Попкорн

Ситуация начала казаться Брюсу идиотской. В конце концов, он здесь гость! Когда же этот отвратительный старикашка от него отстанет? Брюс решил искать убежища в лицемерном феминизме — в прежние времена это называлось «прятаться за юбкой».

— Может быть, образы сильных женщин просто вас пугают?

— Молодец! — снова крикнула девица с пирсингом.

Брюсу хотелось ее расцеловать. К счастью, он этого не сделал, иначе она бы живо вчинила ему гражданский иск за попытку изнасилования. Профессор Чэмберс словно не слышал ее выкрика.

— Я не назвал бы сильной женщину, которая соблазняет ужасного и грубого урода для того, чтобы затем вонзить ему в интимные органы разбитую бутылку. Я назвал бы ее психопаткой.

— Погодите-ка, приятель! Женщина имеет право одеваться и танцевать так, как ей угодно.

— Так, как вамугодно. Действие фильма — это плод вашей фантазии. Сценарий написан вами, а исполняющая роль актриса одета так, как вы ей приказали, и делает то, что вы ей приказали.

Девица с пирсингом промолчала. Как, впрочем, и другие студенты. Дискуссия вышла за пределы их понимания. Им нравились простые вещи, а спор между профессором и Брюсом, как им все больше начинало казаться, был совсем не прост.

— Да, это я написал сценарий, — согласился Брюс. — Но что дало пищу моей фантазии? Реальность. — Его больше не беспокоил имидж. Профессор высказал свою точку зрения, и теперь была очередь Брюса высказать и отстоять свою. — Секс и насилие, правда, связаны между собой, и вы найдете множество тому примеров по всей Америке. Моей вины тут нет: не я это затеял, и сам я никого не убивал. Мое творчество — всего лишь зеркало, в котором отражается реальность.

— Кривое зеркало — так, видимо, будет правильнее?

— Прошу прощения?

— Почему ваши маньяки-убийцы всегда так привлекательны, мистер Деламитри? Почему они нравятся зрителю? Смею предположить, что если бы в последнем эпизоде фигурировала бесцветная толстуха, ее бы, наверное, изнасиловали. Только вы не стали бы снимать подобный эпизод с участием толстухи, потому что его смысл в том, чтобы показать красивую женщину, провоцирующую полуголым телом…

Брюс не дал ему договорить. Профессор сам себе расставил ловушку, приведя такой избитый ханжеский довод. У Брюса был готов уничтожающий, презрительный ответ.

— А вы когда-нибудь видели греческую статую некрасивой телки? Или батальное полотно, которое не представляет воинов храбрыми и благородными парнями, а кровопролитие — волнующим и притягательным? Образы и сюжеты создают художники. В этом — наша функция. И в основе сюжета может быть что угодно, но только не жизнь скучных и некрасивых людей, не склонных к любовным и прочим приключениям. Я вам не репортер. Я не обязан докладывать о том, что в самом деле случилось. Я художник и служу своей музе, своему таланту. Беру от жизни, что хочу, и создаю картины, которые мне нравятся.

— Вот как? А мне казалось, что вы сравнили себя с зеркалом…

— Я… Я… — Брюс знал, когда выбросить белый флаг. — Вообще-то я у вас тут слишком задержался, и мне нужно бежать.

В номере мотеля мускулистый мужчина вернулся из туалета, достал из мини-бара бутылку пива и снова завалился на кровать рядом со своей подружкой.

— Отличное кино, ничего не скажешь, — проговорил он. — Может быть, еще раз посмотреть?

— Солнце, пойдем куда-нибудь. Займемся хоть чем-нибудь.

— В тюрьму хочешь, сладкая моя?

— Конечно нет.

— Хочешь, чтобы тебя на стуле поджарили? Чтобы у тебя, живой,глаза расплавились?

— Перестань! — По ее бледным щекам вдруг покатились слезы.

— Ну, так сходи еще за гамбургером и не мешай мне смотреть кино. Потому что я сейчас работаю над планом нашего спасения.

Глава восьмая

Стемнело.

Свет прожекторов, шарящих по небу над кинотеатром, был виден издалека. Толпа становилась все гуще, и лимузин, в котором ехал Брюс, сбавил ход. Смешные штуки — эти лимузины, подумал Брюс: поездка в них обходится всего лишь в два или три раза дороже, чем в обычном такси, но при этом они считаются символами фантастического богатства и славы. У Брюса мелькнула мысль, что в этом наблюдении крылась какая-то важная истина, но какая именно, он не мог сообразить.

Лимузин прополз еще немного вперед и уткнулся в бампер автомобиля, номерным знаком которого служила надпись розового цвета «ЗВЕЗДА». Брюс улыбнулся: он понимал, что настоящие звезды не нуждаются в подобных подтверждениях своего статуса.

Пробка из лимузинов — такое бывает только в Голливуде. Улица была запружена шикарными длинными автомобилями. Брюсу на ум пришла еще одна парадоксальная мысль: совершенно не важно, какой длины у тебя машина — в плотном потоке все одинаковы и занимают ровно столько места, сколько остается между ползущей впереди и пыхтящей сзади. Неплохо сказано, похвалил себя Брюс. Можно будет выдать эту сентенцию журналистам: пусть уяснят, что он не зазнается, несмотря на всю свою популярность.

Машина совсем остановилась.

Он откинулся назад в ласковых объятиях мягкой кожаной куртки. Непроницаемые темные очки отгораживали его от окружающего мира. В руке он держал коктейль, а карман уже практически оттягивала увесистая золотая статуэтка.

Голова была занята планированием необычайно отвратительного и совершенно бессмысленного убийства, и план уже почти созрел. Жалкая корейская лавчонка где-то в Калифорнии. В лавчонку входят двое белых подростков. Типичное белое отребье. Нет, лучше пусть это будут подростки из буржуазной среды, прикидывающиеся отребьем. Разговаривают они на жуткой фене… или как там называется диалект, который в ходу у нынешних безмозглых деток? («Вы о поколении Икс? Да-да, исключительно безмозглое поколение», — любил пошутить Брюс на вечеринке.) Подростки подходят к прилавку и просят бутылку «Джек Дэниелс» и пепси. Но пожилая кореянка знает законы и не хочет расставаться с лицензией на торговлю спиртными напитками. Поэтому она просит юных клиентов предъявить удостоверение личности.

— Вот тебе, сука, удостоверение, — говорит один из парнишек и достает мачете.

Не какой-нибудь дурацкий ножик, а самое настоящее мачете. Продавщица, конечно, просит их забыть о своей дурацкой просьбе, берет с полки целую пинту бурбона и предлагает ее за счет заведения. Но, увы, слишком поздно. Она их оскорбила. Ребята разошлись и останавливаться не намерены. Парень замахивается мачете и сносит перепуганной женщине голову. Из шеи хлещет кровь. От этого ребята заводятся еще больше, перепрыгивают через прилавок и кромсают старушечье тело на тысячу кусков.

Вся сцена должна идти под музыку, скажем, под старый добрый рок-н-ролл, или, для пущего остроумия и иронии, под «Happy Days are Here Again» [2]либо «All You Need Is Love». [3]Брюс снимет ее в стилистике видеоклипа. Еще не помешал бы телевизор на заднем плане. И чтобы показывали «Тома и Джерри». Пока двое подростков превращают в фарш пожилую кореянку, Джерри может гладить Тома паровым утюгом или шинковать его газонокосилкой.

«Что вы хотели сказать зрителю, сопоставляя жестокое убийство со сценой мультипликационного насилия?» — станут спрашивать всякие умники вроде профессора Чэмберса.

«Я хотел сказать, что кореянка смотрела по телевизору „Тома и Джерри“», — загадочно ответит Брюс, и сотни студентов кинематографических отделений бросятся строчить эссе на тему иронии.

«Брюс Деламитри пытается донести до зрителя, что современные американцы превратились в героев собственных мультфильмов, — напишут они. — Мы все сегодня Томы и Джерри, попавшие в заколдованный круг почти сюрреалистической жестокости».

Размышления Брюса прервал водитель лимузина:

— Мистер Деламитри, впереди глухо. Придется постоять.

Пробка из лимузинов. Огромных лимузинов. Брюсу это начинало надоедать.