Знакомство категории X

— Выключи, это ее. Возьми в зеленом ящике.

В зеленом ящике опера, сладкое латино и весь Жорж Брассанс. Смотрю на его добродушное лицо с седыми усами, усталую улыбку умудренного жизнью человека. В руках он держит сиамскую кошку и словно что-то шепчет ей на ухо. Я улыбаюсь ему в ответ, ищу «Песню про жителя Оверни», один из моих первых уроков французского. Диск сломан пополам. Открываю другие коробочки: везде то же самое. Вероятно, дело рук соседки во время очередного приступа. Складываю все обратно в коробку. Любопытства ради заглядываю в розовый ящик с надписью «Аннук Риба». Все целехонькие. Талья, наверное, еще не в курсе.

Шум воды прекращается.

— Руа, тебя не затруднит принести мне полотенце? Третья коробка справа, в стопке, на которой лежат твои цветы. Кстати, спасибо. Как они называются?

— Протеи. Они растут в моей стране.

— Я очень тронута.

Когда я вхожу в ванную, Талья руками растирает плечи Аннук Риба, сидящей на полу в душе. Ее спина напоминает железнодорожные пути, которые видны из окна кухни.

— Не волнуйся, она больше не кусается, — говорит Талья, заворачивая ее в полотенце. — Подай мне «Лексомил» там, на умывальнике. И стакан воды.

Она заставляет ее проглотить таблетку, садится на корточки, поднимает за правую ногу и левую руку и относит в комнату вялое покорное тело. Я и представить себе не мог, что она такая сильная. Ее умение распределить вес, точные и просчитанные движения, как у опытного грузчика, не имеют ничего общего с той акробатической грацией, которую я наблюдал, занимаясь с ней любовью.

— Так нам будет спокойней, — говорит она, укладывая девушку.

— Ну как, они возьмут меня? — бормочет Аннук Риба.

— Конечно, возьмут, — успокаивает ее Талья строгим голосом. — Как же они обойдутся без тебя?

— Не злись на меня… Я стараюсь, ты знаешь.

— Знаю.

— Я позвонила по поводу холодильника… А еще старик принес тебе книжку… Я ее продезинфицировала.

— Давай засыпай.

Она поправляет одеяло, легонько подталкивает меня к выходу и закрывает за нами дверь. Мы идем по коридору на кухню, там она падает на стул.

— Ты не представляешь, как меня достало тянуть эту лямку. Вначале был простой расчет — везет мне на такие дела… Когда я с ней познакомилась, она хорошо зарабатывала. Она была ногами Умы Турман в рекламе «Ланком»… Я подумала: манекенщица по частям — вот работа для меня.

— По частям?

— Появилась надежда: ведь она, как и я, начинала с порно, вот я и подружилась с ней, чтобы она вывела меня на нужных людей, но потом она стала дурить. Заявила журналистам: «Ноги Умы Турман — это я». Думала, что так получит новые роли. А ведь по контракту ей полагалось помалкивать. Так она поставила крест на своей карьере, но до сих пор отказывается признать это. Вбила себе в голову, что у нее грудь как у той дурехи, которая не хочет больше сниматься голой, с тех пор как стала матерью. Результат ты видел на стенах в комнате. Ума не приложу, что делать. Она профукала все бабки на протезы: говорит, что размер все время не тот. Плюс вот уже полгода я плачу за квартиру одна. Придется ее выгнать, но боюсь, что она пойдет вразнос. Как мне все это надоело, Руа, ну вечно я попадаю, не могу я себе позволить такую роскошь — быть доброй, блин! Я ведь просто хотела увести у нее пару-тройку контрактов!

Она открывает холодильник, протягивает мне бутылку. Я спрашиваю, удалось ли ей заполучить хоть что-нибудь. Она пожимает плечами.

— Я значусь в каталоге. Мое тело поделено на части, я есть в разделах: ягодицы, живот и ногти — вот все, что они оставили от меня. Пока только живот пригодился для «Данон». Ты, наверное, видел по телеку: йогурт с волокнами, облегчающий пищеварение. Там еще такие синие стрелки вращаются вокруг пупка, так вот это я. Сегодня была на кастинге на новую кампанию «Актимель», но этого хватает только на квартиру, и все. А цель — зарабатывать на жизнь не трахаясь.

— А стать обычной манекенщицей, как ты хотела вначале?

Она качает головой.

— Тем, кто снимается в порно, мода и известные марки не светят. Теперь ты можешь существовать только по частям.

Ее покорность судьбе пробуждает во мне нежность. Ее вычеркнули из числа нормальных людей, и она, как и я, смирилась с этим.

— Нет, у меня большие надежды на интернет: онлайн наедине с пользователем сети, который сидит себе в своей конуре и с помощью клавиатуры двигает вебкамеру, — вот моя мечта. Хотя… я далеко не единственная, кто строит такие планы.

— А если заняться чем-нибудь совершенно другим?..

— Чем?

Я неопределенно пожимаю плечами.

— Единственное, что меня устраивает в порнографии, — то, что я выставляю себя напоказ. Это лучший способ защиты. Спрятаться за телом. Незнакомые люди дрочат, глядя на меня, а потом переключают канал, меня это устраивает.

Она берет у меня бутылку «Рикара», извиняется за отсутствие льда: Аннук Риба разнесла холодильник, пытаясь убрать лед молотком.

— Прости, что я такая нервная, мне хотелось, чтобы мы с тобой провели приятный вечер, а тут…

Мне нестерпимо захотелось ее поцеловать. Она отворачивается, делает глоток, ставит бутылку и начинает расхаживать по кухне, недовольно посматривая на горы грязной посуды.

— Моя первая съемка, — говорит она, показывая на открытки с видами пляжей. — «Распутницы», софт для Мб. Я тогда думала, что во Франции все порно такое: загораешь голышом, а парни вокруг тебя лясы точат.

В животе у меня заурчало. Я спросил, что будем делать с овощами.

— Мне лень, — отвечает она. — Да и лучше воздержаться: завтра у меня анал. Ты есть хочешь?

— Да нет.

— Есть плавленые сырки и конфеты «Кволити стрит». Это то, чем я в основном питаюсь во время съемок. Слушай, — встрепенулась она, и в ее голосе послышались озорные детские нотки, — сыграем в «Тривиал Персьют»? Только так я могу расслабиться. Я научу тебя. Вот увидишь, это совсем не сложно.

Мы уселись на ковер в гостиной с игрой, бутылкой пастиса, ломтиками сыра с улыбающимися коровами на обертке и английскими конфетами.

— Возьми желтую коробку: это детские вопросы. Другие слишком трудные. Для меня по крайней мере.

И мы стали играть: задавать друг другу каверзные вопросы, бросая кубик после каждого правильного ответа. Я узнавал кучу всего нового, но мне это было по барабану. Важно, что с ее лица начала уходить напряженность. От вопроса к вопросу она как будто молодела. Мы снова почувствовали себя детьми, которыми оставались в глубине души, скрывая это от всех и от самих себя, потому что все, что нам довелось пережить во Франции, было не для нас, а значит, не считалось. Здесь нам пришлось отказаться от своей мечты, мы шли чужими дорогами, сбившись с правильного пути. И сейчас мы зашли в тупик, но так будет не всегда. Мы берегли и хранили себя для будущего. Мне вдруг так захотелось поверить в это.

— Рыбак из галльской деревни?

— Ордральфабетикс [7], — отвечает она.

— Браво.

— Я не заслуживаю похвалы: мне уже попадался этот вопрос с Руди. Мальчишкой, который живет по соседству. Ты его видел внизу. Ты ему понравился.

— И часто он вот так лежит у входа?

— Когда к его матери кто-нибудь приходит. Обычно я зову его к себе, но сейчас у меня у самой гость.

Повисла неловкость. Она бросила кубик и вытащила другую карточку, продолжая шепотом рассказывать:

— Ты знаешь, он славный парнишка и очень силен по части французского. Я уверена, он пробьется. И мать с ним хорошо обращается. Все дело в отце. Они надеялись, что, когда он свалит, все наладится, но ничего не изменилось. А с ожирением ничего не поделаешь — это у них, видимо, наследственное. Какой футболист, чемпион мира 98-го года, стал лицом «Макдоналдса»? Легкий вопрос для тебя.

— Не знаю.

— Руди точно угадал бы. Ну напрягись хоть немного!

Она обыграла меня за двадцать минут. На секунду воцарилась тишина, мы просто сидели. Весь ковер вокруг нас был усеян разноцветными обертками. С этими «Кволити стрит» у нас проблема: из двенадцати видов нам нравятся только четыре, причем одни и те же; их мы и смели, а коробка все равно кажется полной, хотя есть нам больше нечего. Ее любимые конфеты — из горького шоколада с жидкой карамелью и фундуком внутри, овальные в фиолетовой обертке. Она ест их, как оливки, выплевывая орешки. Говорит, что они все только портят. Чтобы почувствовать себя нужным, я съел их.