Одарю тебя трижды (Одеяние Первое)
Одарю тебя трижды (Одеяние Первое) читать книгу онлайн
Роман известного грузинского прозаика Г. Дочанашвили — произведение многоплановое, его можно определить как социально-философский роман. Автор проводит своего молодого героя через три социальные формации: общество, где правит беспечное меньшинство, занятое лишь собственными удовольствиями; мрачное тоталитарное государство, напоминающее времена инквизиции, и, наконец, сообщество простых тружеников, отстаивающих свою свободу в героической борьбе. Однако пересказ сюжета, достаточно острого и умело выстроенного, не дает представления о романе, поднимающем важнейшие философские вопросы, заставляющие читателя размышлять о том, что есть счастье, что есть радость и какова цена человеческой жизни, и что питает творчество, и о многом-многом другом.
В конце 19 века в Бразилии произошла странная и трагическая история. Странствующий проповедник Антонио Консельейро решил, что с падением монархии и установлением республики в Бразилии наступило царство Антихриста, и вместе с несколькими сотнями нищих и полудиких адептов поселился в заброшенной деревне Канудос. Они создали своеобразный кооператив, обобществив средства производства: землю, хозяйственные постройки, скот.
За два года существования общины в Канудос были посланы три карательные экспедиции, одна мощнее другой. Повстанцы оборонялись примитивнейшим оружием — и оборонялись немыслимо долго. Лишь после полуторагодовой осады, которую вела восьмитысячная, хорошо вооруженная армия под командованием самого военного министра, Канудос пал и был стерт с лица земли, а все уцелевшие его защитники — зверски умерщвлены.
Этот сюжет стал основой замечательного романа Гурама Дочанашвили. "Дo рассвета продолжалась эта беспощадная, упрямая охота хмурых канудосцев на ошалевших каморрцев. В отчаянии искали укрытия непривычные к темноте солдаты, но за каждым деревом, стиснув зубы, вцепившись в мачете, стоял вакейро..." "Облачение первое" — это одновременно авантюрный роман, антиутопия и по-новому прочитанная притча о блудном сыне, одно из лучших произведений, созданных во второй половине XX века на территории СССР.
Герой его, Доменико, переживает горестные и радостные события, испытывает большую любовь, осознает силу добра и зла и в общении с восставшими против угнетателей пастухами-вакейро постигает великую истину — смысл жизни в борьбе за свободу и равенство людей.
Отличный роман великолепного писателя. Написан в стиле магического реализма и близок по духу к латиноамериканскому роману. Сплав утопии-антиутопии, а в целом — о поиске человеком места в этой жизни и что истинная цена свободы, увы, смерть. Очень своеобразен авторский стиль изложения, который переводчику удалось сохранить. Роман можно раздёргать на цитаты.
К сожалению, более поздние произведения Гурама Дочанашвили у нас так и не переведены.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
— Когда, гранд...
Но маршал оборвал:
— И ты не получал, мой капрал?
— Нет, грандиссимохалле.
Посреди кабинета стоял длинный сундук. Бетанкур пальцем поманил Элиодоро.
— Лезь, мой капрал. Как постучу по крышке, приоткрой и слушай меня. Живо!
— Слушаюсь, мигом, грандис...
— Лезь, болван, лезь...
Когда крышка опустилась, маршал прошелся и, передернувшись, искоса глянул на полковника Сезара. Вздрогнул и полковник.
— Перебита бригада. Вся.
— Какая бригада... гран...
— Шурина твоего, Наволе.
Полковник, такой речистый всегда, лишился дара речи, сковали два нежданных факта: «Истребили бригаду!», «Знает, знает о Сузи!» — и глупо ляпнул:
— А вам доподлинно известно, грандиссимохалле?
И хотя тут же прикусил язык и поджался весь, Эдмондо Бетанкур насмешливо уточнил:
— Что? О тебе и Сузи, полковник?
Сезар опустил голову, промямлил:
— О бригаде, грандис...
— Да.
Великий маршал подошел к шторе, через щелку-глазок оглядел двор вдоль и поперек. Медленно отвернулся от окна.
— Перебитые валяются у самой каатинги. Как полагаешь, из какого тартара вылезли эти нищие обормоты?
— Не обошли ли каатингу, гранд...
— Нет. Через скалы им не пройти было, а с другой стороны — обширная пустыня, хотя бы один из двухсот да заметил бы их. К тому же — напали днем, случись это ночью, кто-нибудь сумел бы удрать, спастись. Безмозглые — в одних подштанниках валяются.
— Могли раздеть, мой марша...
— Нет, не обобрали их, кроме оружия и коней, ничего не забрали, но об этом ни слова, не вздумай проговориться.
— Кому я проговорюсь, грандис...
— Вот и хорошо, в объятьях Сузи куда приятнее, чем в руках Кадимы. Согласен?
— Да.
— Так как же удалось им миновать каатингу, а? — Бетанкур спокойно прошелся по комнате.
— Наверное, перепрыгивали через нее... с шестом, например...
— Не решились бы... К тому же, аскет мой, мой святой полковник, никто не пал от пули.
— Чем же их...
— Копьем, мечом.
— Какая дикость, ах...
— И думаю, они были верхами, иначе наши успели б добежать до палатки с оружием, а оснащенная ружьями бригада, тебе следует это знать, без сомнения одолеет толпу, вооруженную копьями и мечами. Разве не так?
— Истина глаголет вашими устами, великий маршал.
— А коня, и самого ловкого, не заставишь прыгнуть с шестом, согласен?
Полковник пристыженно уронил голову. Лицо великого маршала выражало презренье, он постучал о крышку сундука — Элиодоро мгновенно высунулся.
— Надеюсь, не слышал нашего разговора?
— Нет... темно было, гранди...
— Скажи, каким образом привел тебя назад тот мерзавец?
Сначала очень долго шли пешком, грандиссимохалле, дорогу не припомню — завязали мне глаза, потом долго ползли, великий маршал, у них как пить дать есть подземный ход, гранди...
— Хорошо, лезь обратно.
Великий маршал присел на сундуке, размышляя вслух:
— Целую бригаду истребили мне оборванцы... Всего двенадцать лошадей имели, и то наших... Двести олухов не обнаружили хода, через который лошади прошли! Поразительно — двенадцать бродяг истребили на славу обученную бригаду...
Сурово смотрел он на полковника, вжавшего голову в плечи.
— Теперь они заполучили еще двести лошадей, мой достойный и пристойный. Потеря людей меня не огорчает, как ты понимаешь... Мы подготовим трехтысячный корпус, полковник, и знаешь, что с ними сделаем! Если и раньше на куски изрубить собирались, то теперь...
— Накажем их примерно, грандиссимохалле, — и осмелел, разошелся: — Такое придумаю, точно одобрите...
— На кого из генералов возложить?
Полковник уставился в потолок — соображал.
— Думаю, целесообразно — на генерала Хорхе, гранд,..
— Ты прав. А на генерала-добряка? Рамоса — нет?
Замялся мишурно-блестящий полковник:
— По-моему... нет... Карательное войско все же... всегда надо держать здесь...
— На всякий случай, да?
Смерть успел познать полковник, прежде чем выдавил из себя:
— Да.
— Хвалю, Федерико. Если требуется, способен быть прямолинейным, верно?
Польщенный полковник лихо щелкнул каблуками, молодцевато вытянулся.
Куцерукий великий маршал медленно встал с сундука, достал из потайного шкафчика дорогой изящный кувшинчик, наполнил бесценный хрустальный стакан; следя за полковником, сунул за пазуху руку, передернулся, потом зажал соломку в зубах и, склонившись к искристой жидкости, снизу вверх впился взглядом в Сезара... и так мрачно, так грозно потягивал темносладкий напиток — оборвалось у полковника сердце, и душа ушла в пятки. Высосал все до дна, убрал соломку в карман.
— Как полагаешь, хватит корпуса одного генерала покончить с отребьем?
— Да, безусловно!
— Да, безусловно! — в бешенстве передразнил полковника маршал. — Ты и тридцать человек посчитал достаточным расправиться с теми двенадцатью! Затем безмозгло ограничился бригадой в двести человек и опять твердишь: «Да, разумеется!» По зубам дать тебе мало, дурак...
— По недомыслию сболтнул, простите, грандиссимохалле, не знаю, сколько их...
Маршал Бетанкур встал, постучал по сундуку драгоценнейшим стаканом — крышка тотчас вскинулась.
— Слушаю, гранд...
— Сколько их, по-твоему?
— Мужчин, наверно... семьсот — пятьсот...
— Тысяча двести?
— Нет, семьсот.
— А женщин, болван, детей, стариков?
— Думаю, столько же, гранд...
— Как же они все-таки связали тебя, дуралей?..
— Пятнадцать их было, гран...
— А-а... Сколько, мой капрал?
— Семь — наверняка, до зубов вооруженных...
— Ладно, лезь обратно. Слушай, мой полковник, присядь на сундук. И так... — И Бетанкур прямо в ухо зашептал полковнику, готовому уловить каждый звук его: — Отбери трех сотрудников из списанных, снабди их остро отточенными бритвами, и пусть срежут с убитых все, что срезается, — носы, уши и тому подобное, выколют глаза — мертвым не больно, обчистят карманы и вывернут; назад возвратятся окольным путем, чтобы не столкнуться с повозками, которые я отправлю туда, и, как вернутся, напои их из чаши побратимства зеленым напитком, тем, что подарил тебе, — не весь израсходовал, думаю.
— Да, гранд...
— Весь наш народ, всю великую Камору, следует настроить против этих голодранцев, чтоб покарать их беспримерно. — И добавил:
— Я ничего тебе не говорил. Ты не младенец, сам соображаешь. Ступай, пришли мне Грега Рикио.
— Кого, грандиссимохалле?
— Прекрасно слышал. Пошел!
Несчастный скиталец... Неискушенный. «Скоро вернетесь, дядя Петэ?» — «Да, Доменико». — «Не задерживайтесь там...» — «Мигом обернусь». — «Не обижайтесь, что не сопровождаю вас, — Доменико потупился. — Не могу больше... на улицу». — «Ничего, ничего, чем плохо сидеть дома!» — «Дядя Петэ... — Доменико, волнуясь, затеребил пуговицу, оторвал ее. — Просьба у меня». — «Слушаю, мой друг...» — «Мне неудобно...» — «Что, Доменико, не стесняйся». — «Вина хочется». — «Только-то! — Доктор вздохнул с облегчением, сочувственно провел рукой по поникшей голове.— Вина захотелось, значит?» — «Да. Простите, вы, врачи, считаете вино вредным... Простите, что прошу у вас». — «Чепуха, мой мальчик, захотелось, и ладно, — улыбнулся Петэ-доктор. — Тебе, однако, не выпить, а напиться охота, забыться, отвлечься от всего. Угадал я?» — «Да». — «Хорошо, я спущусь в подвал, принесу, ты не найдешь там». Доменико, не теряя времени, достал из шкафа низкий широкий бокал, приготовил закуску — отрезал хлеба, взял сыр, и вспомнились глаза Мичинио, мерка с шеи, выронил нож. На цыпочках подошел к шторе, выглянул в глазок — никого! Что-то стукнуло, испуганно обернулся — в дверях стоял Петэ-доктор с кувшином в руках: видно, ногой открыл...
— На, Доменико, наслаждайся, — доктор поставил кувшин на стол. — Пей сколько хочешь, а я пойду к больному. Запру дверь снаружи, чтобы спьяну не вздумал прогуляться по улице...
