Приключения дрянной девчонки

Метнулась под колеса белочка. "Не расстраивайся,это мусульманская белка", – успокоили меня. Мои попытки улыбаться подобным шуткам полностью провалились.

Добродетель самообладания, столь ценная в здешних местах, мне несвойственна. Я съеживалась в собственной коже и праздновала труса. Я, по-видимому, принадлежу к тому типу людей, которые с детских лет, начитавшись романтических книжек, мечтают о приключениях и подвигах, но, как только жизнь сталкивает их с ними, они тут же проклинают свою тягу к странствиям и думают: "Какая огромная разница между воображением и действительностью!" Перед въездом в Сараево мы остановились около сербского поста. Трое мужчин, щурясь от яркого солнца, обедали чечевичной похлебкой за столом, роль которого исполнял деревянный ящик. Один из них – хорошенький восемнадцатилетний блондин – сказал нам на превосходном английском языке, что он воюет уже два года, с шестнадцати лет. Этот солдат, ставший ветераном еще в мальчишеском возрасте, явно научился владеть пистолетом раньше, чем бритвой. Я смотрела на него и думала, как все это глупо – природа создала таких отборных самцов для любви, а они пренебрегают своими прямыми обязанностями ради исполнения сурового ратного долга.

Сараево – это город-тир, простреливаемый насквозь, где убивают не задумываясь, город, потерявший уважение к смерти. Здесь не нужно никаких особых оснований, чтобы умереть. Огромные серые полотнища маскируют наиболее опасные места. Ядро города принадлежит мусульманам, его окружает плотное сербское кольцо. Жителям Сараево свойственно состояние фатализма: чему быть, того не миновать Звездный путь уже проложен. Перебегают от дома к дому улыбчивые старушки, уже не вздрагивая от выстрелов и взрывов, ходят по улицам хорошенькие девушки в лосинах и кокетливых блузках. Некоторые носят изящные синие бронежилетики с приколотыми на грудь брошками погибнуть от снайперской пули, значит, так тому и быть. Всех ведет вперед слепая судьба.

Талант к жизни – редкое свойство. Сербским мужчинам достаточно выпить стакан вина, чтобы освежить сердце, и жизнь снова кажется медом. "Каждый день – только игра в карты", – говорят они, зная, как быстро и неразборчиво здесь настигает смерть. Возвращаясь с передовой, они с увлечением играют в компьютерные войны, как будто им мало реальной войны.

Сербы родились партизанами. Эти мужчины с их разрушительной энергией, с дикими сердцами и бесстрашными глазами сказочных героев, с могучими животными порывами – представители последней в старушке Европе нерассуждающе, первобытно храброй расы. Их бесконечные распри приобретают эпический характер. К этим людям необузданного темперамента и свободы в выражении чувств нельзя подходить с обычной меркой. В цивилизованном обществе они опасны, как опасен тигр, проломивший клетку в зоопарке. Их страсти не имеют полутонов – либо большая любовь, либо сильная ненависть. Те приглушенные, спокойные обозначения чувств, которыми мы пользуемся – например, неприязнь, привязанность, дружеское расположение, – здесь не проходят. Присущие им пылкость и богатство красок делают их очаровательными и свирепыми в наслаждении любовниками, но в их горячей, бьющей в глаза красоте есть что-то от сверкания разящего меча. Как прекрасны мужчины перед смертью!

В их кодекс чести входят галантность, каскады преувеличенных комплиментов дамам и рыцарское преклонение перед женщиной. Но точно так же, как средневековый рыцарь-паладин мог молиться на свою даму, робко мечтать о ее поцелуях, возить с собой повсюду ее портрет и в то же время брать силой визжащих от страха женщин в завоеванных городах, так и сербы, способные на романтическую страсть, могут выступать в роли безупречных насильников. Эти неисправимые дамские угодники не забывают о любви даже на службе. Командир военной полиции Миладин, роскошный пират с мускулами пантеры, включает рацию в машине и "вылавливает" в эфире мусульманских телефонисток: "Сладкая моя! Помнишь, как до войны мы гуляли с тобой?" "Миладин, а сколько ты изнасиловал мусульманок?" – не Удержалась я от вопроса.

"Послушай одну историю, – сказал командир полиции. – Когда шел бой за один из районов Сараева, я случайно попал в одну мусульманскую квартиру и увидел там девушку красавицу. Она посмотрела на меня обреченно и стала раздеваться. Если б я и хотел чего-нибудь, то всякое желание от такого зрелища пропало бы. Я сказал ей не надо. Ну зачем ты так? Одевайся". Сейчас мы с ней друзья, я иногда захожу к ней выпить кофе".

Трагедия Ромео и Джульетты нашла в Сараеве свое новое воплощение. Влюбленные серб и мусульманка решили бежать из города и страны. Кто-то подстрелил двух голубков. Сейчас обе стороны обвиняют друг друга в этом преступлении. Невозможно жить в таком мире, не оправдывая его, иначе можно проклясть бога, но как же трудно находить всему прощение и оправдание.

Эй, где ты там, наверху, тощий ангел надежды с помятыми крыльями? Долго ли еще этим людям таскать бронежилеты и кататься на танках? Молчишь. Или час твой еще не пришел. На земле царствует время волков, и, чтобы выжить, надо убивать.

Миладин пригласил нас в гости, в штаб военной полиции на окраине Сараева. Я уже сварилась в солнечном кипятке, забронированная в жилете, как краб, и была рада любому месту, где можно скинуть эту тяжесть. У входа в штаб молодой солдат нежно, с каким-то чувственным удовольствием прочищал затвор автомата. Мы расположились в прохладной, почти пустой комнате, я сняла бронежилет и почти упала в кресло, радуясь тому, что не надо прятаться от пуль. Миладин сбегал за красным вином, и мы стали пить из одного стакана. Сначала пила я, потом Миладин припадал губами к следам моей помады.

– Миладин, как мне попасть в мусульманское Сараево? – спросила я.

– Это нереально. Если только у тебя есть карточка ООН, то ты можешь обратиться к русскому наблюдателю. Он находится в соседнем здании.

– Да ты что? Он здесь, неподалеку?

– Конечно. Я могу проводить тебя туда.

Когда я увидела Игоря, в моем сердце случился обвал. Он стоял передо мной, высокий, прокопченный солнцем, и я видела полоску белой кожи, которую обнажил закатанный рукав. Вокруг были люди, мы произносили слова официального диалога между журналисткой и военным, но я почти не вникала в их смысл. По ускоренному биению моего сердца поняла, что грозные силы уже начали свою работу. С губ неудержимо рвалась улыбка, хотя Игорь говорил совсем радостные вещи: "Ну что же с вами делать? Ведь у вас нет аккредитации. Поймите, я даже не имею права разговаривать вами. Но ради вас я могу съездить сегодня в мусульманскую часть Сараева и сделать вам пресс-карточку. У вас есть фотография?" Я сделала отрицательный жест. "Ну ладно, давайте ваше удостоверение, я сниму с него фотокопию. Вы, наверное, голодны?" Я кивнула. Он метнулся в соседнюю комнату, притащил пайки для служащих ООН и черную икру. Пока он накрывал стол, я наблюдала за его ловкими движениями с какой-то болью и думала: "Неужели так бывает – с первого взгляда все ясно без слов!" Инстинкт настойчиво звенел в моей крови. "У вас кончились сигареты. Возьмите мои", – сказал он, протягивая мне блок "Мальборо". "Зачем так много?" – "Возьмите, у меня есть". Мы говорили о какой-то ерунде, ощущая взаимную силу нежного притяжения. Бани служил нам буфером. Не будь его, мы бы тут же кинулись друг другу в объятия. "Оставайтесь ночевать у нас, – говорил Игорь, и голос его срывался. – Мы найдем вам место.

Сейчас очень опасно ехать. Сегодня обстреляли несколько машин на дороге".

Словно в подтверждение его слов за окном раздался грохот взорвавшегося снаряда, и от ударной волны задребезжали стекла. "Это довольно далеко, не бойтесь, – успокоил Игорь. – Тем более у нас окна обложены мешками с песком. Ну так как, остаетесь?" "Не могу, – в отчаянии ответила я. – У нас на семь вечера назначено интервью с лидером боснийских сербов. Мы приедем завтра". "Это точно? Вы не обманете?" – взволнованно спросил он. "Нет, конечно, нет. Ждите меня завтра, в девять утра".

На обратном пути в Пале Бани задумчиво сказал: "Очень хороший мальчик, очень, поверь мне, Даша". Я посмотрела на него с благодарностью. Бани хитрый, Бани все понимает.