Вдоль по памяти. Бирюзовое небо детства(СИ)

Я не сдавался. Встретив на улице любую собаку, я настойчиво приглашал ее следовать к нам домой. Приведя домой, я щедро кормил моих гостей. На худой конец угощал свежей сметаной, тщательно снятой мной в погребе так, что бы в еду моей очередной собаке не попало, находившееся под сметаной, кислое молоко.

Затем я накидывал на шею собаки пеньковую веревку и привязывал ее к сливовому дереву за скирдой соломы. Я надеялся, что родители ее там не сразу увидят, а потом все же привыкнут.

Но каждый раз, когда утром я спешил посмотреть, что делает мой новый друг, я находил измочаленный зубами конец веревки. Часто она была еще влажной. Удержать собаку в неволе не помогала даже свежая сметана.

Завести свою собаку я смог только по окончании института, когда строил дом. Жил в однокомнатной времянке. Купив хлеб, я возвращался домой. По дороге увидел щенка. Рыжий, гладкошерстный, на высоких ногах, с тупой черной мордочкой он воскресил в моей памяти Бобу. Я позвал его. Поджав хвост, он начал медленно подходить ко мне изогнувшись боком, почти пятясь. "Обижали", - мелькнуло в голове.

Я отломал и протянул ему кусочек хлеба. Он не подходил ближе, чем на метр. Я бросил ему хлеб. Схватив хлеб, он отбежал к забору и жадно начал глотать. Проглотив хлеб, он снова приблизился ко мне. Я позвал его и тихо пошел. Оглянувшись, я с радостью убедился, что он трусит за мной. Периодически бросал ему кусочки хлеба.

Пришли домой. Сажать на цепь его я не хотел, да и некого было. Накрошив хлеб в борщ, накормил его до отвала. Его, еще недавно впалый живот напоминал мячик. На ночь я запер его в дощатой пристройке. Утром, накормив щенка, ушел на работу. Он пожил у меня два дня.

На третий день, придя с работы, я не застал моего нового Бобу во дворе. Поиски были безуспешны. Несколько дней спустя, я увидел его во дворе второй школы среди малышей младших классов. Видимо полуголодная жизнь среди шумной детворы была для него приятнее, чем сытое житье в одиночестве у меня.

Впоследствии я подобрал еще пару бродячих щенков, из которых более ярким был Тобик. Это был песик непонятной породы, на очень низких, чуть косолапых ногах. Хвост его был неестественно коротким, хотя не был обрублен. Уши его были почему-то полукруглыми, непривычно маленькими. Голова резко сужалась к морде, а зад был полукруглым и неестественно широким. Что-то среднее между нутрией и барсуком. К тому же никто ни разу не слышал, как он лает.

Он приохотился ездить со мной в "Запорожце". Задними лапами стоял на краю заднего сиденья, передние покоились на спинке водительского сиденья за моей спиной. Влажный сопящий нос его при торможении тыкался в мое ухо.

Однажды, ближе к вечеру, меня вызвали в больницу. Тобик увязался за мной. Приехав, я зашел в отделение. Тобик, обычно ждавший меня под машиной, в этот раз увязался за мной. После оказания помощи пациенту я вышел из кабинета. Тобик лежал на спине, мелко дрыгая лапками от восторга.

Медсестра Лидия Ивановна Бунчукова, первое знакомство с которой состоялось летом пятьдесят второго, когда она проводила прививки в моем селе, почесывала ему голый живот. Тобик, вытянув голову, лежал с закрытыми глазами.

- Евгений Николаевич, отдайте его мне, прошу Вас, - ее близорукие глаза умоляюще смотрели на меня через стекла очков.

Отказать ей мне не хватило сил.

Во время дежурств она подробно рассказывала мне о замечательных достоинствах Тобика. Оказывается, через полгода он стал верным и чутким сторожем. Еще через год, уезжая жить к дочери на Кубань, она взяла с собой и Тобика.

Тогда же, в Тырново мне подарили молоденькую овчарку Пальму. К осени она превратилась в красивую собаку с великолепной статью. Зимой, шутки ради я впряг ее в санки. Пальма очень быстро сообразила, что надо делать. Она катала моего старшего сына Олега, которому тогда исполнилось шесть лет. Делала она это охотно, весело и азартно.

Однажды она разогналась и стала обегать стоявшую машину. Санки же продолжали катиться прямо. По счастливой случайности сын избежал столкновения с выхлопной трубой глушителя. С тех пор, когда Пальма катала Олега, я закрывал глушитель ящиком.

Весной Пальма поймала и задушила соседскую курицу, невесть как попавшую в наш двор. Сосед пообещал отравить собаку. Я проверил забор на всем протяжении, перекрыв все возможные пути проникновения птиц в наш двор. Через некоторое время Пальму стало рвать, она слабела на глазах. Мысль об обещании соседа расправиться с собакой не выходила у меня из головы. В это время ко мне заехал приятель голубевод из Цауля. Я рассказал ему об обещании соседа.

- Отдайте ее мне, я ее не обижу. Ведь действительно может отравить.

Мои колебания между желанием иметь собаку и страхом ее потерять были недолгими. Более десяти лет Пальма жила в неге и холе, радуя моего приятеля и его малолетних сыновей.

Инфаркт в молодом возрасте унес из жизни талантливого голубевода- селекционера, отца и мужа. Пальму забрал к себе его дальний родственник. В самом конце девяностых, будучи в Цауле, я остановился у ворот родственника, забравшего Пальму. Я уже успел подзабыть ее. Во время разговора я увидел светло-серую овчарку. Ребра, тазовые кости и лопатки выпирали через ее облезлую кожу. Ее шатало. Перехватив мой взгляд, хозяин объяснил:

- Досталась после смерти Саши. Несколько лет дважды в год я возил в Костешты и продавал собаководам из Румынии щенков. Оптом. Только за доллары. Сейчас исхудала, не беременеет.

Я прикинул. Прошло почти пятнадцать лет. Неужели?

Я открыл дверцу машины:

- Пальма!

- Откуда вы знаете ее кличку? - удивился хозяин.

- Пальма! В машину! - я даже не надеялся.

Собака вяло посмотрела на меня, потом на хозяина. Она выглядела растерянной.

- Пальма! В машину! - повторил я громче.

Пальма с трудом вскарабкалась на заднее сиденье и улеглась.

- Боря, это была моя собака. А сейчас я ее забираю.

Боря пожал плечами. Он и не возражал.

Привезя Пальму домой, я выпустил ее из машины. Покрутившись, она, шатаясь, пошла к месту, где когда-то была ее будка. Мы с женой переглянулись. Пальме почти пятнадцать лет!

Пальма не могла насытиться. Кормил ее обильно, разнообразно, добавляя "Примекс" - комплекс витаминов, аминокислот и микроэлементов. Момент течки я пропустил. Пальма забеременела от молодого ротвейлера "Малыша." В срок родила крупную черную девочку. Назвали "Багирой".

Багиру я подарил знакомому, надеясь случить Пальму с соседским великолепным псом - тоже немецкой овчаркой. Но охоты у Пальмы больше не было. Через несколько месяцев Пальма умерла от старости. Из будки ее труп я вытаскивал с трудом, как когда-то дядя Коля вытаскивал Бобу.

К концу семидесятых я привез домой почти взрослую Ингу. Это была очаровательная дворняжка, черно-серебристой окраски, на тонких точеных ногах, с длинным пушистым хвостом. Уши постоянно торчали, тонкая лисья мордочка постоянно улыбалась. Жена так и называла ее - Лиской. Она регулярно приносила красивых щенков, похожих на нее. К тому же она оказалась великолепной сторожихой. Никогда не лаяла зря, но незнакомых встречала громко.

Особенностью ее было то, что она никогда не делилась едой, даже со своими щенками. Они могли приблизиться к миске лишь после того, как насытится их мама. Мы неоднократно корили ее за жлобство, но это помогало мало. В восемьдесят первом, когда моему младшему - тоже Жене, исполнилось два годика, няня вывела его погулять перед домом. Одновременно вынесла кастрюльку с мелкими вареными картофелинами для Инги. Затем вернулась в дом, чтобы выключить газовую плиту.

В это время на крыльцо вышел я и застыл. Женя, стоя на корточках, рукой отгонял Ингу, пытавшуюся взять зубами картофелину. Другой рукой быстро отправлял нечищеную картофелину за картофелиной в рот. Инга все время стояла рядом и широко махала своим пушистым хвостом. Я прервал трапезу, чем вызвал бурное неудовольствие сына.