Только один человек

«А интересно, из чего и из чего состоит Майя? Поди разберись, когда в ней столько всего разного намешано».

С теперешней, нынешней Майей Вано впервые встретился в такой неразберихе, что... Уж чему-чему, но удивиться галдежу и сумяти­це — этого Вано никак от себя не ожидал, однако, когда он, уже изрядно под хмельком и настроенный еще выпить, не успев войти в сад приморского ресторана, увидел двух своих приятелей, с кото­рыми рад был повидаться, в какой-то невероятно шумной и разношерстной, наспех сколоченной компании, то так и застыл на месте. Те, сразу его приметив, повскакали со своих мест, принялись тискать его в объятиях и ни в какую не пожелали слушать, что в гостиничном номере его ждут гости и домашние и что он только на минуту выскочил, чтоб купить вина. В ответ на это приятели насовали заколебавшемуся было официанту полные руки вина и всяких закусок и вместе с тем настрочили его сказать от себя Джигахатун, что Вано-де придет попозже, потому что с одним из его друзей, перестаравшимся со строгой диетой, приключился обморок, — на самом же деле тот был здоров как бык, — и Вано пришлось прямо из ресторана везти его в гагринскую больницу; как только занедуживший придет в себя, Вано тотчас же вернется домой. Подвыпивший Вано пришел в восторг от этой выдумки и сразу же ахнул залпом чайный стакан вина. Но что за общество собралось за столом, собственно не за столом, а за шестью или восемью соединенными вместе столиками?! Это была какая-то невообразимая пестрятина — кто только не попал в сотрапезники! Тут была ватага из семи парней и девушек, явно составлявших один кружок; какой-то пьянчуга с обнаженной виолончелью — наверное, единственным инструментом, на котором никто бы здесь не попросил его сыграть; усатый дядька со своей сильно брюхатой половиной; два не знакомых друг с другом моряка; старая женщина с уймой медалей на груди и с почему-то раскрытым зонтиком в руке; какой-то жадно насыщавшийся заспинорюкзачный юноша, почему-то не освободившийся от своей ноши; три литовские балерины и — в единственном числе — некто в форме, то ли телеграфист, то ли прокурор.

За спиной Вано сидела какая-то девица или женщина, чрезвычайно оживленно и весело пророчившая что-то по кофейной гуще на блюдечке другой девице, слушавший ее с вытаращенными глазами. Долетавший голос звучал как-то уж очень дурашливо, что вовсе не вязалось с ролью гадалки. Но, в общем-то, Вано эти особы очень мало интересовали; оказавшись невольно к ним спиной, он задушевно балакал с приятелем и пил. Потом на него вдруг напала тоска — вер­но, вино так подействовало — и он уперся глазами в зелень. И тут вдруг кто-то легонько два раза пристукнул пальцами по его плечу. Он оглянулся и:

— Эй, послушай ты там! Как по-твоему, здесь я или меня нет? — послышалось ему, но он не совсем понял, что ему сказали: у этой Майи были такие необыкновенные глаза! Он даже вздрогнул, впившись в эти глаза взглядом. Они были больше, чем большие, просто огромные и полыхали каким-то синим пламенем, а напавшее на девушку озорство зажгло в них зыблющиеся треугольные желтые осколочки, что — уух, чудеса! — придало радужке зеленоватый оттенок, и все это сосредоточилось вокруг невероятно большого, — в пределах глаза, — мощно светящегося зрачка. А Майя, видно, прекрасно знала себе цену: она сразу правильно поняла, что творитсяя с обалдевшим от восхищения Вано, и даже приободрила его ласковым словом:

— Что с тобой, парень, или ты в первый раз увидел красивую девушку? — и игриво ему улыбнулась. Но Майя не просто красива, это было намного страшнее всякой красоты, это был просто какой-то ужас. Имей ты хоть каплю совести, ты бы ни за что с ней ничего себе не позволил, — она должна была пребывать сама по себе, и все тут. Одна надежда, если б она оказалась хромоножкой...

Но что тут разберешь — она ведь сидела.

— Такую красивую, как вы? Нет, такой девушки я правда ни­когда не встречал.

— Подбодрить решили?

Внезапно полностью протрезвев, Вано улыбнулся:

— А разве вам это нужно!

— Ха-ха! — чуть откинувшись назад, во весь рот рассмеялась Майя, обдав Вано таким белозубым сверканием, что он даже немно­го отпрянул.

Затем она вдруг отказалась от шутливого тона, и глаза ее сно­ва стали густо-синими:

— Знаешь, что я той девушке нагадала?

— Что...

— Что мы с тобой будем сегодня вдвоем гулять.

Сердце Вано с одной голубой ветки перепорхнуло на другую, ко­торая тоже туго набухла неукротимой кровью.

— Я ее совсем с ума свела. Ей не до чего. Она по уши влюблена в какого-то негодяя.

Та девушка действительно сидела с отсутствующим видом, об­хватив голову руками, — словно пригорюнилась на берегах Печали.

— И вы...— набрался наконец смелости Вано, — вы действи­тельно умеете по-настоящему гадать?

— А как же... Если не веришь... — сказала Майя и порывисто поднялась, — пошли, погуляем, Вано.

Ээх, какой там хромая, где там хромая... даже эти литовские балерины и босиком не прошлись бы так грациозно и непринужден­но хоть и по паркетному полу. Стройно-подтянутая, она легко и уве­ренно шагала на высоких каблучках, и, причем, где — по гравию окрай дороги.

Дело клонилось к вечеру, свет начинал постепенно меркнуть, и некоторые нетерпеливые водители уже включили фары. Поразитель­ное очарование Майи, вероятно, ощущалось и на расстоянии, потому что мимоезжие машины прямо на глазах меняли повадку — они за­медляли ход и начинали светить фарами. А один водитель до того ошалел, что, напротив, выключил свет, но тут же исправил свою ошибку. А еще один какой-то идиот уже совсем потерял голову — съехал на обочину дороги и стал как вкопанный. Вано нестерпимо ре­зал глаза устремленный на него пронзительный свет; до сих пор чувствовавший себя невероятно скованно в обществе этой удивитель­ной девушки, он, вдруг вскипев от столь откровенной наглости, сжал кулаки и с побагровевшим лицом двинулся в сторону остановившейся машины, но, подойдя поближе, растерянно приостановился — за ру­лем сидела женщина.

— Может, свернем, а? — улыбнулась Майя.

Вано очень осторожно, на цыпочках, ступал в прохладных, сухих зарослях бамбука, и это потому что — сумерки, и море, и Майя. А небо, налитое на горизонте багровой краснотой и будто отягощенное густыми красками, как-то странно нависло над землей.

А потом, потом они стояли у самой кромки берега, девушка чуть впереди; даже в этом сумеречном свете волосы ее отливали золотом рассыпанной на солнце пшеницы, и наш Вано с молитвен­ным упованием не сводил глаз с этих буйно кудрявых волос, каждая прядка которых обладала какой-то волшебной независимостью; воло­сы у Майи были такие, что Вано даже в какой-то момент усомнился: «А не накладные ли? Как же это называется... шайонка, что ли... Нет, нет, не то. Шайонка — это такой нигерийский писатель. Ах да-а, кажется, шиньон». Девушка медленно обернулась и теперь стояла прямо перед Вано, лицом к лицу. Он почтительно оглядел ее с головы до ног и с благоговейным трепетом подумал: будь на ней сейчас не эти тонкие, прозрачные штучки, а простая ряднина, это был бы, несомненно, истинный образ самой прозы, чистое ее воплощение. Безусловно.

И все-таки самым большим чудом выглядели ее тяжелые, длинно-струйноволнистые волосы. А она как раз спросила:

— Нравятся мои волосы?

— Очень. Да.

— А не похожи больше на искусственные?

Коль скоро его спросили:

— Я бы скорей подумал, что искусственные.

— Мне из Франции привезли этот парик фирмы «Густавфло»! Нравится?

— Очень. Правда.

Теперь, шаловливо дурачась, она глядела на него совсем зелено.

— А мои настоящие волосы тебя не интересуют?

— Еще бы... конечно. — И ему почему-то представилось, что у Майи должны быть смоляно-черные волосы, но почему — не припоминалось, хотя и было какое-то смутное ощущение, будто он уже видел где-то вот эту самую девушку, только в каких-то мглистых потемках, но дальше ничего не помнилось. Его тревожные размышления прервали:

— Тогда сними сам.