Все, что вы хотели, но боялись поджечь

— А мне больше всего понравился финал, — говорю я с набитым ртом, — когда этот мальчик признается ей в любви и показывает рисунки и выясняется, что он был одним из тех пятерых в подвале. Ну, кто ее выеб…

— Да ладно! — вскидывается Ксюша. — Я не поняла, что он там был…

— Ну как, — удивляюсь я, — он же показывает ей рисунок, на котором изображена эта длинная лестница! А она была с завязанными глазами и не помнит его.

— Там на этих рисунках ничего непонятно…

— Слушайте, — вступает руководитель нашего редакторского отдела Глаша Пастухова, — где вы находите такие фильмы? Почему вообще вы так любите всякую мерзость?

— Это не мерзость, а реальная жизнь, — защищалась Ксюша, — я жила в гарнизонном городке, и я видела таких девочек, которые сдуру кому-то дали, и об этом знали все! И потом их нагибали без их желания все кому не лень, и к двадцати годам они уже были просто кончеными блядями.

— В каком мире вы живете? Девочки…

— Ну, может, в Италии более комфортное общество, — сказала я, — там можно переспать со всем городом и блядью не считаться…

— Да и вообще, — Женя доел свой люля-кебаб, — пора отказаться от этих отсталых взглядов и не думать, что если тебя отодрали в подвале пять мужиков, то ты уже блядь!

— Спасибо, Евгений, — резюмирует Ксюша.

— Спасибо вам, девочки, за прекрасный обед. — Дима закурил.

— Ладно, — говорю я, переглядываясь с Ксюшей, — мы обсуждаем то, что действительно интересно…

— Причем сутками напролет! — вставляет Женя. — И о чем бы мы ни говорили, заканчивается всегда сексом, блядями, хуями и…

— И собачками! — Я засмеялась.

— Еще, Евгений, вы упустили из внимания такую важную составляющую нашего внутреннего мира, как Никита Джигурда. — Это говорит наш логист Петя Ермолаев.

— А следовательно, — давится смехом Ксюша, — русский стиль, квас на завтрак…

— И, конечно, урина. — Петя тоже берет сигарету.

— А он что, пьет мочу? — заинтересовалась я, забыв про оставшиеся полтарелки риса.

— Ксения, мне кажется, даст вам более полную информацию, — отвечает Петя.

— Ну, Никита Джигурда — это такой человек, в котором русское победило. Он ходит в кафтане, предается уринотерапии, ест только борщи и хлеб…

— А откуда ты знаешь? — удивилась я.

— Ну как же, — Женя издевательски переводит взгляд с меня на Ксюшу, — в своем блоге Ксения собрала все ссылки на личность и творчество Никиты Джигурды, впрочем наравне с оглушительным количеством прочего бреда.

— А, — говорю я.

Мы возвращаемся в офис. Пока меня не было, пришла смс-ка от Третьякова: «Маленькая гордая девочка, ты поужинаешь со мной когда-нибудь?»

Ну, и что ответить?

Хочется сказать что-нибудь в духе «Нашего радио», которое я и Чапайкина настойчиво слушаем в машине по утрам.

Грядущее — пепел, а прошлое мрак. А вена — моя эрогенная зона.

Пошлятина.

Я пишу: «Когда мне исполнится 18» — и тут же отправляю.

В 18.47 я закрываю окошко корпоративной почты, бросаю мобильный в сумку, без малейшего интереса оглядываю стол с мыслью, ничего ли я не забыла. Встаю и тихо говорю:

— Всем пока.

В ответ раздается нестройный хор ответных покашек. Я иду к лифту, спускаюсь на первый этаж, прикладываю пропуск к турникету и выхожу на улицу. У меня нет сил смотреть по сторонам, замечать, что происходит. Я иду к машине, щелкаю брелком сигнализации, открываю дверь и сажусь. Я еду домой примерно тридцать минут под песни «Нашего радио» и несмешные диалоги ведущих. Видимо, я слушаю «Наше радио» из тех же соображений, по которым измученная домохозяйка не разводится с мужем, несмотря на отсутствие секса длиной в десять лет. Трудно начинать что-то новое, трудно привыкать к другому. В ситуациях, схожих с моей и домохозяйки, новым является даже отказ от старого.

Около 20.00 я паркую машину во дворе своего дома. Плетусь к подъезду, вхожу внутрь, вызываю лифт, поднимаюсь на свой этаж, открываю ключом дверь. Захожу в спальню, снимаю одежду и вешаю ее в шкаф, снимаю линзы и надеваю очки в тонкой красной оправе. Потом иду в ванную, снимаю белье и бросаю его в стиральную машину, умываюсь, принимаю душ.

После душа я мажу лицо кремом, набрасываю короткий халат, на кухне ставлю чайник на плиту. Пока он кипит, я смотрю «Симпсонов» на канале «2х2». Наконец чайник закипает. Перед тем как выпить чаю, я забрасываю в себя две таблетки персена и накапываю в чашку с водой тридцать капель корвалола. Пью расслабляющий чай с мятой. Ложусь в постель и полчаса посвящаю чтению книги «Страсть к совершенству».

Ответ от Третьякова приходит в 1.02: «Ненавижу малолеток».

Я решаю ничего не отвечать под предлогом того, что уже поздно и я, возможно, сплю.

ВТОРНИК

В 8 утра звонит будильник. Я ставлю его на повтор три раза. В 8.15 все равно встаю. Я подхожу к окну, распахиваю его и принимаюсь застилать кровать. Потом я иду в ванную и умываюсь холодной водой. Захожу на кухню и ставлю чайник на полыхающую конфорку. Сегодня я, пожалуй, пропущу завтрак. Это ужасно, но… Что не ужасно? То, что ко мне пристает Миша Третьяков? Или не пристает — может, мне все это просто снится? После того как я призналась в любви Диме Самолетову, а он сказал: «Да тебе просто приснилось!» — я все время списываю очевидные явления на собственную мнительность. Может, это не Дима Самолетов подошел ко мне посреди корпоративной вечеринки на пляже, может, он вовсе и не брал мою руку в свою, может, мне приснилось, как он шепчет мне в волосы: «Сашенька, ты… Такая… Красивая».

Я мою руки, чтобы вставить линзы в глаза. Из ванной я иду в спальню, к буфету, где прописались эти долбаные линзы. Если вас интересует, как именно, при каких обстоятельствах и зачем я призналась в любви Самолетову, я расскажу. Мне уже не больно.

Я предложила ему поужинать. В стиле Третьякова. До сих пор не понимаю, зачем он согласился, если заранее знал, что я начну приставать. Мог бы просто сказать: «Извини, Саша, но я занят» или «Сашок, у меня есть женщина, и я ее люблю». Вместо этого он зачем-то потащился со мной пить в пятницу вечером. Или он думал, что я так очарована его интеллектом, что хочу убить с ним начало выходных? Тогда мне логичнее было бы выбрать Левина.

С какой целью, интересно, он предполагал, я приглашаю его поужинать?

Ну я и начала активно его обольщать. Мы сидели, пили пиво, и, когда это стало уместно, я сказала:

— Дим, а… Может, мы с тобой… Ну, трахнемся?

— Саша… — Он весь как-то съежился. — Ты правда не помнишь, что я тебе говорил?

— Когда? — удивилась я.

— Ну… когда мы вдвоем ехали в такси с этого… корпоратива…

— И что ты говорил? Я была пьяная в жопу и ничего не помню.

— Правда ничего не помнишь?

— Вообще…

— Я тебе сказал, что я очень жалею обо всем, что между нами произошло, и моя личная жизнь устроена. Вполне себе устроена.

Сейчас самое время для светоотражающих теней «Dior», нанесем-ка их на веки погуще. Сделаем драмэтик лук. Боже, боже, боже, надо как-то подняться, одеться и пойти на работу. Я должна пойти на работу. Дима ведь тоже сейчас заставляет себя встать и идти на работу. Время поджимает. Я надеваю черные брюки, скетчерсы и белую облегающую майку. Я захлопываю дверь и закрываю ее на нижний замок, на два оборота. Вызываю лифт. Он приезжает, я захожу в него, у Игоря Петренко больше нет глаз. Это, конечно, нехорошо, но ничуть не убавляет степени подавления мира его семейным счастьем.

Я подхожу к машине и, нажимая на брелок сигнализации, вспоминаю, что не позвонила маме.

Ну и черт с ней.

Ситуацию с Самолетовым уже не исправить. С ней можно жить, и, судя по всему, мне это неплохо удается. Он меня не обидел, я выразила самые естественные и нормальные чувства, которые женщина может испытывать к мужчине. Что еще? Наверное, то, что я продолжаю обо всем этом думать и ничего не могу с этим поделать. Я встречаюсь с ним каждый день, я каждый день курю с ним на лестнице, обедаю, шучу, я всегда говорю о вещах, о которых нельзя говорить, я смотрю в его стальные, ничего не выражающие глаза и вижу, что он все знает. Он знает, что мои чувства никуда не делись, потому что нельзя себе запретить любить другого человека, нельзя запретить себе чувствовать.