Не позже полуночи

— Куда это они? — поинтересовался Бэрри. — Им что, нехорошо?

— Нет, нет, — ответил Кен с раздражением. — Ты смотри… Смотри…

«Танец с перьями» окончился, и исполнители — те, которым удалось дойти до конца, — радостно захлопали в ладоши и устремились к воде. Зрители, те, кто не сумел себя перебороть, разбредались по кабинкам, выбрав себе пару. Элф и Кен взглянули на Бэрри. Он приоткрыл корзинку с провизией и смотрел внутрь.

— Эти болваны забыли положить мою овсянку, — сказал он.

Элф и Кен поняли, что ничего не выходит. Уж если девочки и мальчики на Пончо-Бич не сумели его расшевелить, это безнадежно. Может, и правда надо идти к шведскому психиатру? Они послонялись по пляжу, ожидая, пока Бэрри выкупается. Он ни за что не шел в воду, покуда все танцоры не вышли на берег, потом долго плавал кролем круг за кругом. Кто может такое выдержать?

— Ну как, Бэрри, нравится? — спросил Элф.

— Здорово! — ответил Бэрри. — Просто здорово.

Кен отправился в ресторан заказывать бифштексы и шампанское, и остальные потянулись за ним, пристыженные и одураченные.

— Слушайте, — сказал Боб. — Его ничем не проймешь.

— Ерунда, — сказал Кен. — Просто мы на неверном пути.

Днем, после того как Бэрри поспал, все отправились на шоу, билеты на которое можно было получить лишь непосредственно в Рокфеллеровском центре. Элф предъявил билеты, и они втиснулись в отдельную ложу. После представления ребята заявили, что, несмотря на все выкрутасы, это шоу и в подметки не годится тому, что выделывали на пляже, хотя Элф считал, что это дело вкуса.

— Смотря что вы хотите, — говорил он. — Мне это — в самый раз.

После представления Бэрри снова пошел купаться. Он плавал, решительно выбрасывая руки перед собой — круг, другой, — а ребята бросали в воду камешки и обсуждали создавшееся положение.

— Элф обещал сегодня вечером позвонить в «Джи-Эн», — сказал Боб. — Если мы не позвоним, будет скандал. Завтра в восемь утра Бэрри должен быть на площадке.

— У нас еще шестнадцать часов, — сказал Кен.

Бэрри вышел из воды. Он выглядел великолепно. Никогда не скажешь, что уже больше тридцати лет он был кумиром всех домохозяек.

— Чего ты все лезешь в море? — спросил Кен с кислой миной.

Бэрри сел и принялся вычищать песок между пальцами на ногах.

— Оно напоминает мне о прошлом, — сказал он. — Как будто я снова в Херн-Бэй.

Ребята упаковали провизию и собрали подушки и матрасы. Стоило ехать на Пончо-Бич, если ему только и нужно, что в Херн-Бэй. Мэй права — ничего они о нем не знают.

— Выкинули почти тысячу долларов, — сказал Кен, снова усаживаясь за руль.

— Не своих, — сказал Элф. — За этот пикник платит компания.

Они свезли Бэрри домой, надели на него вечерний костюм, потом все отправились ужинать в «Серебряную туфельку». Элф договорился от имени «Дж. Э.», что три прелестные девицы будут наготове и подсядут за их столик. Бим изумительно провел время, равно как и Пэт; Кен и Боб подкатывались — хотя и без особого успеха — к очаровательной японочке, которая только утром приехала в Голливуд. Бэрри же все время ныл, что ему не дают овсянки, и рвался позвонить Мэй спросить, что делать.

— О'кэй, — сказал Элф. — Валяй, иди звони.

Он был сыт по горло. Время близилось к полуночи. От девиц проку не было. Не было проку и от ямайских борцов. И от корейских акробатов, которые в свое время зажгли искорку в погасших мертвых глазах Гарри Фитча, годами мотавшегося по миру и испробовавшего все, что только было под солнцем, — от них тоже не было проку. Наступил последний час. Возможности ребят иссякли.

— Завтра, — сказал Элф, когда Бэрри ушел звонить, — все мы, сидящие за этим столом, будем безработными.

Тем временем Бэрри позвал официанта и попросил показать ему, где телефон, а также дать взаймы доллар. Телефон находился прямо против дамского туалета, в дверях которого стояла уборщица с вязаньем в руках. Из ресторана еще никто не выходил, и делать ей пока что было нечего. Увидев Бэрри, она чуть-чуть улыбнулась и продолжала вязать. Это была полноватая женщина средних лет, старомодно седая — только прямо посередине виднелась прядь рыжих волос. Бэрри не обратил на нее никакого внимания. Он легко дозвонился до Мэй и услышал ее голос.

— Это ты, дорогая? — сказал он. — Я что-то плохо тебя слышу.

— У меня подвязан подбородок, — пояснила она. — Косметическая маска. А как у тебя дела, милый?

— Прекрасно, — сказал он. — Все великолепно.

— Откуда ты звонишь? Ты с ребятами? — спросила она.

— Мы в каком-то ночном клубе, — ответил он. — Нас тут много.

— Что значит «много»? Кто там с вами? — спросила она.

— Не знаю, как их зовут, дорогая, — сказал он. — Какая-то японка, прямо с самолета, акробат с сестрой и две такие смуглые, с Ямайки…

И тут с телефоном произошло что-то странное, и Бэрри не мог докричаться до Мэй, хотя сам отчетливо слышал ее голос, который повторял:

— Что вы там делаете? — как-то странно и очень возбужденно.

Бэрри решил, что говорить ей мешает подвязанный подбородок. Затем телефон вновь заработал нормально.

— У нас все хорошо, — сказал Бэрри. — Мне только одно не нравится. Меня тут кормят бифштексами, а я хочу овсянки.

Мэй молчала. Наверное, она думала, как ему помочь.

— Ты завтра работаешь? — спросила она.

— Наверное, — ответил Бэрри. — Я точно не знаю.

— Что вы делали целый день?

— Мы были на Пончо-Бич.

— На Пончо-Бич?.. — Голос Мэй звучал так, как будто ее душили.

— Дорогая, сними повязку, — попросил Бэрри. — Я ни черта не слышу.

Наверное, он чем-то рассердил Мэй, потому что ему послышалось, что она говорит, чтобы он шел есть свой идиотский бифштекс, а это было нехорошо с ее стороны. А еще она говорила что-то про свои лучшие годы, и как она его любит, и неужели все это должно полететь из-за его карьеры и спрашивала, что было на Пончо-Бич.

— Ну что ты дергаешься, — сказал он. — Я далеко не заплывал. У ребят там животы расстроились, а я ничего. Абсолютно ничего. Все было прекрасно.

Тут телефон совсем смолк, и телефонист сказал, что там повесили трубку. Это уже никуда не годилось. Видимо, Мэй не понравился косметический кабинет в клубе. Бэрри вышел из будки.

Перед туалетом он увидел уборщицу. Она улыбалась и, кажется, хотела что-то сказать. Бэрри полез в верхний карман за ручкой. Ребята научили его держать ручку наготове для автографов. Он снял с ручки колпачок и ждал. Но в руках у женщины не было ни книжки, ни меню, чтобы он расписался на обороте. Бэрри ждал.

— Где мне написать? — спросил он наконец.

— Что написать? — спросила женщина.

— Автограф, — сказал Бэрри.

— Я не просила автографа, — сказала женщина.

— О, прошу прощения, — сказал Бэрри.

Он закрыл ручку и спрятал ее в карман.

— Совсем не изменился, — сказала женщина.

Бэрри почесал в затылке. Когда-то ребята научили этому естественному жесту, и Бэрри пользовался им в ответ на комплименты поклонников. Слова при этом не нужны.

— Помнишь Уинди-Гэп? — не отставала женщина.

Бэрри взглянул на нее пристально. Уинди-Гэп… Забавно, не далее как сегодня он вспоминал Уинди-Гэп. Как раз, когда выходил из воды после второго купания и выскочил на мелкое место, он наступил на маленькую ракушку — это-то ощущение ракушки под ногой и заставило его вспомнить пляж в Херн-Бэй и место недалеко от мола, где он обычно скидывал штаны и рубашку. Там была такая щель в молу, из нее прямо на него тянуло восточным ветром, и Бэрри боялся простудиться и торопился поскорее раздеться и натянуть плавки. Кто еще в целом мире мог знать о Уинди-Гэп? Только он сам… и… Бэрри еще пристальнее взглянул на женщину, и тут все вокруг как будто куда-то ушло, и ему снова стало семнадцать лет, и он стоял длинный, худой и дрожащий в синих плавках, а рядом была Пинки Браун в ситцевом платьице — она смеялась и щекотала ему голые пятки сачком для креветок.

— Ну, — говорила Пинки, — давай ныряй же!