Формула Бога

— Не понимаю, что вы сделали, — прокомментировал Луиш Роша, не отрывая глаз от выписанных в строку букв.

— Это шифр Цезаря с ключевым словом «Эйнштейн», — объяснил Томаш. — Видите? Смысл этого шифра в том, что перед алфавитом ставится ключевое слово. В данном случае это имя «Einstein» без повторяющихся букв, то есть, собственно, без последних «ein». А затем пишутся все остальные буквы в обычном алфавитном порядке, за исключением тех, которые входят в состав ключевого слова. Дальше мы под алфавитом шифра напишем обычный алфавит и посмотрим, не удастся ли нам расшифровать текст.

Томаш написал вторую строку, расположив буквы обычного алфавита под буквами алфавита шифра.

— Теперь посмотрим, что скрывается за этим «уа ovqo» из второй строчки шарады. — Глаза его запрыгали, быстро перемещаясь между двумя алфавитами. — Буква «у» так и остается буквой «у», буква «а» становится буквой «е», «о» соответствует «р», «v» тоже не изменяется, «q» становится «r» и опять буква «о», которой соответствует «р».

Он выписал полученный результат:

— «Ye pvrp»? — пробормотал Луиш Роша. — Что это значит?

— Это значит, что ответ неправильный, — вздохнул Томаш. — И что надо искать другой путь. — Он в задумчивости почесал подбородок. — Что же за шифр такой, разрази меня гром, который может быть построен на имени Эйнштейна?

Историк перебрал еще несколько разных вариантов, но к полуночи почувствовал, что забрел в тупик. Ни одна из рассмотренных версий не работала с именем «Эйнштейн» в качестве ключевого слова.

— Ничего не получается, — прошептал Томаш. — Хоть лбом бейся о стену, все напрасно. — Он устало откинулся на спинку стула и закрыл глаза.

— Вы хотите сказать, что сдаетесь?

Томаш посмотрел на физика долгим взглядом и вдруг, словно получив неведомо откуда заряд энергии, выпрямился и схватил листок с шифром.

— Нет, капитулировать я не имею права! — воскликнул он. — Мой долг найти решение. Наверное, лучше пока забыть о второй строчке. Давайте попробуем разобраться сначала вот с этим, — он указал на первую строку. — Видите, здесь написано «see sign», то есть «смотри знак». — Подняв голову от листка, историк пристально посмотрел на собеседника. — При чтении рукописи вы не заметили в ней какого-нибудь знака?

Физик, вспоминая, вытянул губы трубочкой.

— Вроде нет. Ничего такого мне в глаза не бросилось.

— Тогда что же это за знак, на который ссылается криптограмма?

Замолчав, оба вглядывались в два слова — «see sign».

— А сама фраза не может быть знаком? — высказал предположение Луиш Роша.

У Томаша приподнялась бровь.

— Чтобы сама фраза была знаком?

— Все, забудьте, это я глупость сморозил.

— Нет, нет, почему же. Давайте попробуем рассмотреть такую возможность. — Он глубоко вздохнул. — Каким образом эта фраза в принципе может быть знаком? Гм-м… только в одном случае — если это анаграмма.

— Анаграмма?

— Почему бы нет? Давайте-ка взглянем, что получится, если поиграть в перестановку букв. — Он взял чистый лист для записи вариантов буквенных комбинаций. — Методика проста: из согласных и гласных составляем слоги и по-разному состыковываем их друг с другом. Здесь есть согласные «s», «g», «п» и гласные «е» и «i». Начнем, пожалуй, с «п».

Томаш записал различные сочетания букв, входящих в состав слов «see sign», ставя во всех на первое место букву «п»:

— Нет, все это бессмысленно, — констатировал криптоаналитик. — Тогда попробуем поставить в начало букву «g»:

Ручка замерла в воздухе.

Едва слышно, как лунатик, он произнес:

— Генезис…

Следующий час пролетел в лихорадочном возбуждении. Для продолжения изысканий требовалось найти Библию. И они обнаружили ее у разбуженного среди ночи настоятеля часовни Святого Михаила. Томаш прочел и перечел первые главы Пятикнижия, пытаясь обнаружить в тексте спасительный знак — нечто вроде волшебного «Сезам, откройся!»

— «В начале сотворил Бог небо и землю», — в третий раз принялся зачитывать вслух историк. — «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою. И сказал Бог: да будет свет. И стал свет. И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы. И назвал Бог свет днем, а тьму ночью. И был вечер, и было утро: день один. И сказал Бог: да будет твердь посреди…»

— Послушайте, — запротестовал Луиш Роша, у которого исследовательский зуд уступил место усталости, — уж не собираетесь ли вы опять читать все это от начала до конца?

Томаша и самого уже брали сомнения.

— Я должен, — ответил он после секундного колебания. — А иначе как я найду знак?

— А вы уверены, что он здесь?

Историк помахал в воздухе листком с разгаданной анаграммой.

— Вы видите, что зашифровал Эйнштейн? Слово «Genesis». Насколько я понимаю, мы имеем дело с многослойным принципом шифрования, когда сообщение в зашифрованном и оно же в расшифрованном виде дополняют друг друга, образуя единое смысловое целое. «See sign» означает «Genesis». Получается, что Эйнштейн сообщает нам: «See the sign in Genesis». To есть: «Смотри знак в Книге Бытия».

— Но какой знак?

Томаш взглянул на лежавшую перед ним Библию.

— Не знаю. Но должен найти, вы понимаете?

— И думаете, что найдете, если триста раз перечитаете Книгу Бытия?

— А вы хотите предложить другой вариант?

Луиш Роша указал на вторую строку зашифрованного пассажа.

— Другой вариант — попытаться расшифровать вот это… «!уа ovqo».

— Но у меня не получается сломать этот шифр…

— Извините, конечно, но только что я видел, как у вас прекрасно получилось сломать шифр первой строки.

— Это была анаграмма — гораздо более простая вещь.

— Неважно. Раз вы расшифровали первую строку, у вас получится расшифровать и вторую.

— Мне кажется, вы не совсем понимаете суть проблемы. Вторая строка представляет собой шифр значительно более высокой степени сложности, нежели…

Закончить фразу Томашу не дал внезапно зазвеневший мобильный.

Первым его порывом было, не отвечая, выключить телефон. В голове у него вихрем пронеслось: «Чтобы успеть до восьми утра, меня ничто не должно отрывать от дела. Я не могу допустить, чтобы Ариану отправили в Иран, и обязан во что бы то ни стало сломать последний шифр. А поскольку мне для этого нужна максимальная собранность, мобильник надо вырубить».

Телефон продолжал звонить.

«А вдруг это Грег с новостями относительно Арианы?»

— Да, слушаю! — решил все-таки отозваться на звонок Томаш.

— Профессор Норонья?

Голос в трубке принадлежал не Грегу.

— Да, это я. С кем имею честь?

— С вами говорит Рикарду Гоувейа из университетской больницы. Вам необходимо срочно прибыть сюда.

— Что стряслось?

— Приезжайте поскорее. Ваш отец… думаю, он до утра не доживет…

XLII

В больнице Томаша уже ждали. Дежурная сестра сразу отвела его к отцу. Шел второй час ночи, и госпитальные помещения, через которые они проходили торопливым шагом, были погружены в темноту, нарушаемую только желтоватым тусклым светом плафонов ночного освещения. По стенам плясали фантасмагорические тени; с разных сторон то и дело доносились сухой кашель и хрипы, беспокоившие больных даже во сне.

Доктор Гоувейа вышел к Томашу с озабоченным видом.

— У него был очень серьезный кризис, — коротко сообщил врач, жестом приглашая в палату. — Сейчас он в сознании, но сколько это продлится, не могу сказать.

— Моя мать?

— Ее оповестили, она скоро будет.

Томаш вошел в палату и в полумраке ночника различил очертания тела под белым одеялом. Голова старого профессора покоилась на громадной подушке. Он тяжело дышал. Глаза были тусклыми и безжизненными, но когда вновь прибывший наклонился над кроватью, в них вспыхнул едва заметный огонек.