Маара и Данн

— Какая же я дура! — вырвалось у нее. И она рассказала Даулису и Лете о своих отношениях с Шабисом.

— Любая женщина из заведения Далиды оказалась бы догадливей, — пожала плечами Лета.

— Да, теперь-то я понимаю.

Даулис, сочувственно кивая, пожал Мааре руку, а когда она отдернула ее, поддразнил:

— Как законная жена, Маара, могла бы и потерпеть. Разве что уж я тебе слишком неприятен…

— Очень ты хотел, чтобы я стала твоей женой! — парировала Маара. На глазах ее выступили слезы. — Как я жалею… Как я жалею своего потерянного ребенка! — Она размазала слезы по физиономии.

— А я жалею своего, — печально промолвила Лета и, в ответ на удивленные взгляды попутчиков, пояснила: — Кретис. Она ведь мне как дочь. Своих детей у меня не было. Я все время думаю о ней.

— И я тоже, — вздохнул Даулис.

— Я за ней присматривала. А теперь бросила ее. Она по-своему любила Даулиса. И мамы Далиды нет. Плохо там сегодня Кретис.

— Жалеешь, что уехала? — спросил Даулис.

— Ты считаешь, что ради Кретис мне следовало там остаться?

— Нет.

— Тогда что? Конечно, мне жаль ее. Да и многих других тоже. Они мои подруги. Но я с первого дня, как там оказалась, мечтала вырваться. А Кретис… Что ж, может, она и умрет.

— Умрет? — вскинулся Даулис.

— Экий ты сентиментальный. Не нравится мне это. Если что-то предпринимаешь, считайся с возможными последствиями. У Кретис слабая грудь. Она уже однажды чуть не умерла. Я тогда за ней ухаживала, нянчила все время, не отходила от нее. Я ее и вытянула. Конечно, Кретис найдет, к кому прилепиться. Но никто о ней не будет так заботиться, ночи напролет… — Теперь и Лета заплакала.

Путь починили, «тягачи» и «толкачи» заняли свои места, вагон пришел в движение: заскрипел, закачался. Через час он, однако, снова замер возле какого-то постоялого двора, прижатого к металлической дороге деревьями обширной рощи. Часть пассажиров — по большей части парочки — направилась к темному зданию. Слуги вынесли к вагону пищу и воду. Маара вспомнила время, когда она мучилась от жажды.

Молодые люди, тянувшие и толкавшие вагон, устали, голоса их смолкли, подсменные сидели вяло, понурившись, пытались отдышаться. Вагон трясся, как припадочный, пассажиры чувствовали себя разбитыми, у Маары и Леты разыгралась головная боль. Маара вцепилась в руку Даулиса, склонила голову на его плечо, дивясь двойственности своих чувств. С одной стороны, приятно было сознавать, что сидит она рядом с законным мужем, но в то же время она понимала, что скоро перестанет быть ему женой — и никогда более не станет ничьей. Ей недоступна простота Кретис, для которой обниматься, ласкаться, целоваться — то же самое, что дышать.

Когда совсем стемнело, вагон снова остановился. Движение в темноте по такому разбитому пути представляло слишком большую опасность. И здесь оказался постоялый двор, в котором обычно ночевали проезжающие. Даулис снял для себя и попутчиц комнату с тремя кроватями. Они заперлись изнутри и придвинули к двери стол. Спали неспокойно, урывками, часто просыпались. С рассветом вскочили, оделись, вышли наружу, уселись на скамьях для проезжающих, поглощая завтрак.

Маара рассказала о сновавших с холма на холм нелетающих летучих машинах, о небоходе Фелис. Оказалось, что Лета о таких машинах вообще не слышала. Даулис поведал, что в Билме небоходы летали еще при жизни его отца, но в борьбе за обладание ими противники сожгли все десять машин. То, что не догорело и не растащили, и по сей день валяется в лесу к северу от города, сказал он.

— Вы и сейчас опасаетесь таких бунтов? — спросила Маара.

Лета рассмеялась, но Даулис даже не улыбнулся:

— Да, верно, некоторые опасаются. Но, видишь ли, Маара, если и случится мятеж, то устроят его мои друзья, так что еще вопрос, чего опасаться; того, что он произойдет, или того, что не произойдет. Кажется мне, что период мира и спокойствия не длится более ста лет. А со времени последнего восстания прошло уже полтораста.

— И Совет ваш прогнил.

— В какой-то степени да.

— И в Билме полно бедняков, иначе откуда бы взялись эти парни, которые нас везут.

— Верно, бедняков много, и число их растет.

— Почему? — тревожно спросила Лета.

— Опять меняется климат. С севера сообщают, что лед отступает.

— Но ведь на севере всегда лед лежал… Снег…

— Нет, Лета, не всегда, — сказала Маара. — Долго-долго, тысячи лет, — лед, а потом тысячи лет — нет. Когда-то здесь тянулись пески от моря до моря. Только вот моря я никогда не видела.

— Да никто его не видел, — отмахнулась Лета. — Лишь купцы врут про него что-то, вот и все.

— Я видел, — вмешался Даулис. — Еще совсем малышом. Плохо помню. Вода, вода, бьет в скалы, большие волны, большая вода.

— Соленая вода, — добавила Маара.

— Почему соленая? — спросила Лета. — Это ты купцов наслушалась? Так ведь они врут все, чтобы интереснее было. Врут да над нами, простаками, потешаются.

Между тем пришла пора отправляться далее, вагон вновь задребезжал и закачался, и после дня пути с несколькими остановками к вечеру, когда уже почти стемнело, прибыл в Каназ. В гостинице на окраине Каназа Даулиса знали, он снял большой номер из нескольких помещений. Маара справилась, не оставлял ли Данн для нее сообщений, и Лета толкнула ее в бок:

— Осторожнее. Слишком рано ты вообразила себя в безопасности. До Тундры надо остерегаться.

— А ты что собираешься делать?

— Устроюсь в какую-нибудь гостиницу в центре. Горничной или кем-нибудь еще. А если не получится, так здесь у мамаши Далиды тоже есть заведение.

— И ради этого стоило бежать?

— Что ж, она мне и вправду мамаша. Другой не знаю. Простит грешницу и приголубит. Тем более, что масть у меня редкая.

— Знаешь, когда-то там, где теперь лед, у всех была такого цвета кожа.

— Неужели у всех? Когда?

— Да все те же тысячи лет назад, — рассмеялась Маара, вспоминая Шабиса, который тысячи лет упоминал так же запросто, как будто говорил о вчерашнем дне. — А потом они переселились в северный Ифрик, сбежали ото льда.

— Там и сейчас колония, — сообщил Даулис.

— Может, стоит мне туда попробовать добраться? — предположила Лета.

— Потеряешь преимущество редкого цвета кожи, — заметила Маара. — Лучше оставайся с нами.

— Если решишься сопровождать нас на север, мы будем только рады, — сказал Даулис, нежно погладив плечо Леты.

— Мне тебя будет недоставать, Лета, — добавила Маара. Обычно серьезная физиономия Леты смягчилась, она с благодарностью глянула на обоих попутчиков.

— Подумаю. Спасибо.

— Во всяком случае, если не устроишься в Каназе, присоединяйся к нам.

— Не устроюсь горничной? Не думайте, что я собираюсь всю жизнь коптеть горничной. Я честолюбивая. Но то, что вы сказали, запомню. Только как мне вас найти?

— Находят же люди друг друга. Я вот надеюсь, что Данн меня найдет.

На следующий день они переселились в караван-сарай в сердце Каназа, надеясь дождаться там Данна. Этот город отличался от Билмы, торгового города-космополита с пестрым многоязычным населением. Здесь жили люди стройные, поджарые, с резкими чертами лица. Таких Маара видела на стенах развалин в скальной деревне. Здесь как будто ожили древние изображения, вопреки тысячелетиям. Люди неторопливые, флегматичные, а город весь в высоких башнях и башенках. Даулис сказал, что это места священнодействия, поклонения.

— Кому? — в один голос спросили Лета и Маара.

Даулис рассказал им, что здешний народ верит в могучее невидимое Верховное Существо, которое следует поддерживать в благорасположении при помощи всех этих зданий с башнями, где живут люди, мужчины и женщины, облаченные в особую одежду, разгуливающие по улицам, распевая и выкрикивая имя этого Верховного Существа. Этим людям и принадлежит власть в Каназе.

— А как же Билма? — поинтересовалась Маара.

— Теоретически они подчиняются Билме, но на практике… Те в Совете Билмы, кто посообразительнее, видят, что конец их правлению страной не за горами. Они не могут держать провинции в узде. На поверхности тишь да гладь, а на поверку выжидание удобного момента. — И Даулис принялся подробно объяснять ситуацию. Маара слушала внимательно, Лету эти детали интересовали меньше. — Имей в виду Лета, если ты останешься здесь, перед тобой возникнут две сложности.