Группенфюрер

Да я бы и сам снялся с собеса при первой возможности. Он снится мне по ночам. В кошмарных снах, в которых мне снятся еще более кошмарные сны моей жены. Нет унизительней, чем когда тебе дают деньги и дышат тебе в затылок – ну, наконец, ты снимешься? Ты пойдешь на рихтиге арбайт? Да! Лишь бы от вас, ребята, отвязаться. Но куда? На коробки? Не пойду на упаковку! Это отчуждение человека от человечности! Человека, которого кто-то должен полюбить так верно, что он успокоится и умрет по-человечески.

(Первую половину жизни думал – почему я, такой живой, должен умереть? Это же невозможно! Теперь, во второй, думаю – почему я, такой отживший, не умираю? Так жить долго – это же невозможно).

Вот, в общих чертах, что нужно знать о пьяцца ди Сан-Марко. А теперь, когда мы прошли пешком пол-Венеции, когда мы посмотрели Фрари и Скуолла ди Сан-Рокко, и Сан-Поло, и Сан-Дзанниполо, и Санта Мария Мираколи, и Сан-Дзаккариа, и мост Риальто, – теперь, дорогие мои, стоя здесь, в сердце Ла Серениссима, между Золотой Базиликой имени святого евангелиста Марка и 100-метровой ее Кампаниллой, между Библиотекой Сансовино и Палаццо Дукале, откуда осужденных по подвесному Понте деи Соспири вели в страшный Карчери, перед тем, как прокатиться в завершение как раз до автобуса по всему каналу Гранде, по всей его букве S в 4 версты, со всеми дворцами, отражающимися в кривом зеленоводом зеркале Большого канала, у вас два часа свободного времени. Налево пойдете, под часовую башню – выйдете на главную торговую улочку Мерчерие; направо пойдете – выйдете на Моло и набережную дельи Скьявоне, то есть на нашу, Славянскую набережную, друзья мои, давали мы им когда-то прикурить, вот, помню... но это ладно; а прямо сквозь Пьяццу пойдете, сквозь алу Наполеона, да, он ее строил, чтобы завершить этот “самый большой салон Европы”, как он называл эту площадь, куда и мы с вами приглашены или пригласили себя сами – какая разница... – и можете выйти к оперному театру Ла Фениче, а за ним, если поискать – двор, а во дворе – дом Контарини дель Баволо. С лестницей, значит. А лестница та – снаружи дома и вся витая. Как будто край дома из белой бумаги и завивается в бумажный свиток. Там в прошлый раз одна потрясающая старуха мусор выбрасывала, представляете, выходит в абсолютно норковой шубе и выносит ведро с мусором, видит – контейнер переполнен, и плюх в кучу, не как у нас в Германии, а как у нас в России, так вот такого второго облезлого двора и второго такого смурного здания – поискать. Словом, куда хотите – туда и идите. Встречаемся в 14.45 за углом в садике на набережной, где я показал. Где туалет за 1000 лир, за марку, да. А вы хотите за 30 пфеннигов? Как в Германии? Это вам не Германия. Это даже не Италия, это Венеция, а за Венецию надо платить. Только я вас умоляю, не садитесь на площади прямо вон здесь за столик. Я понимаю, вы и так не сядете, но если вдруг кто-то захочет шикануть, имейте в виду – это самое дорогое в мире кафе “Флориан”, оно здесь с 18 века, чашечка кофе стоит здесь 14 марок, а чай по-флориановски и все 15. Ну насуют чего-нибудь. Найдут чего. Травинку какую-нибудь. Дольку чего-нибудь. Сиропчику какого-нибудь подольют. И чашка старинная. Такую икебану наведут – мало не покажется. Из ресторанов рекомендую Макдоналдс. Я знаю один, рядом с Риальто. Отсюда? Проще пареной репы. Входите вон туда, под арку часовой башни, идете по змее Мерчерие и выходите по стрелке прямо к Риальто. Минут 12. Нет, если хотите – пожалуйста. Желающим потрясти мошной рекомендую еще одно известное по части раздевания клиента при помощи денег место, метрах в 150, прямо за углом, у стыка с набережной. “Харри-бар”. Его любил Хемингуэй. Он любил коктейли. Ему все было не дороже денег. Ему лишь бы человек был хороший. То есть хорошо готовил коктейли. И там их приготавливают не хуже людей. Мартини как мартини. Можете удостовериться. Я уже.

Не без причины. Как раз тогда меня взяли в один привокзальный мюнхенский отель ночным портье и уволили из ночных портье – все за одну ночь. Что интересно – я вышел на него официально. По компьютерному предложению в отделе информации нашего арбайтсамта. Человек приглашался на базис, на 630 марок, но с того года базис законом приравняли к самой низкооплачиваемой, но работе. Собес терпеть этого не мог, люди устраивались на 630 марок, а в иные месяцы получали и того меньше и декларировали какие-нибудь 410, из которых социаламт имеет право вычитать не больше половины, а остальное поощрительно оставлять человеку сверху соцминимума, до которого добивать должен был тот же собес. То есть человек устраивался на работу, но сидел на 70-80% на шее социала, а ему еще доставалось сверху марок 200-300. А работа за 500-600 марок в месяц какая может быть? Это как кому повезет. Я знал людей, которые за полные 630 прогуливали болонок у старых фрау, и знал людей, которые за 450 мыли вредными химическими составами огромные офсетные машины в типографии. Но и в том, и в другом случае занятость на 630-марковой работе не должна была превышать по закону 15 часов в неделю. Значит, по закону я должен был отработать две ночи в неделю по 7.5 часов. Однако старый польский еврей – содержатель отеля – захотел от меня 11 часов – с 8 вечера до 7 утра. Как же, ведь он должен был оплачивать еще мой проезд до Мюнхена и назад, это еще пара сотен. Но главное, он быстро просек, что мне деваться некуда, достаточно было услышать, как я говорю по-немецки, чтобы понять – приличное место таким не светит. И он начал мне вкручивать, что все мы, люди с востока, должны держаться друг друга, что тут нам никто не поможет, нас никто не поймет, все думают, что мы шушера, а он сразу разглядел во мне приличного человека, и лучше, чем у него, мне нигде не будет, вот я у него подучусь и овладею немецким в рамках сервиса, и со временем, если он увидит мою работу, он мне еще подкинет, а там я огляжусь, и сам решу, куда... И тыры-пыры, я видел его насквозь, но мне и правда с моим немецким не светило ничего, кроме коробок в индустри гебит или плат на Сименсе, у меня почему-то не идет немецкий, слова набираются, как в мешок, я прилично читаю, но как говорить или понимать, что о н и говорят – я пас; и я согласился, я был рад и тому, вся семья радовалась – папа устроился на работу, папа будет почти как нормальный немец, можно сказать в школе – мой папа портье, не уточняя: ночной, на базисе. Главное – он работает. И вот старый еврейский поляк мне сам звонит из Мюнхена и: “Выходите сегодня, – говорит, – с сегодняшнего вечера я Вас беру, а завтра с утра я приду в отель и подписываем контракт”. Я приоделся для первого вечера, для первой брачной ночи – и приехал. Как раз еще тогда начинались дела в Израиле, под дождем на пути между вокзалом и отелем встретилась мне колонна арабов в клетчатых масках, человек 150 с лозунгами: “Евреи, прекратите убивать наших детей”, вообще баварцы – народ словоохотливый, в хорошую погоду к ним, наверное, подошел бы кто-нибудь, посочувствовал их нелегкой судьбе или, наоборот, поинтересовался бы – а как они сами по части еврейских детей? Cчитают ли, что пуля – убивает, а взрывчатка просто поднимает на воздух и мягко опускает, баюкая? Но шел дождь, осенний унылый дождь, и небольшая кучка наблюдателей вела себя крайне индифферентно. Ну а я и подавно. Я вошел во двор отеля, поднялся на первый немецкий этаж. Дневной портье должен был сдать мне кассу и показать пару приемов обращения с документацией, автоматами с напитками – и до свиданья. Но он остался посмотреть футбол. В этот день у них рубились “Бавария” и “Боруссия Дортмунд”, а такие матчи не пропускают. Все постояльцы гостиницы, находившиеся в ней, сошли с двух этажей в “салон” рядом с моей конторкой – и тут я понял, куда попал. Это не был специальный клоповник-бордель, это было хуже: с тем хотя бы все ясно, его лицо определено, и манера обращения с любым гостем, единожды выработанная, не нуждается в лабильности. Тут же кого только не было: немцев-шоферов с севера, пары скинхедов из бывшей ГДР, гастарбайтеров румынского и боснийского типа. Одна молодая и на вид приличная женщина привела к себе африканца, на вечерок, в номер на четырех женщин, из которых трое отлучились и могли вернуться в любую минуту; так что она спешила им насладиться, не знаю почему, но было совершенно ясно, что она не работает за деньги, а пригласила просто предаться любви, ведь, говорят, африканцы в этом деле лучше всех, совмещают поступательно-возвратное движение с вращательным, было видно, что он ей желанен, но он выскочил из номера, чтобы посмотреть матч, она тянула его назад, а он по негритянски ласково отбивался, еще бы, такой футбол бывает не каждый день, а баб сколько хочешь. Я сидел с умным видом, в клетчатом дорогом пиджаке и очках и читал 2-й том “Истории итальянского искусства” Джулио Карло Аргана, через пару дней предстояла поездка в Верону и Венецию, и мне пришла идея за небольшие деньги уговорить шофера заехать по дороге в Виченцу и сделать по ней блицрундфарт, автопробег по достопримечательностям минут на 20-30, это был бы подарок не публике, а мне, но потом публика бы поняла, что и ей тоже, и была бы только благодарна. Некоторые вещи надо сначала увидеть. Аппетит приходит во время еды. И вот я читал о городе, сплошь и вокруг застроенном Андреа Палладио, сидя в месте, более всего походившем на гостиницу города Печоры в далекие советские времена (какая длинная жизнь у Летучих Голландцев, ползучих гадов, проклятых всеми, кого и не знаешь, всегда неизвестно за что, всегда за дело), с дощатым полом, покосившимися дверями, не было только тараканов, зато удобства были в коридоре, одни на весь этаж, а в славных Печорах Псковской области, по крайней мере, в каждом номере была ванна, хотя бы и с отключенной горячей водой, но холодная-то была, и туалет был свой, и все за рубль тридцать в сутки, как сейчас помню; я читал одним глазом, а вторым наблюдал за порядком. Мне было сказано – если кто будет нарушать, мешать остальным спать ночью громким разговором, надо только авторитетно сказать: “Прошу о понимании и соблюдении порядка”, – и это должно помочь на 90%, но если и это не поможет, надо чуть повысив голос, но столь же авторитетно сказать: “Па-прашу не нарушать, иначе...”, – и приподнять бровь в направлении телефона. На самом деле полицию следует вызывать только в самых крайних случаях (хозяину этого безупречного заведения она тоже была нужна, как палка в колесе), а таких не будет. Одна только бровь их сразу остановит, до такой степени здесь каждый знает – с баварской полицией шутки плохи, даже когда твои документы в относительном порядке, а у многих здесь особого порядка в документах не водилось. Но пока что никто спать не собирался, чтобы ему помешать, все смотрели футбол, святое дело, кто-нибудь быстро выбегал, я открывал ему дверцу холодильника, он брал бутылку холодного пива или мерзавчик шнапса и убегал к футболу, а я кассировал мелочь и продолжал читать Аргана, чувствуя – дела пока идут неплохо, мое знание немецкого достаточно, вот только пиджак мой как-то не гармонирует с цветом обоев, они на него как-то странно смотрят, это надо учесть, надо быть проще... вот я взял еще глупую привычку – отпустив бородку клинышком, пробривать щеки от щетины, ненужное щегольство. С другой стороны, мои домочадцы правы – со своей бывшей бородой лопатой я был в Баварии похож, не как в Москве, на типичного русского интеллигента, а на турка из лавки или перса; надо бы ее вообще сбрить, но все ж таки – как без бороды? если носишь ее 25 лет? Да, надо, по крайней мере, оставлять народную щетину на щеках. К чему этот глупый выпендреж? Среди славных простых парней всей земли. И тут раздается звонок, это хозяин, старый еврейский поляк Мацек Ицик, и просит он моего сменщика (как будто знал, что тот еще не ушел) и что-то говорит ему минуты три, и тот растерянно кладет трубку и говорит мне, что хозяин не хочет меня у себя. То есть увольняет с места работы, только взяв, не успев даже проверить! Такие номера бывают только со мной. Ни о чем подобном в Германии я и не слышал. Как, прямо сейчас? Да, прямо сейчас. Но ведь он же сам меня вызвал. Трех часов не прошло! Молчит. То есть мне одеваться и уходить? Выходит, так. Молчит. Прячет глаза. Хороший парень. Хозяин подлец, подставляет его отдуваться. Он ведь понимает, что с людьми так не. Но, в общем-то, ему все по. Никто из нас никому не нужен. Только Ему, а нам – нет. Никто. И я нас всех понимаю – кому нужны такие, как мы? Я Его не понимаю. А деньги? Вот, он сказал – сорок марок. Но это цена моего проезда! Вот он его и оплачивает. А кто мне оплатит рабочий вечер? Если человека нанимают и вызывают из другого города на работу такого со стольки-то до стольки-то, то есть вторгаются в его планы, этот трудодень, по крайней мере, должен быть оплачен. Настолько я законы знаю. Настолько объясниться могу, при помощи пальцев. Он со вздохом вынул еще десять марок и сказал – это все. Это его последнее слово. Могу дать Вам его телефон – объясняйтесь с ним сами. Я только махнул рукой – все мы понимали, как я объяснюсь со старым тертым хреном по телефону без помощи пальцев, когда мы только на следующее утро, по приходу его, должны были подписать договор. Ни о чем подобном не слышал ни до, ни после. Такие вещи бывают только со мной. У меня на лбу написано что-то, чего сам не вижу, но они видят, и это им не подходит? Допустим. Но зачем тогда брать, предлагать, вызывать? Не понимаю. Ничего не понимаю.