Избавитель

Между тем Тирран спал в саду и, услышав странный шум, с трудом приоткрыл веки. Ему еще виделось лицо Лизы, тонко очерченное, улыбчивое, нежное, с изогнутыми ресницами, на верхней губе родинка и капельки пота. Он позвал ее по имени. Кто-то отозвался. Он пошел на голос и снова позвал ее. И опять эхо ответило ему. Сбитый с толку, он бросался в разные стороны и звал ее. Выбежав на лужайку, заросшую колючим кустарником, он увидел слегка покачивающийся ее силуэт меж деревьями. С трудом продравшись сквозь кустарник, как безумный, он обнял платье, которое няня вывесила сушиться, и упал в траву…

Кто-то коснулся его щеки, но он даже не пошевелился. Слуги перенесли его в кабинет, обмыли, он был весь в крови, и уложили на кушетку…

Во сне Тирран застонал и очнулся. Он позвал слугу, но никого не отозвался. Дверь кабинета была распахнута. Кушетка заскрипела. Судорожно всхлипнув, он встал и подошел к окну. Над рекой стлался туман. Над шпилями Башни кружили вороны. Из Каретного ряда на Болотную площадь выползала толпа с какой-то обморочной медлительностью. Тирран смахнул слезы рукавом ночной рубашки. Они мешали ему дышать и видеть…

К собравшимся в зале Ассамблей Тирран вышел, звякая шпорами, в выцветшей полевой форме без знаков различий. Его окружили…

63

У стариков сон чуток и Савва при первых же звуках колокола привстал с подушек. Лицо его было бледно. В зале приемов он выглядел иначе. В мундире власти он был высок и строен, значителен. Губы его были твердыми, а глаза сухими. Теперь он выглядел жалко. Голова его в ночном чепчике покачивалась, губы подрагивали, в подслеповатых глазах стыли слезы и страх. Стонущий медный звук налетел, ударил в ставни, еще и еще раз. Лампа замигала и погасла. Дрожащими пальцами Савва нащупал спички. Желтое пламя высветлило его испуганное лицо, тишину. Он постучал костяшками пальцев в дощечку для стука и склонился к слуховой трубке. Мгновение он прислушивался к шорохам, царапающим трубку и, подталкиваемый страхом, не выдержал, ворвался в них хриплым, севшим вдруг голосом.

В комнату вбежал Секретарь. Он был не похож сам на себя. Он захлебывался слюной и словами.

— В городе смута… все улицы вокруг Башни запружены толпой…

— А где Министр?.. ну да, совсем забыл… а все остальные уже собирают чемоданы… постой, куда ты?.. — Савва сделал движение. Он хотел встать, откинул одеяло.

— Эй, кто-нибудь, помогите мне… — Голос его сорвался. Немой слуга подхватил Савву под руки. Савва встал белый, как снег, оттолкнул слугу и подошел к окну. Какое-то время он следил за выползающей на площадь толпой…

Зашевелились листья фикуса. Ветер вздул гардины и Савву увидели собравшиеся на площади. Сгорбившись, он стоял у окна. Он был погружен в печаль. Вдруг он уронил лицо в ладони, с прерывистым сдавленным стоном бросился к немому слуге. Рыдая, всхлипывая, он прижался к нему, как испуганное дитя. Немой слуга попятился. Ему почудилось, будто бы огромный и безглазый человек надвинулся на него. Вот он шарит руками, щупает пустоту изуродованными подагрой пальцами, ищет что-то и вдруг сдавливает ему горло…

— Закрой ставни… — пробормотал Савва и нетерпеливо и зло оттолкнул немого слугу.

В дверь постучали.

— Кто там еще?.. — от неожиданности Савва даже вскрикнул. Голос его сорвался на фальцет. — Пусть подождут… — Прихрамывая и подволакивая ногу, Савва подошел к креслу, сел. Немой слуга закрыл окно, задернул гардины. — Подай мне плед и впусти, кого там черт принес…

— Это я… — В комнату, гремя шпорами, вошел Тирран.

— Тише, тише… — Савва поморщился. Некоторое время они о чем-то шептались. Савва запинался в разговоре, говорил с какой-то странной ноткой в голосе. Беглая улыбка кривила его губы. Вскоре Тирран ушел…

Савва закутался в одеяло. Гардины были плотно задернуты и свет не проникал в комнату. Ее освещали лишь отсветы тлеющих в камине углей…

Через несколько минут Савва тихо скончался. Лоб его между бровями пересекла глубокая складка. Губы сжались повелительно и строго….

Немой слуга дрожащими пальцами закрыл веки покойнику, перекрестился и вышел в коридор. Какое-то время он стоял у гипсового идола, не зная на что решиться.

Неожиданно из потайной двери, замаскированной под зеркало, вышел Шуут и, как вихрь, пронесся мимо, приостановился у окна, порылся в карманах, не нашел то, что искал и устремился дальше. Что-то, с шуршанием, опустилось у ног немого слуги. Он склонился, поднял листок бумаги, перевернул его так и этак, близоруко сощурился…

Булькнул колоколец. Немой слуга испуганно плеснулся, сунул листок в карман и пошел на зов. Неожиданно он повернул в другую сторону.

Четверть часа спустя он уже был в заведении у казарм, а еще через час спал, как убитый, в пристройке к флигелю.

Жена немого слуги, по привычке обшаривающая карманы мужа в поисках завалявшейся мелочи, наткнулась на записку…

Немой слуга спал, а она не могла уснуть, ворочалась, вздыхала, не выдержала, встала и на цыпочках пошла к двери. Дверь зловеще и громко заскрипела. У нее все похолодело внутри. Муж оборвал свой храп, во сне сказал что-то и перевернулся на другой бок. Она долго стояла на месте, скованная леденящей беспомощностью, потом осторожно, протиснувшись боком и стараясь не шуметь, вышла в коридор и пошла, слепо ощупывая темноту, зацепилась за что-то. Грохот потряс дом, но она уже бежала в сторону казарм, к сыну, офицеру гвардии…

На плацу пели трубы, гремела медь. Солдаты строились и перестраивались, маршировали, готовились блеснуть на церемонии по случаю возвращения Старика во власть. Она позвала сына. Он подошел. Чувствовал он себя скованно и глупо. Мать потащила его к угольному сараю. Он шел за ней, сам того не желая, больше из растерянности, нежели из любопытства. С видом заговорщицы, она протянула ему записку. Рассеянно раскачиваясь, он развернул записку, повел взглядом, чуть-чуть покраснел.

«Офицеры записываются в общество, скрытность коего позволяет судить о многом, однако и самые опасные фантазии можно употребить в дело и затупить зубы заговорщикам…»

Имена и подпись в конце записки были написаны неразборчиво.

— Чушь какая-то… — офицер отвел глаза.

— Господь с тобой, ведь здесь перечислены все твои друзья…

— Откуда у тебя эта записка?..

— Не важно… ты смотри, что на обратной стороне… там какой-то странный рисунок…

— Да, странный рисунок… похоже, что это арсенал, а это проход к плотине… так вот что они задумали!.. они хотят взорвать плотину и затопить город… ладно, ты иди… и не плачь…

В бывшем графском доме, приспособленном под офицерский клуб, было шумно, накурено. К сыну немого слуги подлетел молодой человек, стройный, легкий в движениях.

— Здравствуй папочка… рад тебя видеть… — Чуть-чуть припухлые губы молодого человека сложились в улыбку.

Сын немого слуги привлек его к себе, шепнул на ухо:

— Все вышло наружу…

— Что вышло наружу?.. я не совсем тебя понимаю…

— Собери всех…

Собрались в ризнице. Покусывая ноготь, сын немого слуги сообщил офицерам о записке.

— Создается впечатление, что никакого заговора не было и нет… все это подстроено… и я знаю, кем подстроено…

Офицеры зашумели, зашептались нервно…

Притаившийся у слуховой трубки Агент торопливо записывал их шепоты в отрывной блокнот. Взлетала и падала его рука. Вдруг свет качнулся. Свеча погасла. Агент чиркнул спичкой, разжег свечу. Сгоревшую спичку он бросил под ноги, одумался, поднял и сунул ее в карман…

Послышались глухие шаги. Кто-то поднимался по лестнице черного хода. Агент задул свечу, затаился. Шаги приблизились. Агент увидел красное пятно света под дверью. Звякнула цепь. Незнакомец подергал дверь. Агент понял, что незнакомец ищет его…

Нащупывая в темноте ступени приставной лестнице, он поднялся на чердак, протиснулся в слуховое окно и выполз на крышу. Загремело железо. Не раздумывая, он прыгнул вниз и побежал проходными дворами в сторону еврейского кладбища. Он чувствовал за спиной дыхание преследователя. Так и было. Незнакомец шел за ним по пятам, каким-то странным взлетающим шагом. Он не отставал. Обессиленный, опустошенный, с ввалившимися глазами, Агент остановился на углу Болотной улицы. Он задыхался.