Русалия

- Пошевеливайся! Пошевеливайся! Тебе супротивника понять надеть, почуять, надеть своим ударом его помышление обогнать, ежели воителем хочешь быть необлыжным ³⁵²¹. Ратуй за свою жизнь! Пошевеливайся! А то за нерадивость так и будешь получать ячменный хлеб вместо ситного.

Долина гудела от стука деревянных и звона настоящих мечей, от топота сотен ног и непрестанных воинственных кликов. А прикосновение холодных мышц ветра, густо наполненного подчас вертлявой золото-рдяной листвой, соединяло раскрасневшегося четырнадцатилетнего бойца, задававшего встрепку липовому болвану, с то и знай прищуривавшимися пращниками Вуефаста, с их громадным неулыбчивым учителем, а тех сопрягало с увертливым крутоплечим Олелем, к восхищению своих товарищей умудрявшегося косым ударом отклонять сразу по два летящих на него копья, и тот же мерцающе-червонный ветер связывал Олеля с отрядом лучников, на значительном отдалении от прочих на горе оттачивавших свои и без того соколиные взоры, доглядывая за полетом их стрел (с плоскими, треугольными, шиловидными клювами), уносящимися в пространство… ветер в конце концов становился посредником между человеком и всем естеством, явленым окрест - лесными шапками холмов, будто замедлившим свой бег Днепром, молочным светом, сочащимся из вымени Небесной Коровы, - между человеком и Тем, Кто открывается в размышлении, Тем, Кто не рождается и не умирает, Кто не разрушается, Кто лишен свойств и частей, Кто не знает ни самомнения, ни сомнения - всепроникающий, немыслимый и мыслимый одновременно, неописуемый, очищающий оскверненное. Ведь все эти люди, все эти листья, все облака и были Родом, извечно пребывающим в каждом существе, и каждое существо, каждый человек могли бы сказать: «Я – Род. Я – и есть Бог, предстающий единым или множественным, отраженный во всех существованиях, подобно тому, как отражаются белесо-дымчатые облака в зерцале вод Почайны».

- Каждому еще по две сшибки! – ненадолго отвлекаясь от размахивания огромной оструганной дубиной, заменявшей меч, подбрасывал указания своим дружинникам Святослав. – Потом с шалыгой ³⁵³²погоняем. И надобно сегодня раньше кончить. Завтра Сварога чествуем, так что…

Еще гоняли шалыгу. Отобрав две сотни из числа тех, кто проявлял особое усердие, упражняясь в искусствах стрельбы из лука, метании копья, обращении с пращей и прочая (воины, показавшие посредственную умелость, должны были оставаться в числе наблюдателей), юный князь разделил их на два равных счетом отряда, сам стал во главе одного из них, второй – сам выбрал себе вожака. Где место было поровней отмеряли пять десятков сажень, на этом расстоянии выстроились в ряд друг против друга готовящиеся вступить в состязание отряды. За спинами у бойцов мечом провели на земле по черте, обозначавших закраины защищаемых ими городов, свободу которых они тут же поклялись отстаивать не щадя живота своего. На равном удалении от тех и других, посередине условного поля брани, положили шалыгу, сплетенную из каких-то желтоватых лоз, возможно, ракитовых, и туго набитую паклей. К шалыге вышли Святослав, Русай, как верховоды своих отрядов, и еще трое витязей постарше во главе с похожим на гору Вуефастом, которым предстояло умозаключать, по справедливости ли идет борьба.

- Летит птица крылата, без глаз, без крыл, сама свистит, сама и бьет, - выдал соперникам не слишком складную, видно, только что сочиненную загадку гигант, правильный ответ на которую должен был обеспечить тому, кто не замешкает с ответом, право первому повести шалыгу.

- Стрела! – совершенно единовременно, точно сговорившись, откликнулись хлопцы.

Вуефаст поскреб гигантской пятерней рыжеватую щеку, - он, видимо, полагал, что хитрость его вопроса неодолима, - и приобняв за плечи двух своих товарищей, развернул их и отвел на несколько сажень в сторону для изобретения нового каверзного вопроса.

Новый вопрос был таков (на этот раз говорил Чистосвет; он хоть и был вдвое младше Вуефаста, но отличался куда большей сметливостью):

- Один говорит – «длинна». Другой – «коротка». И никак один другому не верит, а только сам по себе мерит.

- Река! – выпалил Русай, и тут же принялся смущенно озираться по сторонам, чувствуя, что сморозил что-то не то.

- Нет. Какая еще река!

- Это… - Святослав зачем-то прищурил один глаз. – Ну это, житье. Жизнь, то есть.

- Так оно и есть, - признали судьи и отдали новенькую золотистую вовсе целомудренную шалыгу Святославу.

Со своим трофеем тот вернулся к своему отряду, бросил его наземь, а когда мановение руки судителя ознаменовало начало поединка, Святослав, легонько пиная шалыгу, неспешно повел ее вперед. Стена из сотни молодых богатырей (молодец к молодцу) верно следовала за ним. Совместными стараниями им нужно было загнать плетеный колобок в город противника. Но с той же целью навстречу им выдвинулся строй ребят ничуть не уступавших в дородстве Святославовым. Отряды медленно сходились стена на стену. Князь все осторожнее подгонял шалыгу, легонько подталкивая ее внутренней лодыжкой, ведь от сильного удара она могла бы улететь в стан неприятеля. Расстояние между отрядами все сокращалось, пока наконец они не приблизились друг к другу вплотную. Вот тут-то и началась сшибка.

Распихивая налетавших на него игроков соперничающего отряда Святослав упрямо прорывался к заветной черте, и соратники по игре ему немало в том пособляли. Нельзя было отпускать зуботычины, бить носком сапога (чтобы случаем ногу кому не перебить), но почитай все остальные способы останавливающие рьяность соперника при помощи природной силы, дозволялись. Может быть, как раз борьба и была наиважнейшей частью этой игры. И сила мышц в ней предоставляла очевидные преимущества. Однако кто же не знает, что помимо дородства тела (без которого может обходиться только дармоед) во всяком бою подчас решающей становится не столько телесная сила, сколько отвага. И Святославу, как светлейшему князю русскому, как же было не знать, что каждое мгновение своей жизни он обязан в равной мере и по телесному совершенству, и по доблести души, и по настроению ума представлять самый высокий пример долга.

Нужно было бесперечь отражать наскоки то и дело прорывавшихся к нему супротивников, и вместе с тем двигаться вперед, двигаться, удерживая внимание на изменнической шалыге. Удары плеч, локтей, крутых бритых голов посыпались на князя – повалила сила сильная, но он не то, чтобы только собирался победить, - помыслом он уже находился по ту сторону границы вражьего города, и обстоятельства требовали от него всего лишь волевого порыва, способного соединить две временных точки. Время оказалось и вязким, и упругим, но все же преодолимым...

Подобные состязания дружинников всегда собирали немалое число ротозеев, все больше из числа молодых селянских отпрысков, да порой и самих пахарей ближайших поселений, именно в час забав с шалыгой княжеских воев вдруг оставлявших свои всечасные хлопоты и откуда ни возьмись появлявшихся там и сям по склонам холмов. Прибегали и мастеровые из города, приползали из находящихся неподалеку зловонных оврагов кожемяки. Все они учтиво располагались на значительном удалении от воев, предающихся воинственным развлечениям, но вместе с тем так, чтобы все было хорошо видать.

- Ратиша, смотри справа! Ярилку держи! Справа же! Эй! Справа! Добрыня! Добрыня, сюда давай! Лешак тебя возьми! Ярилка, ай, молодчага! Назад шалыгу давай! Ко мне бей! Эу! Святошу заслоняй! Заслоняй, а не жопой виляй! Эй, Путята, ух, а-а, живо, ну же, о-у, уй-йа-а!…………………..

……………………………………………..

На гигантском земляном блюде долины, по желто-зеленому травяному обводу с прыгающими на нем и гикающими, рявкающими, гаркающими остатками дружины, не допущенными на этот раз к шалыге, судителями и малышатами, по взрытой земле носилось две сотни ярых молодых мужчин, падая, вскакивая, вновь и вновь набрасываясь друг на друга под накатывающие при каждой оказии волны восторженного гама ближних зевак, под вторящее им продолжительное эхо, прилетающее от оживающих холмов. Неистовая орда игроков сбивалась все плотнее и не раз уже претворялась в кучу малу, потрепанных участников которой судьям отнюдь не с первого приказания удавалось возвратить в вертикальное положение. Вот и опять образовалась веляя кипучая свалка, с разных сторон которой бегало трое взбулгаченных игроков, не находя подходящего места, где можно было бы встрять в тот навал, сотрясаемый протекающим внутри его сражением. Как вдруг из груды разгоряченных тел вылетела рваная шалыга, один из крайних игроков, оказавшийся рядом с местом ее приземления, сорвался с места, кинулся было. Но тут на него точно с неба свалился Святослав, ударом плеча швырнул наземь и неудержимо погнал свою добычу к городу противника. Вот плетеный мяч пересек заветную черту… Ревом восставшего из земли Ния ответила этому происшествию вся осенняя окружность.