Средний пол

Вы помните о моем лягушачьем сердце? Оно выскочило из грязной запруды в спальне Клементины Старк и стало перемещаться между двумя началами. Но теперь оно сделало нечто еще более поразительное — оно выползло на сушу. И перемахнув за несколько секунд через сотни тысячелетий, вдруг обрело сознание. Целуя живот Объекта, я не просто откликался на приятные стимулы, как это было с Клементиной, и я не покидал свое тело, как это было с Джеромом. Теперь я прекрасно понимал, что происходит. Более того — я размышлял об этом.

Я думал о том, что всегда стремился именно к этому. Я узнал, что не являлся единственным притворщиком в этой компании. Я гадал, что произойдет, если меня сейчас кто-нибудь увидит. Я думал о том, что все очень запутано и в дальнейшем будет запутываться еще больше.

Моя рука скользнула вниз, я прикоснулся к ее бедрам, согнув пальцы, зацепил резинку ее трусиков и начал их медленно стягивать. И тут Объект слегка приподнял бедра, чтобы облегчить мою задачу. Это осталось ее единственным вкладом в происходящее.

На следующий день мы ни словом не обмолвились об этом. Когда я проснулся, Объекта в кровати уже не было. Она была на кухне, наблюдая за тем, как ее отец жарит свинину с кукурузой, приготовление которой было воскресным ритуалом мистера Объекта. Он восседал над кипящим жиром, а Объект время от времени бросал взгляд на шипящую сковородку и изрекал: «Какая гадость». Однако вскоре она уже с аппетитом это поедала, да еще и меня заставила.

— Какая у меня будет изжога! — повторяла она.

Я тут же уловил ее безмолвное послание. Объект не желал никакой драматизации, а также излишних проявлений чувств. Она продолжала обсуждать блюдо, чтобы отделить день от ночи, чтобы дать мне понять, что то, чем мы занимались ночью, не имеет никакого отношения к дневным занятиям. Она была хорошей актрисой, и временами мне начинало казаться, что, возможно, она действительно спала или мне все приснилось.

Лишь дважды в течение этого дня она дала мне понять, что между нами что-то изменилось. Днем приехала киногруппа Джерома, состоявшая из двух его приятелей, которые привезли с собой ящики, кабель и длинный микрофон, похожий на грязный скатанный банный коврик. Джером к этому времени уже вызывающе со мной не разговаривал. Все устроились в маленьком сарайчике, а мы с Объектом решили посмотреть, чем они там занимаются. Джером велел нам не соваться, поэтому мы начали осторожно приближаться, перебегая от дерева к дереву. Нам то и дело приходилось останавливаться и хлопать друг друга по плечам, отводя глаза в сторону, чтобы справиться с приступами смеха. Наконец мы добрались до сарая и заглянули в заднее окошко. Внутри ничего особенного не происходило — один из приятелей Джерома закреплял на стене осветительный прибор. Вдвоем смотреть в маленькое оконце было сложно, поэтому сначала я пропустил вперед Объект. Она взяла мои руки за запястья и положила их себе на живот. Однако она по-прежнему делала вид, что все ее внимание поглощено происходящим в сарае.

Появился Джером в костюме учащегося-вампира. Под традиционным камзолом Дракулы на нем была надета розовая рубашка фирмы «Лакает». Вместо бабочки на нем был аскотский галстук. Черные волосы были зачесаны назад, лицо напудрено, а в руках он держал шейкер. Один из его приятелей держал палку с резиновой летучей мышью, другой управлялся с камерой.

— Мотор, — произнес Джером и поднял шейкер.

Он начал трясти его обеими руками, а подлетевшая летучая мышь принялась трепетать крыльями над его головой. Потом Джером снял с шейкера крышку и разлил по стаканам для мартини кровь. Один из стаканов он поднял к мыши, и та тут же в него нырнула.

Джером попробовал свой кровяной коктейль и заметил, обращаясь к мыши:

— Как раз как ты любишь, Мазила. Очень сухой.

Живот Объекта заходил под моими руками от смеха. Она откинулась на меня, и все ее тело, оказавшееся в моих руках, начало сотрясаться от хохота. Я прижался к ней бедрами. Все это, как флирт под столом, происходило незаметно, под прикрытием сарая. Но потом оператор вдруг опустил камеру и указал Джерому на нас. Тот обернулся, увидел мои руки, перевел глаза на мое лицо и, пронзив меня взглядом, оскалил клыки.

— А ну, пошли вон отсюда! — закричал он своим хорошо поставленным голосом. — У нас съемка! — Он подошел к окну и ударил по стеклу, но мы уже неслись прочь.

Вечером зазвонил телефон, и трубку сняла мать Объекта.

— Это Рекc, — сказала она, и Объект вскочил с дивана, на котором мы играли в трик-трак.

Я начал перекладывать фишки, чтобы чем-нибудь занять себя. Я складывал их все более и более аккуратными столбиками, а Объект продолжал говорить с Рексом, повернувшись ко мне спиной. В процессе разговора она двигалась, играя телефонным шнуром. Я, не поднимая головы, продолжал передвигать фишки, не упуская при этом ни единого слова из их беседы.

«Ничего особенного… просто играю в трик-трак… с Калли… Снимает свой идиотский фильм… Нет, не могу… мы скоро будем обедать… Не знаю… Может быть, попозже… На самом деле я устала». И внезапно она поворачивается ко мне лицом. Я с трудом поднимаю голову. Объект указывает на телефон, широко раскрывает рот и глубоко запихивает в него палец. Мое сердце чуть не выскакивает из груди.

А потом снова наступает ночь. Сначала мы готовимся ко сну — зеваем, взбиваем подушки и вертимся, устраиваясь поудобнее. А потом по прошествии приличествующего времени Объект издает какой-то звук. Какое-то бормотание, сдавленный крик, словно она говорит во сне. Дыхание ее становится более глубоким, и Каллиопа, восприняв это как знак согласия, начинает свой длинный путь через пространство кровати.

Так развивался наш роман. Бессловесно, на пространстве, ограниченном кроватью, в полной тьме, напоминая сон. У меня для этого тоже были свои причины. Что бы я из себя ни представлял, я предпочитал, чтобы она видела это в полутьме. А еще лучше, чтобы не видела совсем. К тому же в подростковом возрасте все обычно так и происходит. Первые пробы осуществляются в темноте. Жизнь течет в режиме импровизации, независимо от того, пьете вы или курите травку. Вспомните походы, вечеринки у костров и задние сиденья автомобилей. Неужели вы никогда не оказывались в объятиях лучшей подруги? Или не просыпались под фугу Баха, льющуюся из стереопроигрывателя, в постели сразу с двумя? Первый сексуальный опыт и складывается по законам фуги. Это происходит еще до того, как подступает обыденность или проявляется любовь. Все происходит на ощупь. Это своеобразный секс в песочнице. Это состояние зарождается после двенадцати и длится до двадцати лет. Это школа соразделенности, приучающая к тому, что надо делиться своими игрушками.

Иногда, когда я ложился на Объект, она делала вид, что просыпается. Она двигалась, чтобы мне было удобнее, раздвигала ноги или обнимала меня. Она словно поднималась из глубин сна на поверхность, чтобы потом снова нырнуть обратно. Ресницы ее трепетали, тело становилось податливым, живот ее начинал двигаться в одном ритме со мной, и она откидывала голову, подставляя мне свою шею. Но мне нужно было большего. Я хотел, чтобы она отдала себе отчет в том, чем мы занимаемся, но мне тоже было страшно. Поэтому скользкий дельфин то и дело возникал между моих ног и снова исчезал, оставляя меня в одиночестве сохранять равновесие. Постель тут же становилась мокрой — не знаю, из-за нее или из-за меня. Я клал голову ей на грудь и вдыхал запах ее подмышек, которые пахли переспелыми фруктами. Волос у нее там было очень мало.

— Счастливая, — сказал бы я при свете дня, — тебе даже брить их не надо.

Но ночью Каллиопа могла лишь гладить их и пробовать на вкус. Однажды, когда я был поглощен именно этим занятием и некоторыми другими, на стене мелькнула тень. Сначала я решил, что это мотылек. Но когда я пригляделся, то увидел, что это рука Объекта. Она была бодрой и совершенно не сонной, она сжималась и разжималась, расцветая потайным цветком и высвобождая из ее тела все переживаемое наслаждение.