Где бутылки с горючкой взял? Покажи рукой!

Ваня протянул руку в сторону переднего края, откуда слышался треск пулеметов.

— Утащил с огневых Дымова, — сразу определил комиссар.

— Лейтенанта Дымова ко мне! — потребовал капитан.

Повар бросился исполнять приказ…

Аня смазала пострадавшему лицо, затем стала бинтовать. Капитан сердито вышагивал. Филин старался успокоить его.

— Откуда ему знать, что горючка без спичек вспыхивает?..

— И нечего знать! — еще больше возмутился Богданович. — Из-за этого пожара нас могли разбомбить! Люди без боя погибли бы!

— Все-таки мальчишка… Рядом война, а ему приходится кашу варить…

— Жалость, комиссар, иногда боком выходит.

— И жестокость тоже, товарищ капитан.

— Ты где учился?

— В университете на истфаке.

— А я историю изучал на войне. В финскую командир у нас пожалел одного. Разожги, говорит, махонький костер, погрейся. Этот огонек стоил жизни роте солдат.

Ваня склонил голову. Слова капитана жгли больнее горючки.

Запыхавшись, подбежал повар:

— Лейтенант Дымов с пехотой сорвался!..

— Как это сорвался? — Капитан гневно посмотрел на Удовико.

— А так, значит… Немец атаковал наших… Пехота пошла на немца… И лейтенант Дымов с ними…

— И бросил свое подразделение?

— Выходит…

— Выходит?! Война это вам или детский сад?

Повар с перепугу уже ничего не соображал:

— Не знаю, товарищ капитан…

— Что?!

— То есть война, война…

Капитан показал пальцем на Ваню, которого заканчивала бинтовать Косопырикова.

— Под конвоем немедленно отправить в тыл и сдать военному коменданту. Черношейкина ко мне!..

Повар припустился бежать. Навстречу ему, тяжело дыша, со сбитой назад пилоткой и слипшимися на лбу от пота и земляной пыли волосами, с которых по лицу и шее струились подтеки, спускался в балку, покачиваясь словно пьяный, лейтенант Дымов. Увидев Богдановича, он отер тыльной стороной ладони лицо, оправил на ходу гимнастерку, пилотку и, весь подобравшись, уже твердым шагом подошел к Богдановичу.

— Товарищ капитан, прибыл…

Богданович оглядел Дымова с ног до головы и спросил, чеканя каждое слово:

— Кто разрешил ходить с пехотой в атаку?

Дымов молчал, вытянув руки по швам.

— А если бы танки пошли? Мальчишка!

— Я не хотел. Так надо было…

— Кто приказал?

— Никто, — прорвало Дымова. — Вот скажи, комиссар, ты пошел бы в атаку, когда рядом все пошли?

— Пошел, — подтвердил Филин; он-то знал, что такое штыковая атака, испытал курсантом политучилища, когда их бросили на Можайское направление под Москвой. И, помедлив, добавил: — Но капитан прав.

— Это я понимаю… — вздохнул Дымов.

— Бегаешь, а другие пожар устраивают! — никак не мог успокоиться Богданович.

— А я тут при чем? — возмутился в свою очередь лейтенант.

— Бутылку с горючкой у тебя с огневых утащили, — пояснил Филин.

— Удивляюсь, — развел руками капитан, — как у вас этот Федоров пушку не утащил?

Дымов сжал кулаки:

— Где он?! Дайте мне его, гада! Дайте! — Увидел с перебинтованной, как снежная баба, головой мальчишку, и кулаки его разжались…

6

— На пле-е-чо! — скомандовал Черношейкин и сам, вскинув винтовку, лихо исполнил свою команду, вкладывая в это всю душу.

У Вани после нескольких дней занятий с Черношейкиным ныли руки от винтовки; хотелось утереть выступившие на кончике носа капли пота, но усач не сводил с него острых глаз и гонял без передышки:

— К но-о-ге!.. На пле-е-чо!.. Шагом марш! Левой! Левой! Круго-ом марш!.. На ме-е-сте! Стой! Вольно, перекур! — Отдуваясь, Черношейкин вытер со лба пот и уселся на откосе балки.

Ваня, словно повторяя команду, тоже утерся рукавом и присел рядом. Черношейкин свернул цигарку, пустил дым, посмотрел на взмокшую на лопатках мальчишки гимнастерку, удовлетворенно распушил кончиками пальцев усы.

— Может, будет гонять? — повернулся к нему Ваня. — Палю плохо из винтовки или гранату не умею кидать?

— Винтовкой и гранатой ты овладел, а строевой надо еще того…

— На парад меня готовишь, Черношейкин, что ли?

— Бой порядку требует, а у тебя разнобой. Как воевать будешь?

— Ну давай тогда эту, строевую!

— Кончай перекур! — Черношейкин с досадой притушил цигарку и скомандовал: — Становись! Смирно! Рядовой Федоров, ко мне!

— Товарищ ефрейтор, рядовой Федоров прибыл по вашему приказанию! четко доложил Ваня, но забыл приставить ногу.

— Отставить! — свирепо гаркнул Черношейкин. — Рядовой Федоров, ко мне!..

Черношейкин еще два дня «снимал стружку» с Вани, и, когда тот думал, что все окончено, явился лейтенант Дымов.

— Товарищ ефрейтор, как Федоров по-пластунски ползает?

— Федоров, ложись! — приказал Черношейкин. — Ставлю боевую задачу. Впереди немцы. По-пластунски достигни того бугорочка.

Ваня быстро пополз.

— Это по-пластунски называется… — усмехнулся лейтенант. — Оттопырил «же»! Так из нее немцы дырявое решето сделают. Покажи, как будешь окапываться. Куда голову высунул?! Да так башку твою в шинкованную капусту превратят! Черношейкин! Согнать с пацана еще семь потов!

— Мало я рыл укрытий на этой кухне…

— Молчать! — прикрикнул Черношейкин. — Есть согнать, товарищ лейтенант, семь потов с пацана… то есть с бойца Федорова.

Все отчетливее слышался гул сражения. Дымов ушел. «Везде мне этот лейтенант вредит!» — зло посмотрел ему вслед мальчишка. А Черношейкин опять за свое:

— Боец Федоров, ложись! Слушай боевую задачу…

Но тут, запыхавшись, подбежал Кухта:

— Черношейкин! К орудию! Танки!

Комиссар Филин, сжимая трубку полевого телефона, до хрипоты вызывал «Дон»: связь истребителей с комдивом Сологубом не действовала. Рядом в окопе, прикрыв веточками полыни козырек фуражки, вел наблюдение капитан Богданович.

— Взгляните на те курганы, — передал он бинокль комиссару.

Хмурый Филин весь преобразился, с интересом рассматривая курганы:

— Не иначе от скифов остались…

— Чего-чего? — не расслышал капитан.

— Это их места захоронения. В древности тут скифы жили, потом хазары, печенеги, половцы. Подумать только… Когда-то здесь князь Игорь сражался с половцами…

Богданович оборвал Филина:

— Меня интересует, кто сейчас сидит на кургане. Есть у немцев там наблюдательный пункт или нет?

— Точно. Есть, — помрачнев, сухо ответил Филин. — Поблескивают стеклышки стереотрубы.

— Вызывай, историк, комдива, — уже мягче попросил Богданович.

— Товарищ капитан! — раздалось тихо позади них.

Они обернулись. Прикрытый веником из полыни, к ним подполз повар Удовико.

— Весь личный состав накормлен, — доложил он шепотом и протянул котелок Богдановичу: — Вам последний.

— Комиссар ел? — строго спросил капитан.

— Они снимали пробу.

Богданович заглянул в котелок:

— Не много ли?

— Точно по норме. Товарищ капитан… говорят, немец нас окружает?

— Говорят, кур доят. Возвращайтесь на кухню.

— Есть. — Повар уполз.

— «Дон», «Дон»!.. Я — «Чир»… — вызывал командный пункт дивизии Филин.

Капитан заметил:

— Не взяли нас в лоб, теперь в клещи берут.