Училка

Сейчас на поляне играли в «дачный футбол», он же волейбол и пионербол. Я с удовольствием смотрела на своего подтянутого брата. Молодец, не нажрал живота, не обрюзг, глаза светятся. Уйдет в отставку — пусть садится и пишет книжку о том, как сохранять молодость и вкус жизни, работая по четырнадцать часов в сутки с одним выходным в месяц.

— Анюта! — махнул мне Андрюшка, почувствовав мой взгляд и обернувшись. — Давай к нам!

Я с удовольствием присоединилась к веселой компании. Евгении Сергеевне помогали накрывать на стол две девушки. С таким большим хозяйством без помощников — никуда. Жена брата вышла на крыльцо, вытирая руки, — готовит она сама. Тоже махнула мне.

Я кинула Никитосу, ухохатывающемуся с двоюродными братьями, мяч и побежала к Евгении Сергеевне.

— Ну, ма-ам, ты что, бросаешь команду? — закричал Никитос.

— Я быстро! — ответила я, с радостью смотря на большую родную компанию. Приемный сын Андрюшки удивительно похож на всех них. То ли так и было, то ли стал похож. Но тому, кто не знает, и в голову не придет, что третий мальчик взят из семьи Андрюшкиного погибшего друга.

— Анюта, посидим чуть-чуть перед обедом, хоть расскажи мне, как ты в школе!

Милая Андрюшкина жена ничуть не изменилась с возрастом. Я всегда удивлялась, что в один прекрасный день он решил, будто разлюбил ее. Евгения Сергеевна — женщина, которых не бросают. Да он в результате и не бросил ее. Наверное, все правильно. Он-то попытался, но от таких не уходят. Мягкая, добрая, а в чем-то очень жесткая, правильная и одновременно способная на компромисс, интеллигентная и, конечно, преданно любящая Андрюшку и детей, Евгения Сергеевна при том красива, стройна, очаровательна. Я никогда не видела Андрюшкину любовь. Знаю по описанию, что она вся как огонь и искра. Наверно, этого чуть-чуть не хватает в Евгении Сергеевне. Но зато с ней тепло и хорошо всегда, в любую погоду, при любых обстоятельствах жизни.

— Ну что, решила уходить из школы? Тяжело?

— Нет! — засмеялась я. — Ложная информация. Тяжеловато, особенно в начале было, но я решила остаться. Очень интересно. Дети все очень интересные. Система образования дурацкая, надо как-то ее… пробивать. Учителя — тоже очень яркие личности.

— Подружилась с кем-нибудь?

— Не знаю, — честно ответила я. — Наверное, подружилась. Надолго ли, глубоко ли, непонятно пока.

— А конфликт с тем мальчиком разрешился?

— У меня с несколькими мальчиками конфликт был! — опять засмеялась я. — Но всё как-то — да, потихоньку получается. Знаешь, у меня самой столько вопросов — и к себе, и к ним, и к русской литературе, идеалистической, нереальной и ненужной сейчас никому. И к тем, кому эта литература не нужна. И к программе, и к системе проверки… Огромная ответственность. Я ее ощущаю каждый день. Может быть, потому что я без году неделя в школе.

— А как с Игоряшей? — Евгения Сергеевна ласково смотрела на меня, она всегда понимала, почему я не люблю Игоряшу. Конечно, рядом с Андрюшкой Игоряша был просто как тот зайчик с кухонного полотенца, даже когда еще не состриг бороду.

— Бороду побрил, — ответила я. — Сразу помолодел.

Евгения Сергеевна внимательно посмотрела на меня:

— Всё хорошо?

— Да, думаю, что всё хорошо и логично.

Она ничего не знает о Гусаковой. Я не говорила ни ей, ни Андрюшке. Своими проблемами надо делиться. Но не всеми. Зачем нагружать Евгению Сергеевну, которая тут же вспомнит, как ее любимый Андрюша ушел к молодой красавице, яркой, смелой, чемпионке по теннису? Я не стала говорить. Чудесный майский вечер. Бегает Андрюшка, поглядывает на нас с Евгенией Сергеевной, всем довольный, много здоровых, веселых детей. Зачем вспоминать о тягомотной истории с Игоряшей, которая пришла к логическому концу? Евгения Сергеевна никак не поможет мне с главной проблемой — с Настькиными страданиями. Если я сумею выстроить отношения — Игоряша явился из ниоткуда, побыл с детьми и выбыл в никуда, если он удержится в сфере моего влияния (а я постараюсь это сделать, любым путем, ради детей), тогда у нас почти ничего не изменится. Разве что Игоряша больше не будет внезапно нарисовываться у нас на отдыхе, скрестись ко мне в номер, не будет при детях обнимать меня, взволнованно дыша. Но не рассуждать же об этом с Евгенией Сергеевной.

— Ой, кажется, к нам гости! Ладно, уже Андрюша пошел открывать, — сказала Евгения Сергеевна. — Позвали соседей, ничего?

— Ничего, конечно, — слегка удивилась я.

Я знаю, что соседи у них с обеих сторон неудачные, исторически общение никак не получалось, слишком разные жизни, окружение.

— У нас новые соседи, — ответила мне на незаданный вопрос Евгения Сергеевна. — Так интересно получилось… Невероятно. Андрюшка познакомился в прошлом году с одним человеком, ну познакомился и познакомился, когда ездил по одному делу за границу, еще до назначения… — Она улыбнулась, показав на очень высокую сосну на участке, на самую ее верхушку. — А он участок рядом с нами купил. Помнишь, здесь у нас были пьяницы, которые никак не хотели сдаваться, мы еще их участок все пробовали выкупить, долги даже за них платили, а они — ни в какую. Ну вот как-то их уломали, и теперь у нас новый сосед. Дом по финской технологии за два месяца построили. Вот сейчас забор этот огромный мы договорились снести, поставим сетку — будет прозрачно и участки сразу зрительно объединятся. Да и дом такой красивый у них — одни окна, чудо. И мальчик там нам по возрасту подходящий. Калитку между участками сделаем.

— Ой, смотрите, соседская дружба…

— Да ты просто их не видела! — засмеялась Евгения Сергеевна. — Люди совершенно уникальные. Только жить здесь, к сожалению, все время не будут. Вон, видишь, Андрюша идет с ними.

Да, я уже увидела. Услышала, как радостно, и как будто не удивившись, заорал Никитос:

— Вау! Анжей!

Услышала, как Настька прокомментировала: «Минус два балла!» Действительно, бессмысленные американизмы в нашей семье штрафуются. Два балла — две конфеты… Извольте пить несладкий чай…

Увидела, как двое мужчин идут навстречу нам. Страшно довольный, разгоряченный от футбола-пионербола Андрюшка и подтянутый, нереальный Андрис. В одном лице — Ричард Гир, Брюс Уиллис, молодой Аль Пачино, Даниил Страхов и… и… древнегреческий легкоатлет скульптора Мирона, только одетый, с дирижерской палочкой в руке. Нет, понятно, у него в руках сейчас была просто ветка.

Гости… Да-да… «гости»! Ведь у Никитоса что-то промелькнуло в голове насчет «гостей»! Ай да Андрюшка, ай да разведчик! Какая красивая комбинация! А неужели Андрюшка не знает о белокурой нежной девушке, в чьи легкие мягкие кудри так приятно зарываться лицом? Или для мужчин это всё ерунда? Да конечно, ерунда! Вон мой Игоряша! Аж бороду сбрил после восторгов соития и разделенной любви! Я-то десять лет его об этом просила, ненавидела его пропахшую котлетами бороду! Сбрить-то сбрил, а меня надысь спрашивал — пущу ли я его когда-нибудь в свою девичью келью или нет. Нет, не пущу. Хотя если это будет единственным препятствием для того, чтобы у моих детей регулярно по субботам был какой-никакой, но родной их отец — пущу как миленькая, с меня много не станется, столько лет терпела, еще потерплю, не я первая, не я последняя.

Ерунда для мужчин! Горел мой Андрюшка, брат любимый, единственный и самый лучший в мире, горел от любви так, что готов был отказаться от должности — да что там! — вообще уйти из профессии, когда ему мягко намекнули, что не стоит менять семью на юную тщеславную особу, с непонятными знакомствами, с родственниками за рубежом! Готов был отказаться от всего, что заслужил своим трудом к тому моменту, написал заявление об отставке! Два месяца не ходил к детям, сходил с ума, сидел на всех ее тренировках, не мог допустить, чтобы к ней лезли поклонники, подходили товарищи по спорту и хлопали по плечу, а заодно по ягодицам, чтобы тренер обнимал ее, объясняя, как нужно прыгать, отбивая реверс, верхний удар, а как не нужно… Горел и отгорел.

Но что ерунда для мужчин, не ерунда для женщин.