Рассказы и стихи из журнала «Саквояж СВ»

В купе она была одна. Думала сначала выкупить второе место, но потом решила лишний раз испытать судьбу. Судьба в последнее время подбрасывала ей подарок за подарком — повышения, знакомства, проекты, Миледи передвигалась по жизни в ауре всеобщего завистливого обожания, ловила на себе восторженные взгляды и не снисходила до того, чтобы отвечать на них благодарной улыбкой. В конце концов, все это было должное, заслуженное. Тут и таилась прелесть возраста: спелые, так сказать, плоды. Страшно вспомнить, сколько она комплексовала в юности. Теперь уже ничьи резкие слова и грубые замечания (проистекавшие, понятно, от зависти) не портили ей настроения — она научилась игнорировать их. Но ждать подарков от судьбы не переставала — вечная азартная девочка, Диана-охотница. Так думала она о себе: да, Диана-охотница. Беру, что хочу. Вот сейчас войдет прелестный мальчик, или опытный зрелый мужчина, или увлекательный творческий человек, телеведущий, или Сергей Минаев, и дорога превратится в еще одно приключение, а Григорий никогда ничего не узнает. Жизнь надо воспринимать именно так — как череду легких праздников, веселых авантюр и увлекательных… она задумалась, подыскивая третье слово, и тут дверь купе отъехала в сторону, и глазам Миледи предстал ее бывший муж Прохоров.

— Здорово, Таня, — сказал он, отдуваясь. Прохоров был полноват, но это его не портило — мог себе позволить при почти двухметровом росте. — Не ждала?

— Прохоров?! — изумилась Миледи. — Здравствуй, я очень рада! Какие бывают удивительные совпадения!

— Да-да, — сказал Прохоров, — прямо как в «Космо». Поздравляю тебя, Таня, с днем рождения.

Он уселся напротив и угнездил на коленях дипломат, но никакого подарка оттуда не извлек. «Вот тебе и судьба», — подумала Миледи. Разумеется, никакой речи о возобновлении отношений и быть не могло, Прохоров был исчерпан и отброшен еще три года назад, да и брак длился всего пару лет, — но занятно было посмотреть на него с высоты своих прекрасных тридцати. В нем что-то было, да, что-то надежное, мило медвежковатое, но он, конечно, сильно отличался от двадцативосьмилетнего щедрого состоятельного состоявшегося веселого белозубого безукоризненно одетого благоуханного свежего — нужное подчеркнуть, нет уж, давай все вместе — Григория.

— Прекрасно выглядишь, Таня, — сказал Прохоров с мягкой улыбкой. — А я вот, видишь, все один и выгляжу не очень хорошо.

— Ну что ты, Прохоров, — очаровательно улыбнулась Миледи. — Ты очень, очень славный. Я часто вспоминаю тебя. Мы были друг для друга необходимым этапом. Я благодарна всему и ни от чего не отрекаюсь.

— Да-да, — рассеянно кивнул Прохоров. — А у меня после тебя все не очень хорошо. Ты видишь какая, а я, прямо скажем, не ахти…

«И впрямь не ахти», — подумала Миледи с явным удовольствием.

— Ну не надо опускать руки, — сказала она. — Никогда не поздно реализовать свой шанс. Ты всегда был недостаточно позитивен, а ведь все в наших руках.

— Ну да, ну да, — снова кивнул Прохоров, вытащил недорогой некрасивый немодный потрепанный неинтересный ненавороченный мобильник и набрал номер.

— Уже здесь, — сказал он в телефон. — Да, да, все отлично. Ну, привет.

Через несколько секунд дверь купе опять отъехала — они как раз пролетали мимо Купчина, — и взору Миледи предстал Паша, которого тут не могло быть ни под каким видом. Паша два года назад, с тех самых пор, уехал за границу. Он написал ей, что у него всего два варианта — или убить ее, или убить себя; но поскольку на самоубийство он пока решиться не может, то предпочитает мягкий его вариант, а именно Швейцарию.

— Ой, Паша! — воскликнул Прохоров. — Какая удивительная встреча!

— И то сказать, — кивнул Паша. — Прелестные бывают совпадения. Здравствуй, Коля.

Мужчины пожали друг другу руки.

— А ты гляди, с кем я еду-то! — радостно сказал Прохоров.

— О-о-о! — воскликнул Паша. — Ты едешь с Таней! Вы опять вместе?

— Что ты, Паша, — кротко сказал Прохоров, потупившись. — Разве Таня теперь снизойдет до меня… Видишь, я какой… Я старый и толстый, и немодный… Нет, я оказался здесь для того, чтобы поздравить Таню с днем рождения.

— Еще одно удивительное совпадение! — с некоторым гнусноватым подвыванием ответил Паша. — Я здесь ровно для того же, йа, йа! Натюрлихь! Дорогая Таня, я поздравляю тебя с наступающим днем рождения.

— Спасибо, — суховато ответила Миледи. Ей переставал нравиться этот парад удивительных совпадений. — Очень приятно, мальчики, что вы встретились, как друзья.

— Ну теперь-то что же нам делить? — искренне изумился Паша. — Теперь мы, конечно, друзья. Мы все теперь веселые, позитивные друзья… Я присяду, дорогие ребята? — Он плюхнулся на мягкий диван рядом с Прохоровым. — Дружба — такое удивительное, прекрасное чувство… оно, мне кажется, даже больше любви. Как ты думаешь, Коля?

— Нет, — сказал Прохоров и решительно покачал головой. — Нет, как хочешь, Павел, а я не соглашусь с тобою. Я буду с тобою спорить. Любовь провоцирует нас подчас на чудесные поступки, мы сами потом не можем понять, что это на нас нашло… Вот, например, узнав, что Таня любит тебя, я сжег твою книгу в ванной. Вообрази. Там на обложке был твой портрет. Сначала я проткнул тебе глазки и ушки, а потом сжег на хрен в ванной. Прости, Паша.

— Ерунда, — сказал Паша. — Я даже ничего не почувствовал. Зато теперь мы друзья, и это прекрасно.

— Зато Таня почувствовала, — сказал Прохоров. — Правда, Таня? Ей было очень приятно. Когда она об этом узнала, она очень смеялась, очень. Вообще, мне кажется, ей нравился наш тройственный союз…

— Только когда ты не напивался, — резко сказала Миледи.

— Да, да, я напивался, — покаянно кивнул Прохоров. Она сразу вспомнила эту его манеру — шутовские покаяния вместо того, чтобы сделать хоть шаг к реальному изменению ситуации. — Я вообще чуть не спился, когда ты ушла, Таня. Точнее, когда ты выгнала меня. Правда, мы купили квартиру вместе, но ты сумела мне доказать, что любой суд встанет на твою сторону…

— Это так и было, — заметила Миледи.

— Я пил довольно долго, — продолжал Прохоров. — Но потом, как видишь, взял себя в руки и попытался начать все сначала. Это было не очень легко, но постепенно удалось.

— Я рада за тебя, — совсем уж неприязненно сказала Таня. — По-моему, ты выбрал не лучшее время для выяснения отношений.

— Да мы ничего не выясняем! — воскликнул теперь уже Паша. — Мы встретились в одном купе, и это очень приятно! Правда, оно двухместное, но мой друг Коля пригласил меня зайти в гости, и вот я тут с коньячком. (Он извлек коньячок.) Знаешь, Таня, я тоже тебе очень благодарен. Потому что после изгнания Коли мы были с тобой так чисто, так безмятежно счастливы целую неделю! Пока я не заглянул в твою электронную почту. Представляешь, до чего ты меня довела?! Ты — меня, писателя, человека строжайших правил! Но я сделал это, Таня: ведь когда-то я сам завел тебе эту почту на Яндексе, я знал пароль, и просмотр твоих писем привел меня в неистовство. Я давно уже замечал некоторое охлаждение в наших отношениях. Кажется, я был тебе интересен только до тех пор, пока у тебя — точнее, у нас — был Коля. Но стоило нам съехаться после колиного переезда к маме, как я сразу почувствовал: ты из тех женщин, кому мало одного! Ты стала холодна. Тебя все стало раздражать. Я не мог, извини, взять с собой в сортир книгу — а без этого какое же удовольствие?! Дело не в этом, конечно… (Он разлил коньяк по походным металлическим стопочкам, Миледи предусмотрительно отказалась, а Коля опрокинул.) Короче, через неделю это началось, месяц я терпел, а потом заглянул к тебе туда. И открылись удивительные вещи! Таня, оказывается, все это время ты любила вовсе не Колю и не меня, а нашего друга Геннадия!

— Алле-оп! — послышалось за дверью, и в следующую секунду в купе вошел — кто бы вы думали? — естественно, Геннадий. И это было совершенное уже черт-те что, потому что после той истории Геннадий свалил в Киев, это я вам совершенно точно говорю, поехал делать украинскую версию своего издания, потому что там теперь свобода. Он сказал, что уходит от несчастной любви в революцию, ибо только революция способна склеить разбитое сердце. И тем не менее это был он собственной персоной, чуть лысее прежнего, но в остальном прежний.