Модницы

— Отнеси-ка список приглашенных в отдел связей с общественностью, — говорила она. — Они его ждут.

Когда я поняла, что происходит, пришлось положить этому конец. Я выключила факс и сделала озадаченное лицо, когда Джейн спросила, в чем дело. Через шесть часов у меня под дверью стоял механик. Он немедленно определил проблему — болтающаяся вилка была неплохим признаком — и напомнил мне, что большинству приборов для работы требовалось электричество. Я молча вытерпела унизительную лекцию, и в следующий раз открыла факс и вытащила проводок. Ко мне снова был поспешно прислан механик. Он не мог понять, как проводок отошел. У вас точно не было в гостях шаловливых племянников, которые любят поиграть с цветными проводками?

Так прошло несколько месяцев; я ломала и портила машину, будто это счетчик на парковке перед домом, который неохота оплачивать. Джейн начинала что-то чуять. Она становилась все подозрительнее, но доказать ничего не сумела. Когда материнскую плату необъяснимо закоротило («Я даже и не представляю, что это за оранжевое липкое вещество, сэр»), механик раздраженно покачал головой, умыл руки и ушел прочь.

После этого Джейн стала грозиться, но дальше слов дело не шло. Несмотря на все разговоры, новый аппарат она мне так и не прислала. Я больше не была любительницей. Я стала настоящей профессионалкой, и моих знаний о факсах хватило бы на годы поломок. Куда лучше избежать скандала вовсе, чем сталкиваться с ним дважды подряд.

Колебания

Майя выполняет контрактные заказы для нескольких издательств, и хотя месяц за месяцем работает с одними и теми же людьми, едва ли они помнят о ее существовании. Майю не представляли всем сразу на большом и пышном общем собрании, и ее жизнь и дела никого не интересуют. У моей подруги это называется работать среди чужаков. Когда она чихает, никто не говорит «Будь здорова». Когда она приходит с сексуальным загаром, никто не спрашивает, где она была. Когда на ней красивый новый свитер, никто не говорит ей комплиментов.

— Если бы это был любой другой свитер, я бы ничего и не ждала, — говорит она, допивая третий коктейль.

Сквозь деревянные жалюзи на полукруглых окнах «Парамаунта» я вижу свет уличных фонарей. Почти стемнело. Надо бы пойти в редакцию, выключить компьютер и, может, задуть свечу, но тут подходит бармен с новой порцией коктейлей. Я остаюсь сидеть. Если мою свечу не погасит Кристин, которой на Среднем Западе твердо вдолбили правила пожарной безопасности, то уж уборщица это точно сделает.

— У этого свитера, — продолжает она, — были бусинки и розовые блестки по краям. Просто ужасно симпатичный.

— И никто ничего не сказал?

— Никто, — грустно говорит она. — А я уже целый разговор распланировала. Они бы сказали: «Классный свитер». А я бы сказала: «Спасибо, я его купила в филиале бутика Донны Каран возле Итаки». А они бы сказали: «О, так ты была на выходных в Итаке?» А я бы сказала: «Да, ездила к друзьям, и мы катались на санях». Они: «На санях?» А я: «Да, это немножко похоже на катание на лыжах, но куда однообразнее».

Майя раньше подрабатывала в «Моднице» — я ее свела с заведующим корректорской, — но ушла через несколько месяцев, потому что не вынесла нашего метода работы. Ей невмоготу было сверять каждое изменение слова или запятой с редактором, автором и исследовательским отделом. И она терпеть не могла объяснять на полях каждое исправление (несогласованное определение, неверная форма глагола, безличное предложение). Корректорское дело, и так смертельно скучное, требует невероятного внимания к деталям и лишено какого бы то ни было блеска. «Модница» со своей системой проверок и согласований умудрилась сделать его еще скучнее.

— В офисе было тепло, но я не снимала свитер, надеялась, что кто-нибудь заметит, какой он классный.

— Почти любая надежда напрасна, — отвечаю я бездумно.

Обычно Майя бы мне возразила, но сегодня ее обычный оптимизм подавлен предательством Роджера и Марсии, и она грустно кивает.

Следует продолжительная пауза.

— Я впуталась в заговор, — говорю я вдруг. Эта мысль вертелась у меня в голове почти сутки, и ей нужно на волю. Она должна быть высказана или навсегда задавлена.

— А? — Погрузившись в собственные беды, Майя забыла обо мне.

Я практически уверена, что из «Модницы» в баре никого нет, но на всякий случай оглядываюсь. Наклонившись поближе, я шепчу:

— Я впуталась в заговор с целью сместить главного редактора.

— Какой заговор? — Майя изумленно пялится на меня и наклоняется поближе. Она заинтересовалась. Мои разговоры о заговорах пробились сквозь стену ее жалости к себе.

Я кратко обрисовываю план, а она останавливает меня, чтобы выяснить подробности.

— Гэвин Маршалл? — говорит она, будто пытаясь вспомнить имя. У нее явно ничего не получается.

— Я тоже о нем ничего не слышала. Но в Англии он наделал шуму. Я сегодня поискала про него статьи. Он сын графа. Вырос в особняке, являющемся национальным памятником. Кажется, его прапрадедушка был премьер-министром во время Крымской войны. Гэвин учился во всех лучших школах — Итоне, Оксфорде и Королевской академии искусств, — продолжаю я список его достоинств. — Думаю, ему не пришлось в жизни пережить ничего сложнее, чем убедить папочку позволить ему зарезать корову в викторианском бассейне.

Майя ненадолго замолкает. Она собирает информацию и пытается прийти к выводу.

— Думаешь, у вас получится?

Я смеюсь.

— Ни за что на свете. Скорее всего меня уволят в результате всей этой кутерьмы, но это и к лучшему. — Как только я произношу эти слова вслух, меня охватывает непривычное чувство. Я узнаю его, хотя давным-давно не испытывала. Это возбуждение, и с ним ничто не сравнится.

— Ты готова рискнуть работой?

Я с энтузиазмом киваю.

— Понимаешь, я сама себе удивляюсь. Еще вчера утром я была вполне довольна своей работой.

Майя отпивает еще коктейля и наклоняет голову.

— И что же изменилось?

Отличный вопрос.

— Сама толком не пойму. Где-то между двумя разговорами — с новым редактором, которую интересуют совершенно нетипичные для «Модницы» идеи, и с другим редактором, которая дала мне вполне типичное для «Модницы» задание, я поняла, что эта работа меня раздражает. Мы ничего не делаем. Каждый месяц мы берем все те же три нитки — знаменитости, мода и красота — и ткем из них новые узоры. Это убийственно скучно, — говорю я, вспоминая сегодняшнее задание найти знаменитых лыжников конькового бега. Тема новая, но схема все та же, и, поговорив несколько дней с личными секретарями и специалистами по связям с общественностью, я напишу пятьсот слов на тему о том, почему пора отказаться от старого доброго сноуборда. В статье будет слишком много прилагательных и несколько восклицательных знаков. Она заставит вас подумать — а не упускаете ли вы на самом деле чего-нибудь? Чушь. Это просто риторика. «Модница» пытается вас уверить, что знаменитостям, как и блондинкам, действительно живется веселее. — Помнишь, в каком я была восторге, когда получила эту работу?

Майя кивает. Конечно, она помнит. Я тогда спала у нее на кушетке.

— Мы только два года как окончили колледж, но ощущение у меня было такое, будто я уже минимум лет десять подаю кофе редактору «Бирливилл таймс». Тогда я думала, что нет ничего шикарнее на свете, чем жить на Манхэттене и писать репортажи о знаменитостях. — Я отпиваю глоток джина с тоником и тяжело вздыхаю. — Как тебе такая миссурийская наивность?

Майя никак не комментирует мою сельскую простоту. Она выросла в коннектикутском пригороде в сорока минутах отсюда, и для нее в большом городе никогда не было ничего шикарного. Это просто место, куда ездили в субботу вечером, чтобы напиться.

— Сражайся с властью, — говорит она и поднимает кулак в воздух, вяло изображая революционное приветствие. — А если бунт не сработает и тебя уволят, не беспокойся. Будешь работать по контракту. Я помогу тебе начать — работы хватает.