В одном лице (ЛП)

— Билли, а что именно в тебе самом тебя интересует? — спросил меня Ричард Эбботт.

— Мне интересно, почему у меня возникают внезапные, необъяснимые… влюбленности, — сказал я ему.

— Ах, влюбленности — скоро у тебя их будет еще больше, — с воодушевлением сказал Ричард. — Это обычное дело, так и должно быть — и нужно получать от них удовольствие! — прибавил он.

— Иногда я влюбляюсь в неподходящих людей, — попытался объяснить я.

— Не бывает «неподходящих» людей, Билл, — уверил меня Ричард. — Нельзя влюбиться или не влюбиться в кого-либо по своей воле.

— А-а, — сказал я. Мне было тринадцать, и я понял только, что влюбленность — нечто еще более страшное, чем я себе представлял.

Забавно вспоминать, что всего через шесть лет, когда мы с Томом отправились в то летнее путешествие — в поездку по Европе, которая не совсем удачно началась в Брюгге, — сама мысль о влюбленности уже казалась мне невозможной. Тем летом мне было всего девятнадцать, но я был уверен, что никогда не полюблю снова.

Не знаю точно, чего ждал от этого лета бедный Том, но я был еще так неопытен, что вообразил, будто навсегда распростился с влюбленностями, способными причинить мне боль. Я был, по правде сказать, столь удручающе простодушен — как и Том, — что решил, будто теперь у меня есть вся жизнь на восстановление от того незначительного ущерба, который нанесли мне муки любви к мисс Фрост. Я еще не приобрел достаточного опыта в отношениях, чтобы осознать глубину влияния мисс Фрост; ущерб оказался не таким уж незначительным.

Что касается Тома — тут я просто решил быть более осторожным, когда буду поглядывать на юных горничных или других женщин с маленькой грудью, которых мы с Томом встретим в поездке.

Я осознавал, как легко обидеть Тома; я видел, как чувствителен он к «маргинализации», как он выражался, — ему вечно мерещилось, что его не замечают, или же принимают как должное, а то и откровенно игнорируют. Мне казалось, что я веду себя крайне осторожно и не позволяю себе явно засматриваться на кого-то еще.

Но однажды ночью — мы были в Риме — Том сказал мне:

— Лучше бы ты просто пялился на проституток. Им нравится, когда на них смотрят, Билл, и, честно говоря, мне больно знать, что ты думаешь о них — особенно о той высокой, с еле заметными усиками, — но даже не взглянешь в их сторону!

В другую ночь — не помню, где мы остановились, но мы уже легли, и я думал, что Том уснул, — он произнес в темноте:

— Как будто тебе прострелили сердце, Билл, но ты не замечаешь ни раны, ни кровотечения. Сомневаюсь, что ты даже выстрел-то услышал!

Но я забегаю вперед; увы, это извечная повадка писателя, которому известен конец истории. Лучше вернемся к Ричарду Эбботту и нашему походу за моей первой библиотечной карточкой — и к героическим стараниям Ричарда убедить меня, тринадцатилетнего подростка, что не бывает «неподходящих» объектов для влюбленности.

Тем сентябрьским вечером библиотека практически пустовала; как я потом узнал, так бывало почти всегда. (Еще удивительнее было то, что я никогда не видел там детей; лишь годы спустя я понял причину.) На неудобном с виду диванчике примостились две пожилые дамы; в торце длинного стола сидел старик, обложившийся стопками книг, но, по-видимому, он не столько намеревался их читать, сколько стремился забаррикадироваться от своих соседок.

Я заметил также двух унылого вида старшеклассниц, страдавших в публичной школе Эзра-Фоллс вместе с кузиной Джерри. Наверное, они пришли делать то, что Джерри называла их «максимально минимальным» домашним заданием.

От пыли, скопившейся за многие годы на бесчисленных переплетах, я чихнул.

— Надеюсь, это не аллергия на книги, — отозвался кто-то — это были первые обращенные ко мне слова мисс Фрост; обернувшись и увидев ее, я потерял дар речи.

— Этому мальчику нужна библиотечная карточка, — сказал Ричард Эбботт.

— И кто же у нас «этот мальчик»? — поинтересовалась у него мисс Фрост, не глядя на меня.

 — Это Билли Дин — вы ведь знаете Мэри Маршалл Дин, — объяснил Ричард. — Ну вот, Билл ее сын…

— Ах, боже мой, ну конечно! — воскликнула мисс Фрост. — Так это тот самый мальчик!

В таком маленьком городке, как Ферст-Систер, штат Вермонт, все знали обстоятельства моего появления на свет — как знали и то, что муж моей матери был мужем только номинально. У меня сложилось ощущение, что каждый горожанин знал историю моего отца-связиста. Уильям Фрэнсис Дин сбежал, и все, что осталось от сержанта в Ферст-Систер, — его фамилия, с приставкой «младший», прилепившейся в конце. Хоть мисс Фрост и не была со мной знакома до этого сентябрьского вечера 1955 года, она, без сомнения, знала обо мне все.

— Но вы, я так понимаю, не мистер Дин — вы ведь не отец этому мальчику, не так ли? — спросила Ричарда мисс Фрост.

— Нет-нет… — начал было Ричард.

— Я так и подумала, — сказала мисс Фрост. — В таком случае вы… — она сделала паузу, явно не собираясь заканчивать свою фразу.

— Ричард Эбботт, — представился Ричард.

— Новый учитель! — провозгласила мисс Фрост. — Приглашенный в отчаянной надежде на то, что хоть кто-то в академии Фейворит-Ривер сможет донести до этих мальчишек Шекспира.

— Да, — ответил Ричард, удивленный, что библиотекарше известны такие подробности — его задачей действительно было не только преподавать английский, но и заставить мальчиков читать и понимать Шекспира. Я был удивлен еще больше; хотя я слышал, как Ричард рассказывает дедушке о своем интересе к Шекспиру, я впервые узнал о его просветительской миссии. Похоже, Ричарда Эбботта наняли, чтобы Шекспир у мальчишек из ушей полез!

— Ну что ж, удачи, — сказала ему мисс Фрост. — Поверю, когда увижу, — добавила она, улыбнувшись мне. — А вы собираетесь ставить что-нибудь из Шекспира? — спросила она Ричарда.

— Я уверен, что это единственный способ заставить их читать и понимать Шекспира, — ответил Ричард. — Им нужно видеть эти пьесы на сцене — а еще лучше самим участвовать в постановках.

— Все эти мальчишки в роли женщин и девушек, — раздумчиво произнесла мисс Фрост, покачав головой. — Вот вам и «намеренная приостановка неверия», и все прочее, о чем там говорил Кольридж, — заметила она, все еще улыбаясь мне. (Я вообще-то терпеть не мог, когда мне ерошили волосы, но когда это сделала мисс Фрост, я просто засиял в ответ.) — Это ведь Кольридж, да? — спросила она Ричарда.

— Да, он самый, — ответил Ричард. Я видел, что мисс Фрост его заворожила, и если бы он совсем недавно не влюбился в мою мать — то кто знает?.. По моему незрелому мнению, мисс Фрост была сногсшибательной красавицей. Одной рукой она ерошила мне волосы, но другая ее ладонь лежала на столе недалеко от рук Ричарда Эбботта; увидев, что я смотрю на их руки, она убрала свою ладонь со стола. Я почувствовал, как ее пальцы легко дотронулись до моего плеча.

— И что же тебе хотелось бы прочесть, Уильям? — спросила она. — Ты ведь Уильям, не так ли?

— Да, — ответил я ей, волнуясь. «Уильям» звучало так по-взрослому. Влюбленность в маминого ухажера смущала меня; гораздо более сильное увлечение статной мисс Фрост показалось мне намного более приемлемым вариантом.

Я заметил, что ее ладони шире, а пальцы длиннее, чем у Ричарда Эбботта, и пока они стояли рядом, я обратил внимание, что бицепсы у нее тоже побольше, а плечи пошире; да и ростом она была выше Ричарда.

Но кое в чем они были схожи. Ричард выглядел очень молодо — он сошел бы за ученика академии Фейворит-Ривер; вероятно, бриться ему приходилось не больше двух-трех раз в неделю. А у мисс Фрост, несмотря на широкие плечи, сильные руки и (я только теперь заметил) внушительную ширину грудной клетки, была совсем небольшая грудь. Ее грудь была юной, только наливающейся — или так мне показалось; впрочем, мне было тринадцать, и я лишь недавно начал обращать внимание на женские груди.

У кузины Джерри грудь была побольше. Даже у четырнадцатилетней Лоры Гордон, слишком фигуристой, чтобы играть Хедвиг в «Дикой утке», была более «заметная грудь» (по выражению моей наблюдательной тети Мюриэл), чем у импозантной во всех прочих отношениях мисс Фрост.