Паразитарий

— Я поговорю с ним по-еврейски. Надо узнать, чем он дышит, — сказала Друзилла. — А пока разреши мне отправить ему фрукты, сыр и вот эти лепешки.

Друзилла вызвала рабыню и сказала Фиолине по-еврейски:

— Отнесешь это пленнику Савлу. Дверь к нему не заперта. Скажешь стражнику, что это воля Феликса. И скажешь ему, госпожа помнит о нем.

Фиолина удалилась. Через несколько минут она возвратилась.

— Он молится и к еде не притронулся, — сказала Фиолина.

— Что он тебе сказал?

— Он сказал, что будет молиться за тебя, госпожа, и за нашего господина. И еще он сказал, что осталось ждать не так уж много.

— Чего ждать?

— Этого он не сказал. Он стал писать, и ему некогда было со мной болтать.

— Чего она там говорит? — спросил Феликс.

— Он молится, чтобы с нами не случилось беды, — ответила Друзилла.

Феликс вытянулся на ложе и сладко зевнул.

— Что-то наша Фемида не торопится убегать, — сказал Феликс.

В это время как раз и раздался грохот за дверьми, где находился Проперций с Фемидой. С диким визгом Фемида, растрепанная и с разорванным хитоном, выскочила в коридор, за нею выбежал полуголый Проперций.

— Что случилось, милая Хлоя? — спросила Друзилла.

Фемида молчала, искоса поглядывая на растерявшегося патриция.

— Это не Хлоя, это натуральная Немезида, — сказал Проперций.

— Хлои бывают разные, — улыбнулась Друзилла. — Это же игра, Проперций. Я ее накажу, Проперций. Ста ударами плетьми. Вот это будет та игра, которая из любой Немезиды сделает настоящую Хлою.

— Я не хотел бы, чтобы ее так жестоко наказали из-за меня, — сказал Проперций. — А потом у нее такая прекрасная кожа.

— Кожу мы не испортим. Я прикажу ее хлестать через покрывало.

— А что по этому поводу напишет ваш друг, сатирик Петроний? — съязвила Друзилла. — А если Нерон скажет, что Проперций это тот патриций, от которого бегут женщины и не соглашаются с ним быть даже под страхом смертной казни?…

Феликс улыбнулся. Он был отомщен. Он сказал:

— Ладно. Пусть эта дикая ослица убирается вон. И отправить ее из моего дворца немедленно. Пусть трудится под палящим солнцем в самом дальнем моем поместье! Сейчас два моих массажиста снимут с твоей души тяжкий груз неутоленной похоти, а мы тем временем побеседуем с тобой.

В триклиний вошли массажисты. Проперций подчинился воле хозяина.

— На каждую казнь иудеи отвечают новым мятежом, говоришь? — сказал Проперций. — А что делали наши древние предки? Они расставляли кресты с казненными рабами на тысячи километров. И после этого все стихало.

— У римских рабов не было такой веры, какая есть у этих проклятых иудеев. В Иудее сегодня нет ни одного холма, на котором бы не красовался казненный мятежник. А это еще больше злит.

21

— У председателя тайной полиции срочное донесение, — сказал Прахову Барбаев. — Он просит ваших указаний.

— Пусть войдет. Только тихо…

Вошел начальник тайной полиции Кабулов.

— Ну что там у тебя? — нервным шепотом спросил Прахов.

— В Кагалии бастуют все заводы, все шахты и все химические предприятия. Бастующие захватили склады с оружием. Угрожают выступить против Центра…

— Пусть только попробуют!

— Может быть, схватить зачинщиков?

— Ни в коем случае. Надо оцепить Кагалию. Блокировать ее экономически. На сколько дней у них запасов продуктов?

— На две недели.

— Вот и хорошо. Оцепление держать два месяца. Пусть половина передохнет, а остальная спустится тогда в шахты и пойдет на заводы.

— Туда отправился хоботовский представитель Зиновий Шифлер. Он пообещал бастующим всяческую поддержку.

— Что нужно этому еврею?

— Он отработал с бастующим стачкомом новую программу. Теперь они требуют отставки правительства, отставки президента и немедленного наказания виновников атомной катастрофы, требуют очищения Кагалии от цезия и стронция, а это невозможно…

— Надо с Хоботом попробовать договориться.

— Он готов к переговорам.

— Просит вашего внимания государственный секретарь Заокеании, — сказал Барбаев.

— Проси его.

Вошел Джеймс Куг.

— Обстоятельства так складываются, дорогой господин Прахов, что мы вынуждены помочь беззащитным евреям. Арабы все больше и больше притесняют израильтян, мы вынуждены ввести коалиционные войска…

— Мы всегда готовы поддержать избранный народ, — улыбнулся Прахов. — Не хотел бы господин посол взглянуть на мое собрание живописи? Мне недавно удалось приобрести две замечательные работы Караваджо, право, прелестные вещички. Я не поклонник обнаженной натуры, но эти две вещички просто очаровательные…

К Прахову снова подбежал Барбаев:

— Ваш сын просится…

— Гони его в три шеи.

— На него дело завели, опять поймали мертвецки пьяного. Весь побит. Синяки под глазом.

— Запереть в шестую палату и держать, пока не образумится!

— Сказать ему, что он под домашним арестом?

— Именно так и скажи.

— Мистер Куг, — обратился с улыбкой Прахов к государственному секретарю Заокеании. — У нас ходят упорные слухи, что вы хорошо финансируете израильских евреев, а те в свою очередь поддерживают наших возмутителей спокойствия. Я в это не верю, но хотелось бы знать ваше мнение по этому вопросу.

— У Израиля сейчас, господин Прахов, другие заботы. Они ждут нового Мессию.

— Есть кандидаты на эту роль?

— Господин Прахов, я человек глубоко верующий и в этих вопросах чрезвычайно щепетилен… Скажу вам, ваш Караваджо восхитителен. Поздравляю вас с прекрасным приобретением!

Когда Куг ушел, Прахов заорал на Барбаева:

— Немедленно ко мне Шубкина, Ханыгина и Шмутцика!

Когда ответственные лица вбежали в комнату, Прахов сказал уже спокойно:

— Где этот ваш Сечкин? Еще раз тщательнейшим образом проверьте все, что связано с его мессианской ролью. Евреи уже готовят своего кандидата. Предстоит серьезное и неслыханное по своим размерам идеологическое состязание. Мы должны выиграть в этой борьбе!

22

Прокуратор Феликс сбросил плащ с красным подбоем и прилег на ложе.

— А что эти христианские евреи? — спросил Проперций.

— Они со дня на день ждут нового Мессию. Должен тебе сказать, что только за пятьдесят седьмой год нами казнено более полуста новоявленных пророков.

— Поверь мне, мессианство — это тот ключ, который не нашли ни Рим, ни Афины. Рим не сумел дать миру ни одного Мессии из числа императоров. Казалось бы, все делали, чтобы Клавдий стал Божественным Цезарем, а он, шут и размазня, стал всего лишь обожествленной тыквой.

— Нерон стал уже Божественным Августом, но римской знати опять не угодил. Пойдем, мой друг, в мою пинакотеку, я покажу тебе новые мои полотна.

Они вошли в пинакотеку.

— О, эта великолепная эротика придется по вкусу Нерону, если он к тебе пожалует, — сказал Проперций, рассматривая холст, на котором были изображены нимфы, сопровождавшие прекрасного юношу. Юноша смахивал на императора. По этому поводу Проперций заметил: "Прекрасные девы благословляют божественного императора на удачливые дела".

На следующем холсте прелестная нимфа ласкала двух мальчиков, один был несколько старше, с венком на голове, веселый и сильный, другой, который поменьше, грустил, и на его головке не было венка.

— А эту картину я бы не осмелился показывать императору. Она может напоминать ему смерть его любимого брата Германика.

— Болтают, что сам Нерон отправил братца на тот свет, как и свою мать, — сказала Друзилла шепотом.

Проперций сделал вид, что не расслышал реплики жены Феликса.

— А вот это совсем чудо. Плачу тебе за этот холст пять тысяч сестерциев, — воскликнул Проперций, рассматривая полотно, на котором была изображена прекрасная царская дочь Психея в объятиях своего жениха Амура.

— Друг мой, Проперций, я буду счастливее Бога, если ты примешь от меня этот скромный подарок. Ты даже не представляешь, насколько мне приятно доставить тебе радость, если это полотно действительно пришлось тебе по душе.