Голубой ангел

– Тискал? – переспрашивает Бентам.

– Ну, с сексуальным оттенком.

– Понятно, – говорит Бентам.

Но какая здесь связь с жалобой Анджелы? Это нарушение прав чело­века. К тому же парень лжет! Это же слепому видно! Свенсон любит Ру­би. Он никогда ее не обидит. И не обижал.

Но комиссии этого не понять. Свенсон здесь совсем один. У них у всех вдруг нашлась масса важных занятий: они перебирают бумажки, что-то записывают. Так, может, они понимают, что это вранье? Во вся­ком случае, к делу отношения не имеет. Но почему же не скажут прямо? Потому что они сняли свои маски. Джонатан Эдвардс, Коттон Мэзер [33] , Торквемада. Преступление Свенсона связано с сексом, что тянет на смертный приговор. Любое свидетельство будет принято. На бой с си­лами зла надлежит бросить все силы.

Свенсон позволяет себе усомниться в том, что Руби говорила это Мэтту. Хочется верить, что нет. Господи, скажи, что нет.

– Это все, – говорит Мэтт. – Больше она ни о чем не упоминала.

– Спасибо, – говорит Бентам. – И вам всем спасибо. – Урок окончен. – Тед, комиссия известит вас о своем решении, скажем, через две недели.

Члены комиссии кивают. Двух недель вполне достаточно. Лишь бы не завтра.

– Спасибо.

Свенсон действует на автопилоте. Он встает, берет пальто. И вдруг замирает. Члены комиссии где-то на заднем плане собирают свои вещи, это лишь фон, а крупным планом идет другая сцена: Мэтт подходит к Ан­джеле, и та, встав на цыпочки, целует его в щеку.

Они поворачиваются к родителям Анджелы и о чем-то с ними болта­ют. Рука Мэтта у Анджелы на плече. Неужели ее парень – Мэтт? Мэтт подходил тогда к телефону? Они вдвоем все это устроили? А когда Свен­сон встретил их у видеосалона, нарочно делали вид, что едва знакомы? А может, они ничего не разыгрывали, и это Свенсон их свел? Он чувствует себя профессором Раттом, заставшим Лолу-Лолу в объятиях Сила­ча Мазепы. Анджела слишком умна для Мэтта. Она его с потрохами съест.

Родители Анджелы встают, и Мэтт приобнимает ее отца. Да, им при­шлось такое вытерпеть! Мать Анджелы не сводит с него глаз. Сэр Лансе­лот спас их прекрасную принцессу от короля Артура, то бишь от извра­щенца-профессора. Кому не хочется заполучить Мазепу в свою семью? Из Мэтта выйдет идеальный зять. Он богат. И будет еще богаче. Как Свенсон этого не понял? Увы, ошибся. Возможно, Мэтт так ему мстит. Да нет, вряд ли. У Мэтта смекалки не хватило бы. Ему до Анджелы дале­ко. Но Анджела-то почему решила его погубить? У нее же была одна цель – издать роман.

Так все это выглядит сейчас. Истинная причина, быть может, совсем другая. Анджела – единственная, кто знает правду.

Свенсон ничего не планирует, просто спускается вниз. Если бы в мозгу осталась хоть одна мысль, он бы вообще с места не сдвинулся. По залу пробегает встревоженный шорох: куда это он? Эй, глядите, этот кретин в камуфляже достает пистолет из кобуры! Да нет же, он воспи­танный человек, профессор, так что они вполне могут предположить, что он идет пожать руки своим коллегам..

Но вместо этого он направляется к Анджеле. Он понимает, что по­дошел слишком близко. Отец Анджелы и Мэтт принимают боевую стойку. Свенсон чувствует это, не глядя на них. Лица их совсем рядом. Мэтт простирает руку – защищает Анджелу. Отец ее делает то же са­мое. Их величественные позы, вся мизансцена – ни дать ни взять кар­тина на библейский сюжет. Только они должны быть обнаженными по пояс, бородатыми и в тюрбанах.

Мужчины и мать Анджелы выпадают из поля зрения Свенсона, взгляд его впивается в Анджелу – и нет ни ее одежд, ни его, ни кожи, ни тел. Душа его тянется к ее душе, стремится к тем морям, в которых они плавали вместе, когда она приносила ему главу за главой и хотела знать его мнение, а он не спешил его высказать, тянул до тех пор, пока не ста­ло невмоготу терпеть.

Глаза Анджелы впитывают все, но ничего не возвращают, в них нет и намека на то, что они со Свенсоном были знакомы когда-то. В этом пространстве нет воздуха. Свенсону кажется, что он тонет в пучине.

– Скажите мне только одно, – говорит он. – Какого хрена вы все это устроили?

– А? – говорит Анджела. – Что?

– Тед! – кричит Лорен. – Держите себя в руках. Пожалуйста! Вы же взрослый человек. – Ее призыв – или это предупреждение? – поддерживают все остальные члены комиссии.

Возможно, они возмущены, что Свенсон посмел приблизиться к сво­ей жертве. Или слышали, как Свенсон сказал студентке «какого хрена».

Фрэнсис Бентам, их бесстрашный предводитель, бросается на амб­разуру. Он легонько берет Свенсона за локоть. Свенсон отталкивает его руку. Дышит он прерывисто, все вдруг поплыло перед глазами, но созна­ния он, к сожалению, не теряет. Он понимает, что, если будет упорство­вать, устроит скандал, получится только хуже. Увы, он просто не мог этого вынести, не мог смириться с тем, что роль верных пажей отдана Мэтту и отцу Анджелы. Куда подевался голос здравого смысла, когда Свенсон шел в комнату Анджелы Арго?

Какую услугу они ему оказали – раскрыли свои истинные натуры. О чем он думал, тратя здесь впустую двадцать лет своей жизни? Но у него еще есть время. Он должен благодарить Анджелу! Не случись всего это­го, он бы так и сидел в Юстоне, тихо-мирно, так бы и состарился, умер бы, так и не поняв, что проторчал в аду. Его не уволили, его перевели из ада в чистилище. Свенсон понимает, что это не момент счастья, а всего лишь имитация – намек на то, каким должен быть истинный момент счастья.

Он не позволяет Бентаму до себя дотронуться, но разрешает сопро­водить по лестнице. Разъяренная толпа оттесняет профессора Рата от Голубого Ангела.

– Будем держать связь, – говорит Бентам, но Свенсон не отвечает. Он выходит на заснеженный двор и ежится от холода.

Лужайки и дорожки – все пусто. Над сугробами реет морозная дым­ка, и силуэты кажутся расплывчатыми. Университетские строения пре­красны как никогда – и белая обшивка, и старинный кирпич, и грубый камень фундамента; он смотрит на них без ностальгии, не грустит о том, что скоро уедет отсюда навсегда. Свенсон чувствует себя туристом, ос­матривающим некую достопримечательность.

И тут вдруг появляется олень, вернее, олениха: она робко бредет по дорожке. Они со Свенсоном разглядывают друг друга. Олениха смотрит на него спокойно, словно бы – Свенсон готов поклясться, что именно так и есть – с пониманием, которого он так и не дождался от Анджелы. Какой средневековый святой увидел крест между рогами оленя? Олень – знак надежды, надежды на будущее, и прощения. Может, это ре­инкарнация одной из дочерей Элайи Юстона? Олениха внезапно вски­дывает голову и стоит, прислушиваясь к чему-то. Что – неведомое Свен­сону – слышит она?