Хроника чувств

Импресарио такого уровня всегда на работе. Посредническую работу он передал более молодым сотрудникам. Сам же по-прежнему охотится за талантами. Он выискивает молодых певцов и певиц в Словакии, в Осло, в Сент-Луисе, в Детройте, в затемненном оперном театре в Восточной Польше или в Падерборне. Его слова достаточно, чтобы началась их карьера. Сначала их голос узнают в провинции, потом в региональном центре (например, в Касселе), затем в большом городе. Шульц прослушал в 11 часов утра в Генуе генеральную репетицию «Вертера» Массне: «так себе». Перед началом последнего акта он заказывает такси, чтобы успеть на вечерний спектакль в Лионе («Маскарад»). На автомагистрали была пробка и водитель поехал в сторону Франции объездными путями. У Шульца возникает впечатление, что таксист не знает местности по ту сторону Альп.

Оказывается, что таксист не только не ориентируется в тех местах (они опоздали уже на несколько часов), но и опасен. Он начинает шантажировать Шульца. Он требует подписать бумагу, в которой указана сумма, втрое превышающая ту, на которую они первоначально договорились. Когда Шульц, прибыв в Лион уже глубокой ночью, пытается заплатить по первоначальному уговору, а не по подписанной под давлением бумаге, ведь из-за опоздания поездка потеряла всякий смысл, — молодой таксист избивает его и грабит. Он приходит в себя в лионской больнице, без денег, без документов. Он не может подтвердить свою личность и кредитоспособность в отношении медицинского обслуживания. К тому же у него провалы в памяти. Лишь несколько часов спустя он оказывается в состоянии назвать телефонный номер в Мюнхене, по которому можно связаться с его секретаршей, которая может организовать необходимую помощь. Некоторое время он лишен всего. Ничего, кроме чутких ушей и избитого тела. «Ничего своего не ношу с собой».

Существует примерно 80 000 опер, говорит импресарио Шульц. Это число набралось за 350 лет. Из них 7000 известных. В оперных театрах идет от 70 до 700.

Так что этот маэстро не только разведчик вокальных талантов, что является его профессией, он еще и ЛЮБОПЫТЕН в том, что касается реального богатства музыкального театра. Многие дирижеры говорят: Видите ли, господин Шульц, все оперы Моцарта, включая ранние, интересны для дирижера. То и дело предлагают оперы неизвестных композиторов, но уже на увертюре я начинаю тосковать по Моцарту. История оперы ориентируется на композиторов, не на оперы. С этим импресарио Шульц согласиться не может. Прежде всего потому, что результаты его поисков говорят о другом [75]. Чарующие музыкальные произведения оказались утраченными, подобно тому как это было здесь, в Лионе. Врачебное руководство в Лионе не знает, с кем имеет дело: с пьяницей, туристом или знатоком.

Дочь китайского таможенного чиновника в Тибете, родом из оазиса в провинции Синьцзян, писала диссертацию в Чикагском университете. ФЕНОМЕН ОПЕРЫ представляется ей и теперь, после прохождения полного курса научной специализации по этому предмету, «чрезвычайно чуждым». Нужно подойти к этой культурной схеме словно придуманный Вольтером пришелец с другой звезды, чтобы ощутить ее странность. Для нее это несложно, поскольку она подходит к этому научному предмету с «незаинтересованным наслаждением». Она занялась оперой, потому что, судя по информации, которую она могла получить в далеком Синьцзяне по интернету, это была самая быстрая возможность поехать на учебу за океан.

Хуан Цзы-ву просмотрела, пользуясь интернетом (и библиотеками, подключенными к сети), 86 000 опер. Когда проработаешь такую массу произведений для музыкального театра, говорит она, появляется ряд простых классификационных признаков. Что касается содержания диссертации Хуан Цзы-ву, то она ничего не дает для анализа империализма, капитализма или вообще какой-либо формы западного господства, не дает она ничего и для анализа китайского общественного устройства. Речь идет о другом — о ПОНИМАНИИ и СТРАСТИ. Они никак не могут сойтись. Страсть подминает под себя понимающий разум. Разум убивает страсть. Похоже, в этом и состоит главное содержание всех опер, полагает Хуан Цзы-ву. Мы теряем нечто изначально нам дарованное. Это вселяет в нас печаль.

Хуан Цзы-ву — кочевница, говорит она о себе. В Синьцзяне вся пустынная культура пронизана духом кочевничества. Однако в отношении СТРАСТИ И ПОНИМАНИЯ у кочевников иные проблемы, чем у оседлых европейцев, чей театральный горизонт определяет существование оперы. Тот факт, что эта театральность не вызывает во мне знакомых чувств, что я не воспринимаю музыку как «родную», «близкую» или даже «затрагивающую сокровенное», как раз дает мне возможность проведения анализа, считает Хуан Цзы-ву.

Есть оперы для баритонов, пишет Хуан Цзы-ву, оперы для теноров, для сопрано, меццо-сопрано и баса. Разделение опер на комические и трагические не является жанровым [76]. Множество опер рассчитано на баритонов. Баритон борется за свою дочь и тем самым вызывает ее смерть («Риголетто», «Эмилия Галотти»). Баритон борется за тенора и тем самым убивает сопрано («Травиата»). Особенно своенравный баритон борется по причинам давнего характера и без провокаций во внешних проявлениях против всех и вызывает смерть множества людей («Трубадур», «Эрнани»).

Бас принципиально убивает своих противников. Так поступает, например, Вотан или великий инквизитор в «Доне Карлосе». Мне неизвестны исключения из этого правила, пишет Хуан Цзы-ву. Можно подумать, что стремление убивать возрастает с понижением диапазона человеческого голоса. Сопрано, напротив, всегда оказываются в опасности, даже тогда, когда они не поют («Немая из Портичи») [77]. В сравнении с массой жертв-сопрано (из 86 000 опер 64 000 заканчиваются смертью сопрано) число потерь среди теноров невелико (из 86 000 опер в 1143 умирают теноры).

Смертельный результат связан, судя по всему, с диапазоном мужского голоса. Мне как кочевнице, пишет Хуан Цзы-ву (не равнодушная к чувствам угнетенных тибетцев), подобная статическая драматургия представляется небесспорной. Ошибочно брать в качестве критерия человеческий голос или чрезвычайно произвольные западноевропейские традиции деления голосов в оркестрах (то же касается и китайской оперы). Гораздо вернее было бы взять за основу музыку возникающего образа, песчаных пустынь, ветра, главного светила (солнца).

Диссертация получила отрицательный отзыв. Фонд имени Александра Гумбольдта, участвовавший через проведенный в интернете конкурс в финансировании ПОЛЕМИЧЕСКОГО СОЧИНЕНИЯ КОЧЕВНИЦЫ, выразил сожаление по поводу НЕУДАЧИ [78].

В школьном хоре она была сопрано. В остальном склонностью к искусствам она не отличалась. В чем была сильна уроженка Вестфалии, так это в математике. Блестящих успехов она добилась, став государственным секретарем в министерстве по делам строительства. Она была ответственной за переезд федерального правительства из Бонна в Берлин. Операция прошла с организационной точки зрения безупречно.

Совершенно неожиданно она стала сенатором по делам культуры в столице. Еще не прошло 100 дней, и критики берлинских газет медлили с оценкой ее деятельности, но она поняла, что планы ее ведомства предполагали невозможное. Необходимо было содержать три оперных театра. Из политических соображений закрыть один из них не представлялось возможным. Правда, если смотреть на все это с независимой планеты Вестфалии, то опера в экономическом смысле вообще не представлялась необходимой вещью, однако тогда ее место в качестве музыкального театра нужно было занять чем-нибудь другим. Отвечающее за музыку полушарие человеческого мозга все же должно быть как-то представлено в столице республики.

Бургомистр, столь же далекий от искусства, как и она, однако гораздо более беспечный, СВАЛИЛ ВСЕ НА НЕЕ. Это могло свидетельствовать о политическом уровне, однако ей этого было недостаточно. Она объявила об отставке. В большой стране прессы в ее поддержку никто определенно не высказался.