Супружеские пары

— Тебе и Хрущев нравится, — ввернула Джанет.!

— Мне вообще нравятся старики. Иногда они становятся отпетыми мерзавцами: ведь им нечего терять. Только младенцы и старые мерзавцы могут быть самими собой.

— Я пыталась прочесть энциклику «Pacem in Terris», — пожаловалась Джанет. — Скучно, как документ ООН.

— Эй, Роджер, — позвал Фредди, обдав Фокси мясным запахом, — согласись, здорово этот?.. не помню, как его, наподдал Чомбе в Конго! Только негр знает, где у другого негра главная болевая точка.

— По-моему, сложность, о которой вы говорите, — сказала Би Кену, — это просто замечательно! Я, например, тоже не хочу, чтобы меня понимали.

— К счастью, жизнь в биологическом царстве течет по одним и тем же законам, — сказал Кен. — Что в пачке дрожжей, что у вас внутри. Разложение глюкозы и образование кислот — стандартный восьмиступенчатый процесс.

— Фокси все реже слышала от него такие слова; раньше ему ничего не стоило пуститься в рассуждения о «биологическом царстве». Кого, интересно, он считает царем?

— Господи, — простонала Би, — иногда я действительно чувствую себя заплесневевшей.

Не обращая внимания на недовольную мину Роджера, Фредди продолжал:

— Беда Хаммершельда в том, что он был похож на нас с тобой, Роджер: такой же славный малый.

— Дорогой! — окликнула Марсия Литтл-Смит мужа, — Кто тебе мешает быть старым мерзавцем? Уж не я ли?

— Вообще-то, Хасс, ты, по-моему, больше смахиваешь на Бертрана Рассела местного масштаба, — сказал Фрэнк Эпплби.

— Я бы сказал, что на Швейцера, — не согласился Фредди Торн.

— Между прочим, я серьезно. — Смит задрал раздвоенный нос, как самоуверенный крот. — Взгляните на Кеннеди. Внутри у этого робота что-то сидит, но не решается выйти наружу — молодость мешает. Его бы сразу распяли.

— Давайте лучше обсудим последние новости, — предложила Джанет Эпплби. — Что мы все о людях, да о людях? Пока Фрэнк штудирует Шекспира, я шуршу газетами. Объясните, зачем Египту объединяться с другими арабскими странами? Они никак забыли, что между ними Израиль? Это как мы и Аляска.

— Я тебя обожаю, Джанет! — Би помахала ей рукой у Кена перед носом. Мы рассуждаем одинаково.

— Какие это страны? — сказал Гарольд. — Так, филиалы «Стандард ойл». Lhuile etandarde.

— Лучше побалуй нас Шекспиром, Фрэнк, — попросил Фредди.

— На мачтах пузырились паруса, от похоти ветров беременея… «Сон в летнюю ночь». Как вам образ? Я твержу это про себя уже несколько дней: От похоти ветров беременея…

Фрэнк встал и налил вино в несколько бокалов. Фокси накрыла свой бокал ладонью. Фредди Торн сказал ей в самое ухо:

— Нет аппетита? Живот?

— Нет, серьезно, — говорил Роджер Герин над другим ее ухом, — на вашем месте я бы без колебаний позвал Хейнема. Пусть хотя бы оценит объем работ. Он очень основательно работает. Он, например, один из немногих подрядчиков, которые не экономят на стенной штукатурке. Конечно, у нас он работал очень долго, зато с какой любовью! Реставрация — его сильная сторона.

— И вообще, очень милый старомодный человек, — добавила Би.

— Как бы вам не пожалеть, — предостерег Фредди Торн.

— Еще он мог бы насыпать вам дамбу, — подхватил Фрэнк Эпплби. — Тогда Кен стал бы возделывать землю, которая сейчас зря затапливается. На соленом сене можно сделать состояние! Оно идет на мульчирование артишоков.

Фокси повернулась к своему мучителю.

— Почему вы его не любите?

Она вдруг вспомнила Хейнема — низенького рыжего клоуна, валявшегося у Фрэнка под лестницей и заглядывавшего ей под юбку.

— Как раз люблю, — сказал Фредди Торн. — Братской любовью.

— И он тебя, — поспешно вставил Литтл-Смит.

— По правде говоря, у меня к нему гомосексуальное влечение, — заявил Торн.

— Фредди… — Этот стон жены Торна, наверное, не предназначался для посторонних ушей.

— У него очаровательная жена, — сказал Роджер.

— Действительно, очаровательная, — подтвердила Би Герин. — Сама невозмутимость!.. Я завидую каждому ее движению. А ты, Джорджина?

— Анджела — настоящий робот, — сказал Фрэнк Эпплби. — А внутри у нее свой Джек Кеннеди, пытающийся выбраться наружу.

— Я не считаю ее совершенством, — возразила Джорджина Торн. — По-моему, Пайт мало от нее получает.

— По крайней мере, она ввела его в общество, — сказал Гарольд.

— Держу пари, что иногда она ложится с ним в постель, — сказал Фредди. — Все-таки она человек. Все мы люди Такая у меня теория.

— Почему вы назвали его невротиком? — спросила Фокси.

— Вы же слышали, как он работает. Болезненная аккуратность! И потом, он ходит в церковь.

— Я тоже хожу. Я бы без этого не смогла.

— Фрэнк! — крикнул Фредди. — Кажется, мы нашли четвертую.

Фокси догадалась, что она может считаться четвертой невротичкой городка, после брандмейстера, подрядчика-голландца и несчастной старушки, которую рано или поздно раздавит журналами. Она родилась в Мэриленде и переняла агрессивность южанок, поэтому немедленно перешла в наступление.

— Выкладывайте, что вы подразумеваете под словом «невротик».

Торн осклабился. В полутьме казалось, что он сейчас втянет ее в свой мерзкий рот.

— Вы так и не ответили, что подразумеваете под «характером».

— Возможно, мы имеем в виду одно и то же, — сказала она презрительно.

Этот человек ей очень не нравился. Она не могла припомнить, чтобы кто-нибудь когда-нибудь вызывал у нее такую же неприязнь. Она уже готова была объяснить свою тошноту неприязнью к Торну. Он тем временем наклонился к ней, чтобы прошептать:

— Отведайте баранины, пусть она недожаренная. Хотя бы из вежливости.

И сразу отвернулся, словно она была просительницей, недостойной его внимания, чтобы зажечь Марсии сигарету. При этом он намеренно задел коленом бедро Фокси. В ней боролись сразу несколько чувств: удивление, веселье, отвращение. Этот болван воображает, что покорил ее! Она с ужасом чувствовала, что он способен вторгнуться в ее жизнь, в ее судьбу. Давление колена усилилось, и у нее отяжелели веки, словно единственным способом избежать унижения был бы сон. Она оглянулась, ища спасения. Хозяин дома, сведя на переносице непреклонные брови, сосредоточенно кромсал баранину. Напротив смеялся ее муж, развлекаемый соседками — Би Герин и Джанет Эпплби. Это он был виноват в ее состоянии, в ее сонливости. Тень между сочными грудями Джанет меняла форму в зависимости от жестикуляции. Но слов Фокси не слышала. Бокалы снова наполнили вином. Фокси кивнула, отвечая на почудившийся вопрос, и выпрямила спину, боясь заклевать носом. Сосед снова терся бедром о ее бедро. Больше к ней никто не обращался. Роджер Герин что-то шептал — наверное, в утешение — Джорджине Торн. Кен громко смеялся, его лицо, обычно такое аскетическое, было сейчас неестественно бледным, словно на него навели прожектор. Он развлекался от души, а она горевала от мысли, что еще долго не сможет завалиться спать.

По дороге домой она ожила от темноты, холодной свежести, усыпанного звездами неба, показавшегося стеной, готовой рухнуть вниз. В свете фар мелькали почтовые ящики, ветки живых изгородей, остатки сугробов на обочине. Дорога отчаянно петляла.

— Ты жива? — спросил Кен.

— Сейчас мне полегче. А за столом казалось, что не выдержу.

— Вечерок получился хуже некуда.

— Зато они друг от друга в полном восторге.

— Забавный народец. Нет чтобы пожалеть бедную Фокси с животиком! Я видел, как ты зевала.

— Я сделала глупость: взяла и призналась Би.

— Господи, зачем?

— Я хотела, чтобы она смешала мне безалкогольный мартини. Ты стесняешься моей беременности?

— Нет, но зачем об этом трубить? Все равно скоро все сами увидят.

— Она никому не скажет.

— Неважно.

— Тебя это действительно мало волнует.

Раньше дорога вилась среди деревьев, теперь они разбежались. Низина холодно белела в лунном свете. Почтовых ящиков стало меньше, освещенных окон тоже. Фокси запахнулась в пальто с меховой оторочкой — слабое подобие настоящей русской шубы. Она боялась возвращения в холодный дом с хлипкими стенами и дурацкой печкой.