Закрытая книга

— Ладно, раз вы сами того пожелали.

— Ну?

— Что?

— Была какая-нибудь реакция?

Пожалуйста, не стесняйтесь в выражениях. Я переживу.

— Да, реакция была.

— Ну и?..

— Никто ничего не произнес. Они все как воды в рот набрали. Но женщины наверняка видели вас. Это было ясно по их лицам. Затем одна из них толкнула мужа локтем.

Знаете, Пол, мне кажется, они все еще наблюдают за нами. Я прямо чувствую, как четыре пары глаз впиваются мне в затылок. Неужто вы не чувствуете?

— Суки безмозглые.

— Неприятно получилось.

— Мне, наверное, пора бы привыкнуть.

— Пойдем дальше, Пол? Или?..

— М-м-м.

— Дальше пройти хотите.

— А. Да, конечно. До конца дороги. Там, между прочим, и деревня кончается. Потом двинемся назад к дому.

Но только, Джон, если вы не против, давайте пока обойдемся без сопроводительного текста. Немного погуляем молча.

— Ладно.

— Извините.

— Что? Кто это?

— О господи, простите великодушно. Я не знал, что вы…

— Ради бога, закройте дверь!

Вы закрыли дверь?

— Да, да. Дверь закрыта.

— Но только не плотно, помните?

— Нет, нет, не плотно. Я помню. Не волнуйтесь. Я оставил небольшую щелку. Слушайте, Пол, я правда очень огорчен своей промашкой. Не знаю даже, что тут и сказать. Дверь была открыта, и я подумал…

— Вообще-то я вас предупреждал, что всегда держу дверь в ванную открытой. Первым делом, в числе прочих важных вещей, сообщил вам именно об этом.

— Я знаю, но…

— Никаких «но». Я же объяснял вам, что причиной тому моя клаустрофобия. И не важно, лежу я в ванне или сижу на стульчаке. Это неприятно, я понимаю, но ведь я все растолковал.

— Я только хотел сказать, что в ванной было темно, и я подумал, что тут никого нет.

— Что вы сказали?

— Сказал, что в ванной было темно.

— Было темно? Но свет же включен. Конечно включен.

— Нет, Пол, выключен. Послушайте. Сейчас я дверь не открываю, так что не тревожьтесь понапрасну. Я только протягиваю руку и дергаю за шнур. Пожалуйста. Теперь горит. Включен, выключен, включен, выключен, включен…

— Да-да-да, все ясно.

Не понимаю. Я ведь это делаю совершенно автоматически. Входя в ванную, я всегдавключаю свет.

— Может быть, на сей раз забыли.

— Не забываю никогда. Но, может быть, Джон , вызабыли?

— Я?

— Вы же заходили сюда чуть раньше, правда? Перед самым ужином?

— А, да. Заходил.

— Возможно, вы забыли выключить свет.

— Да, не исключено. Скорее всего так оно и было. Тогда прошу прощения. Я ведь знаю, как болезненно вы к этому относитесь.

— Теперь уж, ясное дело, ничего не попишешь. Хотя, принимая во внимание мой… мой вид, беспорядок в моем туалете, может быть, и к лучшему, что свет не горел.

— Пусть так, но я-то…

— Да, понятно, вы уже извинялись. А разговор этот, знаете ли , на редкостьнеприятен. Вы топчетесь там, за дверью, я сижу тут со спущенными штанами. Если не возражаете, предлагаю закончить его немедленно. Дайте мне еще пять минут, и ванная будет в вашем распоряжении.

— Спасибо. Но, пожалуйста, ради меня не торопитесь.

— Не буду. Увидимся утром. Спокойной ночи, Джон.

— Спокойной ночи, Пол.

По зрелом размышлении я пришел к выводу, что в целом он мне нравится. Он небрежен, даже неряшлив, литературной жилки не имеет и вообще далек от совершенства. Но и то сказать: давая частное объявление в газету, едва ли можно рассчитывать на совершенство. Тем не менее я уверен, что он справится наилучшим образом. В той унизительной ситуации, когда я сидел на унитазе, он в общем-то вел себя прекрасно. Предзнаменования хорошие.

— Вы готовы, Джон?

— Да, все готово. Компьютер уже загрузился. А я создал новую директорию. И назвал ее «Правда».

— «Правда»?

— В смысле «Правда и последствия». Полное название слишком длинно.

— Понятно. «Правда», значит? Такое название ко многому обязывает. Но… что ж, оно и неплохо. Пусть будет «Правда».

— Дату ставить?

— Дату? А почему бы и нет? Пишите… постойте-ка… Пишите: «Весна 1999».

— «Весна 1999». Готово. Ну и с чего же мы начнем?

— Понимаете, Джон, в сущности, это будет книга о слепоте, как в буквальном, так и в переносном смысле слова, и я намерен начать ее с кое-каких разрозненных соображений на эту тему. Нечто вроде вступления.

— Угу.

— И ведь что странно. Слепота никогда не занимала меня, никогда не входила в число характерных для меня тем. Н-да, ничего не поделаешь, жизнь любит, видимо, выкидывать подобные коленца. Возьмет да и оглоушит тебя таким драматическим поворотом, к которому все, что с тобой прежде происходило, ничуть тебя не подготовило.

— М-м-м.

— Так или иначе, я намерен начать со своих размышлений не только о слепоте, но и об отсутствии глаз. Мне пришло в голову, что едва ли найдется более удачная отправная точка для книги, в которой хронология повествования не играет совершенно никакой роли. Кстати, Джон…

— Да?

— Вы записали ту мою удачную фразочку? Помните, я вас просил?..

— Какую удачную фразочку?

— Насчет луны и названия японского фильма.

— О господи, нет. Очевидно, не записал.

— Очевидно, не записали. Таким образом, я сейчас напоминаю вам о том, о чем вы должны были напомнить мне. Пожалуйста, возьмите ее на карандаш сейчас же и не забудьте захватить с собой блокнот, если мы вечером отправимся гулять.

— Непременно. Однако не такой уж я лопух. Сегодня утром, подключая компьютер, я подумал, что будет полезно создать файл под названием «Записки». И сейчас я вашу фразу туда внесу. Секундочку.

— Отличная мысль. Держите его под рукой — а вдруг что-то дельное подвернется, так сказать, en route [7]. Бывает, Джон, что у писателя возникают трудности, если так можно выразиться, с плавным движением речи. Это, знаете ли, совершенно то же самое, что трудности с движением наличности, только дело тут не в деньгах, а в словах. Не то чтобы писателю не хватало слов, то есть причина не в том, что он — словесный банкрот,просто слова приходят не так легко, как хотелось бы. И случается, что, заглянув в свои записи, даже если они сделаны давным-давно и собственные мысли успели позабыться, писатель испытывает новый прилив творческих сил. Уверяю вас, я знаю, о чем говорю. Знаю по опыту.

— Вот. Готово.

— Прекрасно. Теперь, Джон, слушайте внимательно. Я не собираюсь делать вид, будто наша с вами затея окажется для каждого из нас делом легким. Вовсе нет. Никогда прежде я своих произведений не диктовал. Можно сказать, я принадлежу к писателям, которым лучше всего сочиняется за роялем.

— За роялем?

— В метафорическом смысле, Джон, в метафорическом смысле.

— А-а.

— Я хочу сказать, что раньше всегда писал на машинке. Точно так же есть композиторы, которые сочиняют музыку исключительно сидя за роялем, — к примеру, таким был, сколько я помню, Стравинский, — потому что они убедились: стоит им только пробежаться пальцами по клавишам, и уже одно это движение будит какие-то мысли… И не просто мысли, а целые законченные предложения, которые потом почти не приходится править. Я имею в виду… разумеется, я вовсе не хочу сказать, что Стравинский печатал предложения;я ведь говорю о писателях, о писателях , похожихна Стравинского, о тех, кто, как я, привык сочинять за клавиатурой. Собственно, если подумать, существует… я имею в виду то, о чем я уже говорил, что пытался с таким трудом сформулировать… существует блестящий пример того, о чем я сейчас толкую. Ох, если бы я мог видеть это предложение, оно не вышло бы таким чудовищно сбивчивым и расплывчатым. И поэтому… именно поэтому… Ну все, точка! На чем я там остановился?