Избранное

И тогда он принялся скупать землю и разные строения. Он строил расчет на процветание своих конкурентов. Группы финансистов, уже начавших вкладывать капиталы в пластмассовое производство, скоро будут нуждаться в территории и помещениях для своих новых прессов, которые стоили уже в десять раз дороже, чем его прессы. И тогда Жюль Морель силой войдет в этот круг, но уже не как промышленник, а как владелец недвижимости. Все так и произошло.

Одной из покупок Жюля Мореля в те годы был старый кирпичный завод, превращенный теперь в тот самый поселок Мореля, где живет Мари-Жанна Лемерсье. Там нет канализации, расположен он в низине, у Сенклодского шоссе, вблизи заболоченного пруда. Ссылаясь на все эти недостатки, промышленники просили снизить цену. Но Жюль Морель нашел более выгодным превратить бывшие заводские постройки в жилые помещения. В центре поселка он поставил водоразборную колонку и уборные без стульчаков, как в казармах. Во дворах построил бараки: каждый клочок земли должен был быть использован. Здесь разместилось около пятидесяти семейств. Бывшие печи для обжига кирпича были переоборудованы в однокомнатные квартиры с кухней и сдавались за восемьсот — тысячу франков в месяц. Двухкомнатные квартиры в бараках стоили вдвое дороже. В среднем поселок приносил Жюлю Морелю миллион чистого дохода. Домовладелец сам собирал квартирную плату и покрывал ею расходы на автомобиль — восьмицилиндровую американскую машину, новую модель которой он покупал каждый год. Жюль Морель требовал, чтобы квартирная плата вносилась точно в срок. «Сам я всегда выполняю свои обязательства», — говорил он, и это было действительно так.

Дороги в поселке были немощеные и зимой заболачивались, вода в колонке не годилась для питья, уборные редко чистились. И все же многие жители поселка были рады, что им удалось снять квартиру за умеренную плату.

Поль Морель, единственный сын Жюля Мореля, окончил провинциальное техническое училище. До этого он учился в бионнской начальной школе и поэтому хорошо знал Бернара Бюзара и всех рабочих примерно его возраста. Он требовал, чтобы бывшие одноклассники продолжали говорить ему «ты». Поль числился директором «Пластоформы» и считался компаньоном отца, но тот держал все в своих руках и вмешивался даже в мелочи.

Морель-младший всегда был согласен с требованиями профсоюза, но отец не разрешал ему идти на уступки.

— Конечно, если старик послушается меня, фабрика недолго продержится, говорил Поль рабочим делегатам.

Он объяснял им состояние рынка и почему для отца невозможно платить рабочим больше, чем платят его конкуренты.

— Когда я действительно стану директором, тогда мы погорим.

И он, смеясь, пожимал плечами.

Поль Морель и в самом деле интересовался лишь велосипедным спортом. Но поскольку сам им не занимался, ограничиваясь моральной и материальной поддержкой клуба «Этуаль», не был обречен на целомудрие. Он ухаживал за работницами, вносил за них квартирную плату, дарил дешевые платья, иногда «вывозил» в женевские или лионские кабаки, а когда действительно влюблялся, разорялся на мотороллер.

Старик Морель молчаливо одобрял эту простоту отношений между сыном и рабочими; он считал это ловкой политикой, которая, впрочем, вполне отвечала его собственным чувствам велосипедного мецената, потому что, когда молодые люди заняты спортом, им некогда ходить на политические собрания; не осуждал Жюль Морель и ухаживаний Поля за работницами, что никак не должно было помешать его сыну жениться на дочери настоящего промышленника, владельца завода, оснащенного по последнему слову техники. А так как деньги в банке выдавались только по чекам с его подписью, старик имел полную возможность регулировать расходы сына, что он и делал.

Договорившись с брессанцем, Бюзар отправился в гостиницу «Франс», где Морели вели свои торговые дела с клиентами, и вызвал Поля Мореля. Тот вышел из ресторана в вестибюль.

— Мне нужны деньги, — заявил Бюзар.

— Ты выбрал очень неудачный момент.

— Ты мне должен тридцать тысяч.

— Ночами не сплю, старик, только об этом и думаю. Сколько тебе нужно?

— Триста двадцать пять тысяч.

Поль Морель рассмеялся.

— Только-то, — и он снова рассмеялся. — По поводу перечисления капиталов обращайся к отцу. Но если тебя устроят пятьсот франков…

— Нет, — ответил Бюзар. — Мне нужно триста двадцать пять тысяч. — И он принялся излагать свой план.

— Все это ты объяснишь мне завтра. Старик и так уже, наверное, не понимает, куда я запропастился…

— Выслушай меня.

У Бюзара был такой же упорно-решительный вид, как во время велогонки, когда он обогнал всех велосипедистов. Полю Морелю не хотелось затевать скандала. Отцу может не понравиться, что его сын занимает деньги у рабочих; впрочем, это могло ему показаться забавным: «Мой сын еще более жуликоват, чем я»; но кто его знает? Во всяком случае, он нашел бы недопустимым, чтобы его сыну выговаривал рабочий да еще при клиентах. Поль выслушал Бюзара и сказал:

— Я лично не против. Но обезьяна может заявить, что ты перезаразишь сифилисом все заведение…

Это было в его стиле: называть отца «обезьяной», будто сам он только рядовой служащий на фабрике, что он и пытался изобразить. «Перезаразить сифилисом заведение» — идиоматическое выражение, распространенное на предприятии, и Поль выучил его одновременно со словами «папа» и «мама».

— Уломай отца, — потребовал Бюзар.

— А почему именно триста двадцать пять тысяч?

— Мне позарез нужна эта сумма.

— Ты натворил что-нибудь?

— Нет. Но недалек от этого. Мне необходим пресс на шесть месяцев и четыре дня. Кстати, фабрика на этом ничего не потеряет.

— Не сомневаюсь.

— Не я первый…

В Бионне ходил рассказ об одном итальянце, который проработал на прессе три месяца, по двадцать часов в сутки, чтобы скопить денег на мотоцикл. Жена сменяла его на четыре часа, пока он спал.

— Ты же пропустишь летние состязания, — пробовал Поль переубедить Бюзара.

Бюзар не рассказал о снэк-баре, считая, что Поль Морель восстанет против его затеи из желания удержать его в «Этуаль» теперь, когда он стал лучшим после Ленуара гонщиком клуба и обещает даже вскоре опередить его. Но Бюзар ошибался.

Морель был убежден, что Бюзар случайно вырвался вперед во время гонок, и говорил: «Бюзар смелый парень, но не выносливый».

— Гонка меня вымотала. Нога до сих пор болит. В этом, году ничего хорошего мне не добиться.

Бюзар был убежден в обратном, но говорил так, стараясь отмести основное, как он предполагал, возражение Мореля.

— Ладно, попробую уговорить старика, — согласился Поль.

— Добейся! — И Бюзар нахмурил свои черные сросшиеся брови, придававшие ему вид человека, способного на отчаянные поступки.

Поль Морель вернулся в ресторан, отозвал отца в сторонку и изложил ему просьбу Бюзара.

— Ни в коем случае! Если каждый рабочий начнет приходить на фабрику, когда ему вздумается…

Но Поль принялся убеждать старика. Бернар — его школьный товарищ, и будет некрасиво, если ему откажут в таком пустяковом одолжении. Жюль Морель томился с клиентами и поэтому выслушал сына, ему не по душе были бесконечные торговые переговоры за обеденным столом, он предпочитал выкладывать все напрямик за своим массивным рабочим столом, по которому можно было стукнуть кулаком.

— Это тот самый Бюзар, который бегает за Мари-Жанной из поселка? — И, подумав, сказал: — Ладно, поступай как знаешь… При условии, если не будет возражать профсоюз. Я не намерен ссориться с профсоюзом ради прекрасных глаз одного из твоих гонщиков. Ведь все дело в этом, я правильно понял? Бюзар — это тот долговязый парень, который чуть не выиграл гонку?

Поль Морель передал Бюзару ответ отца.

— Спасибо, — проговорил Бюзар. — С профсоюзом я сам договорюсь.

Поль Морель облегченно вздохнул и пошел допивать шампанское с клиентами. Он считал, что погасил свой долг. Этот вечер принес ему тридцать тысяч франков.