Казино

– Ладно. Дай подумать, – попросил Цыган, тряся головой. – Голова не варит после твоего приветствия старого знакомого. Дай-ка глотнуть, что там в бутылке на столике?

– А ты соображать хуже не станешь? – спросил Машков с сомнением, поднося бутылку с ромом к его губам.

– Наоборот. У нас, у йогов, обратная реакция.

Обжигающая жидкость забулькала, исчезая в горле Цыгана.

– Ну хватит, хватит – нам еще вместе бежать надо, – вырвал бутылку из его губ Павел. – Полегчало? Вспомнил?

– Да, теперь получше, – сказал Саша. – Скажи, это ты взорвал самолет?

– Да. Делов-то куча – достать сигнальную ракету у хохлов и твои пакетики зарядить.

– Но зачем? Там же Егорыч, Зинка… Да и с Рифатом ты дружил…

– Они уже были обречены. Не мною. А так мы свалились на Клоуна как с того света, согласись. Ладно, вспоминай, где баллоны!

– Я тогда в лавину попал, и меня к дереву вынесло, так я… Слушай, дай закурить – что-то во рту отвратно от этого пойла. Не вырвало бы…

– Так ты еще и куришь, йог твою?

– Нет, ты же знаешь, но сейчас, перед смертью – вдруг ты узнаешь, где баллоны, и пришьешь меня? И йогу можно исполнить последнее желание. Ладно, шучу я, – даже улыбнулся Цыган. – Захотелось просто.

– Черт с тобой, шутник, – усмехнулся Машков и поднес ко рту Саши окурок сигары, выпавшей из губ умершего Ладо. – На, прикури, – щелкнул он золотой зажигалкой покойника.

В тот же момент натренированная диафрагма Цыгана привычно напряглась, и он исполнил свой коронный трюк, поражавший наивных индийцев на базарных площадях, которые не понимали, как человек, только что говоривший и глотавший меч, может вдруг выплеснуть из себя огромный огненный шар…

Машков, мгновенно ослепший и выронивший свой никчемный пистолет, завертелся волчком в пылающем камуфляже. Он протанцевал еще несколько смертельных па, сам себе подвывая в такт движениям, потом рухнул на пол и затих, источая запах подгорающего мяса.

«Мышка бежала, хвостиком махнула – яичко упало и разбилось…» – пришли почему-то на ум Цыгану слова из любимой когда-то сказки. Он сидел, собираясь с силами, и повторял их снова и снова…

Но пора было выбираться, потому что земля уже буквально горела у него под ногами. Точнее, горела не земля, а устилающий пол ковролин, который добавлял к запахам табака, крепкого алкоголя и пороховой гари свою смертельно удушливую составляющую. Цыгану в его положении было бы естественным огорчиться тем, что жадноватый хозяин не оснастил свой кабинет пожарной сигнализацией, зато потратился на пуле- и звуконепроницаемые двери; но он только обрадовался этим обстоятельствам – помощь была бы не спасительна, а смертельно опасна. Выбираться нужно самому.

Цыган сидел, скованный наручниками, короткая цепь которых охватывала одну из толстых хромированных труб спинки тяжеленного офисного кресла. Не будь оно столь массивным, можно было бы упасть вместе с ним на пол и подобраться к еще дымящемуся на полу трупу – тренированное тело узника позволяло выделывать с собой и не такие эксперименты, – чтобы, обжигая руки, нашарить в карманах полусгоревшей одежды ключик от браслетов, но теперь оставалось только одно: вслепую вытаскивать левую кисть из стального захвата. Причем делать это нужно было максимально осторожно и плавно – наручники были с самозатягом, что ему удалось прочувствовать правой рукой, когда она непроизвольно дернулась, сжимаясь в кулак во время недавней беседы. Еще пара таких сокращений мышц, и уже никакими силами не вытащишь рук из сузившихся колец.

Он вообразил себя в шавасане – позе мертвого из индийской хатха-йоги – для полного расслабления тела и попытался начать его с левой кисти, предназначенной к высвобождению. Но ничего не получилось – несмотря на весь многолетний тренаж мудрено было расслабиться, сидя в кресле со скованными за спиной руками, ногами, притянутыми скотчем к ножкам, и головой, еще гудящей от удара рукояткой пистолета.

«Что ж, выручай, намдхари-пани!» – мысленно воззвал он к хорошо известной ему технике таинственной сикхской борьбы – технике воды. Он представил, что соперник наносит ему удар палкой по левой кисти, и та мгновенно расслабилась для погашения силы удара, превращаясь если не в водяную струю, то в полное подобие мокрой тряпки, не способной ни к сопротивлению, ни к ощущению боли. Теперь оставалось плавно, без рывков и судорожных сокращений мышц вывести из суставов запястья пястные кости большого пальца и мизинца, так чтобы полностью расслабленная кисть сложилась в трубку, пролезающую сквозь кольцо наручника. Уф! Получилось! И как раз вовремя – огонь уже лизал носки его ботинок. Короткий рывок туловища к столу – и нож для разрезания бумаг с треском порвал липкие путы, сковывающие ноги.

Избавившись от объятий кресла, Цыган, вправляя на ходу суставы, бросился к дымящемуся телу на полу. Ключи, как и ожидалось, оказались в правом кармане брюк, к счастью, не сгоревшем. Его освободившаяся от наручника правая рука рефлекторно дернулась к лежащему рядом с трупом пистолету, но разум подсказал, что стрелять, слава богу, пока не в кого и вообще ему нельзя брать в руки оружие – на нем не должно быть его отпечатков. Но кое-что в кабинете взять было необходимо. Он подошел к телу его хозяина, полулежащему в кресле.

– Извини, Чаек, чужого нам не надо, но ты мне должен суточные и командировочные, – сказал он, глядя в мертвые глаза под вскинутыми в изумлении бровями, между которыми сочилась красной жижей аккуратная дырочка от пули.

В пухлом бумажнике от Сен-Лорана оказались два десятка стодолларовых купюр и билет на вечерний рейс до Лондона.

«Если порвать его на глазах кассира в аэропорту, за двойную цену можно будет получить новый, на свое имя», – подумал он и, сунув билет и деньги в карман, шагнул к окну. На его счастье, под ним оказалась клумба, чернеющая рыхлой землей, перемешанной с кашицей первого снега.

Внезапно на столе зазвонил телефон, покорно умолкнувший на втором звонке. Зато тут же глухо запиликал мобильник в кармане пиджака на теле, сидящем в кресле.

– Что ж, пора – сказал беглец. – Третий звонок – это и выход на сцену, и отправление.