Мое сердце и другие черные дыры

Черный слизняк сидит и в нем.

Четверг, 14 марта

Некоторое время мы едем молча. Я немного нервничаю: не собирается ли Замерзший Робот открыть дверь и выброситься на гравий под колеса. Не уверена, что на такой скорости это убьет его, но все равно я окажусь в неприятном положении.

Поэтому, когда Роман вместо дверной ручки тянется к радио, я вздыхаю с облегчением. Он выбирает любимую станцию Джорджии: ту, что круглые сутки крутит один и тот же набор из пяти хитов. Если не ошибаюсь, в них поется о том, как напиться в хлам, надеть блескучее мини и танцевать до утра. Я морщусь.

– Что? – спрашивает он.

– Не пойму я тебя. Ты выглядишь таким…

Он скрещивает руки перед собой в виде буквы Х, что, как я понимаю, означает «заткнись». Заткнулась. Что я умею, так это слушаться. Ладно, вру: я никогда не слушаюсь мистера Палмера, но обычно хотя бы делаю вид.

Роман выключает радио:

– Извини. Не знал, что ты такой сноб в музыке.

– Я не сноб.

– Не сноб и не мать семейства, – соглашается он. – У тебя полно достоинств!

– Да, – киваю я и осторожно забрасываю еще одну удочку. – Такой потенциал седьмого апреля пропадет!

Потенциальная энергия. Интересно, Замерзший Робот когда-нибудь размышлял о физике смерти?

– Выпьем же за это! – Он поднимает несуществующий бокал. Видимо, репертуар радио Джорджии для него – самое то.

Мы замолкаем снова, и теперь уже я включаю радио, но уже классику; Роман никак не комментирует мои вкусы. Местность постепенно становится холмистой, дорога делает крутой поворот, от реки мы направляемся к пологому предгорью. Трава еще бурая и сухая, не проснувшаяся после зимы, да и деревья все больше голые. Весна в этом году припозднилась. Я чуть приоткрываю окно и впускаю влажный прохладный воздух. Бывают дни, когда в воздухе пахнет бурбоном, свежей ржаной брагой от винокуренного завода, что в нескольких километрах отсюда, но сегодня я чувствую только запах грязи и мокрой травы. Ветер бьет меня по щекам; подавив желание снова взглянуть на Романа, я не отрываю глаз от дороги.

– У меня отобрали права из-за того, что случилось в прошлом году, – наконец решается он. – Поэтому тебе придется меня катать. Сегодня к месту нашей встречи меня подвезла мама. Так радовалась, что я наконец-то решил выйти с кем-то. – Он бросает на меня взгляд. – Пришлось сказать ей, что ты – моя новая подруга. Она просто с ума сходит.

Ага, значит, родители за него беспокоятся. Плохо. Это означает усиленное наблюдение. Видимо, поэтому ему и нужна я – надежный партнер по суициду.

– Принято. Но, слушай, может, ты мне хотя бы будешь подсказывать, куда сворачивать, чтобы я тебя до дома доставила?

Роман молчит, и его нижняя губа дрожит, словно он не решается заговорить.

– В чем дело? – подталкиваю я его.

– Можно тебя попросить?

Ага, вот и первое задание для партнера. Странное ощущение: будто в пустой комнате качается кресло-качалка, и от этого делается одновременно тоскливо и уютно.

– Конечно, а что?

– Не могла бы ты остановиться около рыболовного магазина на Главной улице?

Я морщу нос:

– У рыболовного магазина?

– Да, надо червей купить.

Моргнув, я кидаю на него быстрый взгляд. Он смотрит прямо перед собой, но лицо расслаблено, это не похоже на розыгрыш.

– Э-э, ну хорошо. Только скажи, как туда проехать.

– Прямо по этой дороге, пока не упрешься в развилку у моста. Там бери влево и попадешь на главную трассу Уиллиса. Магазин будет справа, на углу перекрестка Главной и Бернс. – Голос Замерзшего Робота звучит спокойно и ровно, похоже, он действительно часто наведывается в рыболовный магазин. Странно.

Я покрепче хватаю руль и пытаюсь сосредоточиться на музыке. Сейчас передают Сороковую симфонию Моцарта, но даже ясный минорный скрипичный напев не может меня отвлечь.

– Зачем тебе черви? Ты любишь порыбачить?

Он фыркает:

– Нет.

И все. Замерзший Робот явно немногословен.

– Нет?

– Нет, это не для рыбалки. – Он ерзает на сиденье, подвигаясь ближе к двери. Его колени упираются в приборную панель. Я думаю, не предложить ли ему отодвинуть кресло, чтобы было удобнее, но молчу.

– Ладно. Тогда я не понимаю. Что я пропустила?

– А?

Ему что, все по слогам надо разжевывать?

– Зачем тебе черви, если ты не собираешься на рыбалку?

– Для черепашки, – отвечает он так, словно я с самого начала просто обязана была знать, что у него есть черепаха. Действительно, и как это не пришло мне в голову? Как я дожила до этого дня, не зная, что Уиллис из штата Кентукки – черепашья столица Соединенных Штатов?

Если честно, меня слегка смутило, что у него есть живность. Не похож он на того, кто стал бы держать домашнего питомца, а если бы и стал, то скорее золотистого ретривера. С виду Роман – просто стопроцентный американец: баскетбол, гамбургеры, собаки. Но когда я соображаю, что это значит, у меня перехватывает дыхание: «У него есть питомец». Я повторяю вслух:

– У тебя домашний питомец.

– Да, – подтверждает он, а затем, словно зная, о чем я думаю, поворачивается ко мне. – Не волнуйся, это меня не остановит.

Глубоко вздохнув, я тупо пялюсь на грязный коврик. В дальнем углу валяется смятая банка из-под колы. Солнечные блики, отражаясь от ее бока, подмигивают мне.

– За дорогой бы следила, – замечает Робот.

– Не поняла.

– Следи за дорогой.

– Слышу, – сдавленно отвечаю я. – Но если ты собрался умереть, какая тебе разница, смотрю я на дорогу или нет?

Он со свистом втягивает воздух, и краем глаза я замечаю, как его широкие плечи сразу же обвисают. Наверное, так выглядит лось, которого ранил охотник.

– Я хочу умереть сам, но другим навредить не хочу.

– Справедливо. – Сжав зубы, я гляжу прямо на дорогу. О банке колы ничего не говорю – еще подумает, что она угрожает нашей безопасности.

На развилке я поворачиваю влево, как и велел Замерзший Робот, и качу по «главной трассе» Уиллиса. Вдоль нее теснятся дома в викторианском стиле, в которых размещаются заведения с претенциозными названиями: кафе-мороженое «Сливочная битва», закусочная «Жареное яйцо», прачечная «Пена и пузырь».

– Как зовут черепашку?

– Капитан Немо, – признается парень и тут же добавляет: – Это не я его так назвал.

Дальше я не расспрашиваю, и имя неизвестного, подарившего черепахе это прозвище, повисает в воздухе, точно заклеенный конверт. Мы оба знаем: внутри письма – некая история, но вот прямо сейчас ни один из нас сорвать печать не решится.

Подъехав к голубому домику с наклейками на окнах в виде рыб, возле которого на газоне красуется щит «Все для рыбалки от Боба и K°», я притормаживаю и паркуюсь на пустой площадке напротив.

– Я быстро, – говорит Роман. Я тянусь к ключу зажигания, но он отрицательно качает головой. – Посиди здесь.

Не успеваю я ответить, как он уже выскакивает из машины и трусцой бежит к «Бобу и K°». Двигается он явно живее, чем за все время нашей встречи. Там, в кафе, он был каким-то заторможенным.

Похоже, он и вправду любит свою черепаху. Сердце сжимается, словно каменеет, но постепенно это чувство слабеет. Я похлопываю себя по животу: отлично сработано, черный слизняк. Поджидая Робота, закрываю глаза и слушаю музыку. Теперь включили отрывок из «Лебединого озера» Чайковского. Я его не люблю: слишком светлое, слишком красивое. Слишком много в нем неутоленного желания.

Мне не нравится желание в музыке. Я люблю прощание, освобождение.

Прежде чем я додумываю эту мысль, Замерзший Робот уже плюхается в машину, сжимая в руках бумажный стаканчик.

– Смотри не вытряхни их.

– А что? Тебе так дорога чистота в салоне? – Его губы морщатся, растягиваясь в широкой улыбке. Нет, у этого парня явно синдром повышенной улыбчивости, а он еще смеет обвинять меня в том, что я его кину.

Я хмурюсь:

– Просто тогда будет совсем уж помойка.