Рассказы (СИ)

Непьющий русский

Хорошо, мы писатели. А кто у нас будут читатели и распространители? Мы сами друг другу в читатели не годимся. Такой налог нам друг другу платить тяжело. Это сбивает с собственного творчества и приносит невосполнимый вред. Да, можно добиться такого положения, что ты показан у нас в государстве совершенно в своем качестве, чтобы видно было что и у нас есть что-то европейское что ли. И на твоем вечере твои же права будет беречь КГБ и тебя будут посылать за границу в виде показательного участка культуры, но это неприятно и губительно, тут пахнет оранжереей и убийственной фальшью, это твое удельное княжество за забором маленького тиража и вечера в творч. доме и предисловием к тебе, все сводящем на нет (сводящем все, якобы, к мастерству). И тебя за это только будут ненавидеть свои же товарищи как разбогатевшего среди бедных и правильно делать. Ты бы сам ненавидел такого же. Уж раз этого у нас нет, так и нечего делать вид, делай что все. И нормально разделяй общую участь. А эти Катаевы и Вознесенские самая погань. Да, славы и имени особого не будет и надо жить исходя из этого. В справочники занесен не буду и лечиться буду в обыкнов. районных поликлиниках. И что такого. Надо искать минуты счастья не в этом. Наверху общества мне не бывать. На дачах в соснах не живать. Пушкин писал: «в ночь, возвращаясь домой, на раба опираться». А тут сам себе раб и половину времени жизни обеспечивать себя и половину спать от усталости. Все настоящие писатели того века были благонамеренными и стояли за Бога и за Царя. И их продолжатели теперь тоже должны быть за Бога и Царя? или тоже быть благонамеренными? Все говорит за второе. Да и противоречия особенного между идеалами социализма и идеалами того строя нет. И с религией (негласно) эти идеалы согласны. Я живу не по церковному календарю. Я живу по советскому календарю. Толстой писал: Прежние, угодные божеству цели народов иудейского, греческого, римского, представлялись древним целями движения человечества. — Толстой, прославивший русских в глазах мира, отмечает, что русские не играли устрашающей роли в той истории. И мы долго не играли, к прискорбию, той роли. (Отчасти, «Священный Союз» Александра.) И только сейчас (о наконец-то!) после второй мировой войны у нас пол-европы и мы столица социалистического мира. А он и есть христианский наоборот. Только он и дает Божьим сынам не пригреться в комфорте и не стать товаром. А жулик, так жулик. Все страдают по пизде. Ан не все, ан не все. Такая рыженькая пизденочка в волосеночках и в нее пролазит со скрипом ах обдираешь залупу. Но ничего, заживет. А яиц нет под пизденочкой. Детка, покажи пизду. Ну пожалуйста. Покажи, детка, не зажимайся. Вот она какая у вас, пиздонька. Ее и не видно. О, как титечки встали как две курочки. При дружбе или любви, при хороших отношениях накапливается невысказанность, накапливается, накапливается, и в один подходящий момент из-за как будто бы пустяка вся связь рвется. И потом уже не восстановится. Даже если как будто поговорить по душам. Потому что на самом деле только и искался повод разойтись, так тяготила фальшь. А оказывается он за спиной держал такой камень, каждый думает. Да, держал. Вы меня не волнуете, понимаете? И все. Уйдите, не мешайте. Объяснитесь. — И не подумаю. Я не должен вас понимать. Я не хочу только и делать что все время вас понимать. И закипела жизнь на самом деле без этого мнимого якобы уважения. Это кто? Кто, я спрашиваю? молчание Кто, я спрашиваю? Кто? Кто? Это не кто, это нож. О, здравствуйте, нож. Я знал что вы рано или поздно придете и зарежете. А ну быстро снимай штаны. И на четвереньки. Ну, кому сказано. Но у меня нет ног. Я могу только на руки; стойку на руках. А это что? (указывает на ноги) А это НОЖИКИ. Я ими сам тебя зарежу! Зачем ты это написал. Нет, скажи, ЗАЧЕМ ТЫ ЭТО НАПИСАЛ? Я любовь. Морис Саксонский. Я мертвый лебедь. Я Людвиг Баварский. И не знаю куда плыть. И это не то, и это не то и не знаю. И сказать нечего. И нечему сниться во сне. А назад пути нет назад пути нет я не могу не быть героем, иначе конец. С NN я был связан ногами с NN был связан ночами а с тобой сердцем и слезами а с тобой поездкой в дальние страны к морю и в рай. Не смей ко мне приходить от нечего делать. Зачем тревожить и бередить. Зачем дергать меня за сердце. Зачем напоминать! Я ищу правды и горечи и злости и слезы. Я не тебя люблю. Я даже тебя не люблю. А то как можно было вести себя с тобой. А то что было связано с тобой в груди. Из беспомощного цыпленка ты превратился в осторожную курицу. И все равно я и курицу бы взял. Потому что с ней было много связано. Жизнь моя началась в июне с утра. Я июньский. Я, каторжник на ниве буквы. И когда я умру — когда я умру? Да, я невольник чести. Живу с мечтами вместе. (О чудной, чудной чести процвесть у всех в сердцах.) И жизнь моя в июне, в далеком уж июне, ах! началась в июне и кончится — в минппим Меня нельзя ничего попросить сделать. Все равно не сделаю. И на всё махнул рукой. Только дремать как кот на солнышке. И солнышка нет. Если бы я завтра умер, я бы не огорчился. Сколько рядом было счастья, и всё было не моё. И так прошла вся моя жизнь. Счастье ко мне не шло. Такова моя судьба. Такое мое назначение в мире. Я цветок не сорвал, только понюхал. Не потрогал, только понюхал. И когда я смотрю свои молодые фотографии и вижу весьма неуродливого мальчика и знаю что у этого мальчика никогда не было настоящей удачи в любви, мне жаль его больше всех. Я осторожно положил на него руку, боясь что он ее сбросит. И он ее сбросил. А мальчик такой как я люблю. Беленький, вернее, серенький. Ах, так? Тогда вы мне никто не нужны. 100 способов раззнакомиться и ни одного познакомиться. Как тяжело, когда на тебя ноль внимания. Когда ты понимаешь что ничего к себе не вызываешь. И не вызовешь. Что он к тебе не прильнет, не исцелует всего как Валеру. Что тебе счастья в жизни нет, не было и не будет. Не будет не будет не будет. Никогда. И тогда тебе самому хочется себя не любить больше всех. Не уезжай сказал он хриплым голосом. Но он засмеялся и уехал. Тогда он загнул свою мотню туда себе за ноги чтобы над ногами вышел пустой треугольник и сказал ему «смотри». Но тот засмеялся и сказал «все равно не пизда». «О, ты гад и червяк» страшно закричала Таня и прозрела. Любовь моя, это был я. Да, это был я. Переодетый и переобутый. И с подменённым сердцем. Спортсмены мои друзья, они мужественны как разбойники, но не пьют, не буйствуют, всю агрессию берегут для спорта и не убивают в жизни. Хоккеистов! Всех! Все команды. Маслянистые глазки! В молодой зеленой голове! Как он только из них видит. Я люблю тельце с косточками! а ты жирный поросёнок. Все вы соблазнитесь о мне в эту ночь. И рабочие, и разнорабочие. И разночинцы. Но — довольно. Довольно! Нужен мягкий уютный и теплый человек. Без ожогов и синяков. Все без и не. А где да и с. Да, жалость это жалость, а страсть это страсть. Но поплакать над кем-то обнять и накрыть это лучше всего. Поцеловать в расплакавшиеся глазки. — Детка! У меня в сердце живет еще одно сердце а в том сердце катается слёзка. А в душе у меня глазки. По имени Васьки. сердце воск сердце мягкое тёмное для любви и для слез для рассвета сердце неверное просит прощения, за обиды сердца не видно в теле Чего ты ждешь. Ну чего ты ждешь? Прошло три срока (уж не приедет). Раз сказал приедет, значит приедет. Вот как надо верить. Приедет. Да он уж приехал. Он уж здесь. И посреди тишины раздался звонок. Но это был не он. Это был никто. Это был Кафка. И ручка выпала из рук. ВЫ УДОВЛЕТВОРЕНЫ, ЧТО ВМЕСТО НЕГО САМОГО У ВАС ВЫШЕЛ РАССКАЗ? Мне в голову пришла страшная мысль. НЕТ НЕТ ОНА НЕ ПРИХОДИЛА НЕТ! НЕТ! НЕТ! Какую я помню Москву огромную из одинаковых домов подъездов и умов Ясенево Бирюлево на 11-м этаже отдельная клеточка с проигрывателем ведро под раковиной весь быт известен новые постройки лучше там какие-то новинки лиловые подсветы и клетки клетки клетки бетонные субъетки. Скромность не позволяет стать героем. Разве только героем скромности. Как Чехов. Сегодня ничего не будет и завтра ничего не будет а когда будет то потом опять долго ничего не будет. Одна леденящая душу вечность. Сейчас пойду проголосую. Отдам свой голос за кандидатов в депутаты. А пионеры отдадут мне честь. Правда ли Коля что люди в неволе и дети поэта не помнят стихов правда ли что за звездою-звездою правда ли что за луною-луною новые звезды и т о У нас свобод нет и оне нам не нужны. Мы будем являть собой идеал терпения и тихого схождения с ума по комнатам. Я даже и с ума не сойду. Щас с удовольствием постригу ногти. И похороню их вместе с зубом. Но Боже мой (вздох) где остался какой-нибудь чудесный вид расцвет какого-нибудь дерева или цветка. В сердце того кто его видел. А он умер вместе со своим сердцем. Где те дети, которые 10 л. назад кричали «пила пила лети как стрела». «Как я погибаю». Рассказ. А я никак не погибаю (опять вывернулся). Дорогая смерть! Я живу хорошо. Купил нам с тобой диван и опубликовался в Англии. Дорогая жизнь! Награди меня орденом искусства. Бог! Сделай чтобы некий мальчик моей мечты потянулся ко мне и был предан как собака. У нас писатель не может жить на ренту. Обласкан на деньги государства. У нас он должен быть жертва. Или не берись. Или готовься к суме. Или не поэт-с. А хочется тепла покоя и сосен и тонких дум. Бедность бедность бедность. Невысказанность невыраженность неприложенность скисших сил. Нерастраченность сгнивших силёнок. Уединенное искюсство тонкое погружённое или неуединенное нетонкое непогружённое — я еще в юности почувствовал что тут бездна и сразу хотел выставить руки и ноги против нее и правильно почувствовал. Другое дело что правильно в нее и ушел. Тихонечко сидеть и песню петь. И сердцем безлюбым замерзшим растаять и согревать. И если вдруг и найдется невероятный мальчик на грудь для любви то на сколько на два дня и потом опять сюда в тюрьму. А если что-нибудь будет отвлекать от тюрьмы, то только и буду стремиться назад в родную тюрьму. Люди уж все давно живут друг с другом. А я все один и один. Так и проживу жизнь ни для кого хан восточного коварства. Погрустите у женщины на тите. Что-то должно случиться. Но что? Или ничего? И никогда. «Ах!..» Они случайно вечером оказались на вокзале, не раздумывая сели в поезд и поехали в Ленинград. И еще в вагоне так ехало чел. 15 без билетов. У этого поезда только одна остановка. Если контролер заходит в конце состава, пока еще дойдет до них. А в пути не ссадят. В Ленинграде они без копейки денег. Опять ряд молодых приключений. На вокзале сгружались ящики с пивом, они сдали два ящика и целый день гуляли. И вечером сели бесплатно и поехали домой. Тут пришли контролеры. Это поезд был со многими остановками, у них один билет был, они вместе легли наверх под одеяло прижались друг к другу и сошли за одного. Но новые контролеры их ссадили. Но это был Клин и до Москвы шла электричка. И в Клину сказочная удача: они нашли на земле 5 рублей, прогуляли и их и доехали даром. Хаос молодежи. И наша упорядоченность к 40-ка. Мы знаем что к чему. И кто для чего. И кто ни для чего. Вы хотите стать всем и не знаете кто вы есть. Не знаете своих пределов. Вернее, не пределов, а своих устремлений и происхождения. Как знаем ммм мы. Да, так грусть. Что обман идет с самого начала. Он показал все свои увечья: вот, передний зуб сломан, маленький на что-то упал. Вот шрам над бровью, тоже кто-то стукнул. Про дедушку рассказал, когда перепил. Джин! Тебе нужен не джин, а джем. А я всё к этому. И грусть, грусть, грусть. Вот, нашел, наконец, к чему прицепиться: он — говорит — у меня, когда голос ломался, — я говорю — когда? — В прошлом году — О, так ты пока берегись, громко не разговаривай; нет, конечно, он у тебя мужской, но все равно, надо подождать когда окончательно окрепнет. Ты как будто еще и не бреешься? Он честно сказал нет. Но, прибавил, бабушка говорила у нас в семье у всех поздно растет борода. — А тут у тебя уже болело? — Тут можно было как врач как старший товарищ легко просунуть пальцы ему под рубашку к соскам. — Да, прямо плакал от боли. — Ну а девушки у тебя уже были? — Конечно — он быстро ответил (нечестно). Когда легли, я опять вернулся к тому же и опять дотронулся до сосков на худенькой грудке — сейчас не болит? — и пощупал легонько. Щас бы нам девушек сюда, да? ах, я не догадался! у тебя когда первый раз было с девушкой? Он опять нечестно ответил не помню. Я, якобы беспокоясь что ему нехорошо от выпитого, стал ему делать массаж решительно и все время спрашивал так хорошо? так не больно? У него подкатило к горлу и начало рвать как раз в тот момент когда уже дело было на мази, когда я стал ему разминать. А минет тебе никогда не делали? Он честно качнул головой в темноте — нет. — Ну это такая ммм французская штучка, в Москве многие увлекаются. И у нас в старину русские люди в монастырях только секрет утерян как называлось. Как будто, мол, это такая новинка, чтобы заинтересовался. Многие сейчас зарабатывают на этом, 20 рублей без проглота, 40 с проглотом. Ну я тебе, конечно, так, бесплатно. Будешь думать в Фастове. Ну как, тебе приятно? — Я не знаю еще. Он уснул не выключил лампу, а я пошел спать в ту комнату и представлял что в квартире не темно, а пойти к нему выключить не хотел, вдруг, думаю, лежит с открытыми глазами. И спал неглубоко, как будто у меня в мозгу горела эта лампа. И все-таки на середине сна зашел к нему и выключил (у него глазки были закрыты). Он это все вспомнит когда утром будет искать трусы. Синие сатиновые фастовские. — Как это называлось что ты мне делал? — Минет, детка. В память о Москве. — Но с утра никаких разговоров. Он больше всего любит механику и видно что мальчик неиспорченный. А когда тебя в Армию заберут? — А училище кончу и заберут. — И вот его заберут пошлют на китайскую границу и он погибнет защищая нас в наших стенах. Потому что мы ПТУ не кончали. Потом он одел очки и стал разбираться в транзисторе. И я ему его подарил. И пластинку «Крестный отец». Он очень ждал. Я с вечера обещал, а при прощании он все на него (на транзистор) посматривал. Вернее, старался не посматривать. И когда его сестра за ним заехала и вышла первой, я ему его сунул в карман. Чтобы она не сказала ему отдай сейчас же. И он шепнул большое спасибо. Когда настанет час расплаты за всё? («Взятие Фастова») Поэт (писатель, узоротворец) тот кто дописался до своего узора, рынка на него нет или будет, теперь ему всё равно, он только и может его ткать как заведенный. Все, его из этой его жизни уже не вытянешь. Так он там и будет жить и погибать. (Всё-тки жизнь нашла отражение в моей тетради.) Всё тки, тки, тки. Мои бумаги. Мужские исторические знания. Ах, весной у меня отток христианских чувств. (А зимой их отёк.) Не благодаря ли холоду вы писатель. Что холодно ходить гулять. И не холодно сидеть. Пойдем прогуляемся и кого-нибудь найдем (?) Но вечность отвернется. заговорить стихами ах! не составляя их а так: заговорить стихами ах не составляя их не заставляя вас вникать и понимать внимать и поникать да только так, и так По бедности впечатлений и книжности я поэт. Я поэт по склонности не ходить гулять. Я склонен сильно себя критиковать. Я склонен по иппохондрич. складу вообще всё ругать и разоблачать. А так как ничего не знаю то ругаю себя. Я черствее всех на свете. У кого бы попросить прощения перед кем встать на колени (?) Попроси у матери своей. Тоска из тюрьмы по жизни. Отсюда, из этого момента, кажется что счастье, как я уже неоднократно писал и печатал, это только когда миленький и доверчивый, ради кого живешь чтобы ему было хорошо. И его не найдешь на Плешечке. Он живет где-то в какой-то такой же квартире и учится в 9 классе и думает о ком-то (мужчине 40 лет), кого бы слушаться во всем. Ой, как гадко было вчера, когда я придерживал его за руку а он доверчиво не отнимал и чуть-чуть откликался; но не в том смысле. Как все испорчено было бы для него. Нет, вчера было хорошо, хороший вечер. А почему? Не все ли равно почему. Или раз писатель, то не все равно. Потому что: ужасно думать, что он поймет, что я нарочно к этому вёл; что его водили за нос; что им играли как в шахматы. Он ко мне пришел как к интересному человеку, а я вон что. Важно видеть, что это к его удовольствию, а видеть, что это ему неприятно, неприятно. По христиански это совесть (но к совести призывают грубых и смелых). А по простому взгляду трусоватость. Всё проще: он не настолько меня захватил. Просто чего-то в нем мне не доставало. Чего? Чего-то невозможного. Интересной души. Звёздности. И таланту. Чего-то недоброго. Чего-то волчьего. Что он просто хороший и добрый. Что ничего от волчонка. А совсем не боязнь. У него и глазки заволоклись, когда я его рисовал оттого что он голый и его голого изучают и заносят на бумагу. А ведь я был его кумир. Я мечтатель вот кто я мечтатель я мечтаю мечты вместо дел я строитель планов грандиозных славы и притока новых юнош стать хозяином своего Завода а не побираться в гостях у Г. Значит так, когда я его рисовал до трех ночи и попросил раздеться догола, я не осмелился и ушел в рисование. И вот что же. Так еще несколько раз он ко мне приходил, услышав у меня музыку, и мы выпивали остатки той водки. Я лежал на диване, он сидел рядом и прислонился ко мне просто дружески но ради одного раза? хотелось чтобы его самого потянуло ко мне. И что же оказалось. Он облокотился просто по дружески по юношески о конечно без умысла и и вот раз-другой упоминает в разговоре например: у меня был знакомый главный врач в диспансере —. Я замер — человек в годах мог с ним вести знакомство — и да, спокойно произносится кто был врач. То есть все это ему известно о конечно на словах. И наконец этот момент. Он говорит вообще-то меня лет в 14 немного тянуло на мужчин. Я притянул его к себе он засмеялся мы упали на диван. Он говорил! такие слова! Вся эта жизнь, которую я избегал упоминать, он всё это знал! У него зимой была женщина-лесбиянка с ребенком! А когда ты меня тогда рисовал, он сказал, мне просто невозможно хотелось! тебе отдаться! Как мне нравятся твои колючки. (Про небритость.) Вот так вот он рос за стеной и развивался, и в эту сторону тоже. Я только смотрел на него не смея и видел его расцвет, и вот он со мной и придет в любой момент как только соскучится. И наутро, что все так в жизни просто и легко и между нами оказывается не было никакой так сказать перегородки а когда надо она есть чтобы я мог уединиться, я выздоровел, перестал чесаться и за много лет впервые с утра чувствовал себя как вечером. Заповеди, как вести себя с молодежью Пускай после первого раза дня три будет вас избегать. Потом, когда напьется, снова бросится к вам (только сам) и скажет я по тебе соскучился; потом опять пускай пропадет, а в третий раз придет и скажет наконец я тебя люблю жить без тебя не могу. И теперь он ваш; ждите третьего раза. Наживаться на молодежи. Детка, тебе надо миллионера. Ничего, у тебя есть игра в глазах. Но вначале надо профессионально выучиться всем этим штучкам. У тебя все данные. Вначале натренируешься на мне. Потом я тебя сведу с Г. а уж он тебе будет прямой дорогой. Учти, он тоже захочет посмотреть что ты умеешь. Мы так с ним уже многим мальчикам открыли дорогу в жизни. Приборы для совращения: музыка (хорошая аппаратура), порнографич. журналы. В идеале машина или блат в аэрофлоте, в торговле. Им, видите ли, скучно. Они, видите ли, приедут. И выбьют зубы. Не приехали. Мерзавцы. Уж теперь не приедут. Это дверь хлопнула, это не они. Прокатилась волна чего? Прокатилась волна нас всех. Наш деревенский коротконогий народ с носом картошкой и, наоборот, раса гвэндуэзцев. Где божество через одного. Я вас люблю. И вас люблю. А вас я не люблю. О нет, люблю! Люблю, люблю. О, боже мой (портье) ликёру! Разве это camin! И это постель! И это кипение кружев! Выпьем за вычурность. Все: за вычурность! за вычурность! За три цветка! За все цветы! Один гость, тихо: и за ажурность. Я прочел ему заветный стих Тютчева Я очи знал О эти очи Как я любил их Знает Бог — а он сказал тупо как всегда — да, хорошо, прям что-то народное. О глупец, глупец, я подумал (но не стал говорить глупцу); это не народное, это благородное. У нас может быть удача только в классической песне. Там где охраняется обычай петь. Все остальное не дойдет до своего назначения. Там, где гармония. Где лад. Там где нерезко и неброско. Где васильки. Там где покой и глубина. Если ты на другие пути не заглядываешься, так тебе спеть дадут. И дойдешь до высочайшей высоты. Если есть талант. А на других путях счастья не будет. Они все в разладе с назначением нашей Родины. Они не наша песня. Держитесь обычая и любите его. А свобода от него никогда ни к чему не приведет, только уведет и не туда и не сюда. Такова наша природа и надо это понять. («Восточное пение») Ну, начали. Раз-два взяли. Пошли. Ну. И —! Да, только талант может легко спеть песню для всех сердец. А гений не может. Потому что у гения нет таланта. Простой порядочный русский, кто хотел стать культурным, всегда тянулся к европейскому. Мы в Н., папа, бабуся, ходили в оперный театр на Чио-чио-сан или Лебединое озеро, где Одиллии, Зигфриды и Ротбардты, но никакого интереса к хору Пятницкого, потому что это не культурное (так думали). И только столичные умы, руководители культуры, могли, наоборот, стоять за русское народное чтобы не плестись в хвосте у Запада, а поставить свой, особенный товар на мировой рынок. Но тут уже отчасти политика. А простой чел. инстинктивно видит культуру в западном или аристократическом русском, т. е. взращенном на Европе. А сейчас некоторые ревнители славянского отдали все западное (т. е. свободное и лукавое) евреям, и на этом страшный просчет. Раньше и славянофилы и западники были русские. Пётр нанёс в Россию всего голландского и итальянского, и стало наше. И вышел Пушкин и Глинка. Нам этих песен не повторить. Можно только по ним плакать. Повторять заколдованные слова тех песен — напр., я прекрасная лесбиянка в черных кружевах я итальянка я томлюсь по любви и пою и никто не ответит на любовь мою Верные красавицы жены министров сталинских времен полные женственные не знали забот всю жизнь за надежной спиной не эмансипантка привыкшая вш кш быть усладой и верной мужу генералу без излома без вывертов муж-старик может ей хвалиться и гордиться перед другими генералами что заработал право на такую жену с волнистой задницей не вертихвостка какая-нибудь пышнотелая. Она сидит и вышивает. Пава. Я с детства ранен Пантофелью-Нечецкой. Только женщины могут спеть про розу и взор прекрасным женским голосом. Только музыка родит музыку. И немного жизни. О Боже мой, дай прозвенеть и сказать золотые слова и в сердца вечно в сладко запасть. Пастерначишка был жертва той культуры с атакой на слушателя и прогрессом. Эти спотыкания и допустим или на самом деле взвихренность может быть и имеют место как все кактусы на земле, но не то место, которое отводится на земле благородному поэту. И Лесков вел словарь порчи слов и выражений, и Гоголь играл на курьезах, но для того у них были повести в лицах. А стихи Гоголь начинал писать так: звук в небе льется соловьиный, звенит серебряный ручей. Кузмин, мудро понимая, что поэт есть сладкопевец, считал П. только прозаиком. Когда Северянин блистал красивыми иностранными словами, он был и мил как упоенный этим человек, так сочиняющий стихи, у него и говорится все время «я», «я», и все улыбаются и даже восхищаются что это такой он. Но это восхитительный он, а не поэт вообще. А Паст. определенные круги по медвежьему слуху и из политиканства хотели выставить поэтом нормы, во славу речи. А это чревато неизвестно чем. Тем что печальное, красивое и неновое русское слово будет убито! Когда Крученых лепетал и урчал, от него и отмахивались как от дурака; или навеки очаровывались его творческим детством. Но он и занимал священное место юродивого, а не место ясного света. И когда Маяковский говорил своими корявыми словами, он и объявлял себя мессией утилитарной культуры, героически и не стыдясь. История, государство, Царь, Екатерина, Великая революция, Ленин и Сталин, новое дворянство, мощь развившегося государства (или его загниение византийский распад) — а почему победили в войне? (если гниль) Кто сказал что гниль? (Жизнь круто повернула, он стал писать исторические романы и романы о чекистах по заказу кгб и пить коньяк; и Чти отца, и Мать.) Еще одна еврейская семья — через 20 лет еще три гражданина полных сил выйдут в жизнь будут отвоевывать место за счет русских — сжалось сердце у регистратора браков. Скоро, скоро наш голубоглазый народ будет занесен в красную книгу. По отдельности многие из них, может быть, и достойны любви. Безусловно. Но вместе они Евреи. И или они или мы. А если мы все будем мы, это значит будут одни они. Не может человек с длинным носом спеть русскую песню. Дайте нам побыть одним и создать свою культуру. И уснуть друг с другом на груди. У нас разный Бог. Вам уж положено уходить из Египта, а мы пусть в нем погибнем, но уходить не должны. И он не погибнет. Никог-да(-с). Китайская опасность. Еврейская опасность. Но и славянофильская опасность (?) Одне опасности. И только госбезопасность. Китай. Россия. Евреи. Нарыв на границе. Евреи внутри. Хотят уничтожить и слиться. Под русскую букву носатую кровь. И русских пошлют проливать свою кровь. Кто у меня друг? Ваня. Кому я шапку подарил? Ване. Уж 30 лет Ваня работает странником. Дай Бог всем счастья и вечной жизни всем товарищам моим и всем людям кто тоскует и плачет и нелеп и временами слаб а вдруг как сочинит как поразит как схватит за сердце как исторгнет. Вот как-то мысль утекла главная тонкая серьезная которая просилась за это время что-то насчет — нет не то нет, вот: нет не вот а, вот: нет. Насчет праздности и вины перед трудящимися (вопрос в самую сердцевину) о мыслях в голове. О тонких связях — в моей изъеденной червями голове где мысли две усталые забыли о чем они были. Нет, нехороший был разговор. Холодок в животе от этой беседы. нет, он не интересовался моим художеством. Он был неписатель. Он выведывал. Это был второй звонок. А третьим будет остракизм. Погодите, не делайте ничего со мной. Я еще спою песню для всей Родины. Я люблю нежные, прямые, проникновенные слова. Мальчик в белой рубашке живет во мне до сих пор. Я заставлю свою музу служить Советскому Союзу. («Со мной разговаривал Смольный») Ряд кощунственных интеллектуальных наслаждений: Московская Патриархия, Совет по делам церквей с прискорбием извещает о кончине Иисуса Христа Дирекция Московского Кремля с глубоким прискорбием извещает, что в ночь с * на * скончался Владимир Ильич Ленин За Христа мне ничего не будет, а за Ленина а-а-а-а А бог дурак хоть кто побоится сказать. Ах, ушла мысль. Щас вытащим клещами из уже забытья. А этому забытью всего две минуты. А тонкая мысль была. Мысль о — насчет разумных и безумных: беда в том что я слишком боюсь потерять расположение обыкновенных разумных людей живущих заботами и умею (умно) объяснить им свое положение. А не надо. Пусть пожимают плечами. Пусть видят во мне безумца. Я зря умею объясниться с ними. Это вредно для Безумства. Какой ужас. Они своим глупым медицинским умом описали наше. поведение. А если мы напишем о них, об их чудовищной обездоленной норме, надо закрыть глаза и заплакать, что в них не вложено какого-то последнего винтика. Но мы никогда не посмеем их обидеть. Потому что они нас лечат, кормят. Чтобы мы могли праздно цвести и грустить. Изолированный Болезненный Пункт есть у всех. Он стержень жизни и ее форма и не дает ей развалиться. Но на нем человек и свихивается. Он и пункт. И лучший из пунктов невозможная, безысходная любовь. Кто не знал несчастливой любви, тот никто. Берегите свое несчастье. Не сменяйте его случайно на счастье. Никогда, никогда, никогда ни за какие деньги не меняйте его на счастье. И счастие будет с вами всегда.