Семья Эглетьер

— Может быть, разрешить ему поездку только при условии успешной сдачи экзаменов, это подстегнуло бы его! — предложила Мадлен.

Филипп не упустил случая возразить сестре.

— Ну нет! — воскликнул он. — Не в моих правилах соблазнять детей наградой. Пусть Даниэль научится отвечать за свои поступки. Он поедет в любом случае!

— Ты прав, — сказала Мадлен.

Он понял, что его решение обрадовало сестру, но она скрывает это из дипломатических соображений. Что ж, так даже лучше. В прошлый раз в споре с ней он перешел границы приличия. Получилась нелепая сцена. Из-за пустяка. Она ушла, хлопнув дверью. Чем он ее обидел? Филипп не мог вспомнить. Участившиеся за последнее время провалы в памяти начинали его беспокоить. Он слишком много работает. А собственно говоря, с какой стати так церемониться с сестрой? Он терпеть не мог мягкосердечия в отношениях между людьми. Добродетель слабых. Рассчитывая на чью-то жалость, словно теряешь частицу себя. Разве он когда-нибудь просил чьего-либо снисхождения?

— Даниэль будет так рад! — сказала Мадлен.

Филипп нехотя кивнул головой. Она бросила окурок в китайскую чашечку, служившую пепельницей. Взгляд ее медленно скользнул по книгам на полках.

— Все-таки я очень люблю эту комнату, — сказала она.

В дверь постучали, и в кабинет вошла Мерседес с неизменно сердитым лицом.

— Только что приходила консьержка и сказала, что машина мадам Горже загораживает проезд; один из домовладельцев не может въехать во двор. Он требует, чтобы машину немедленно убрали с дороги!

— Черт! Сейчас спущусь!

Мадлен взяла из сумки ключ и бросилась вниз. Не успела она скрыться за дверью, как Филипп вышел из кабинета. Он хотел воспользоваться отсутствием сестры и поговорить с сыном наедине.

Даниэль занимался в своей комнате. Сверху, из живота луны-рыбы на стол струился желтоватый свет. Из угла неслись приглушенные и однообразные звуки джазовой музыки. Когда дверь открылась, Даниэль поднял голову. Его лицо выражало немой вопрос: ясно, он подослал тетку к отцу и теперь ждет результатов ее вмешательства.

— Почему ты сам не пришел ко мне поговорить об этом? — сухо спросил Филипп.

— Все решилось, когда ты был в отъезде, — пробормотал Даниэль. — Ну, а Маду как раз приехала, и я рассказал ей… А сегодня…

— А сегодня она явилась для доклада. В следующий раз устраивайся без посредников, понятно? Мужчина ты или нет?

После этого предисловия Филипп уселся на краю дивана, решил было выдержать паузу, но, вспомнив, что Мадлен с минуты на минуту вернется, торопливо заговорил:

— Раз тебя избрали товарищи, я не буду возражать против этого путешествия. Так что ты поедешь. Туда, куда захочешь. Но я твердо надеюсь, что ты оправдаешь мое доверие успехами в лицее. Я считаю…

Больше он не смог выговорить ни слова. Даниэль бросился к нему, раскрыв объятия. Мальчишка совершенно не умеет сдерживать свои чувства! Сразу видно воспитание Мадлен… Полузадушенный, Филипп прикрикнул:

— Ну ладно, хватит!

Его всегда возмущали подобные излияния домашних. Особенно когда им предавались мальчики. Если говорить правду, только прикосновения женщин не вызывали в нем отвращения. Филипп был слишком чувственным, чтобы поощрять телячьи нежности со стороны сыновей. Пробивающиеся усы терлись о его щеки, от сына исходил мужской жаркий дух!.. И все же Филипп считал, что очень привязан к детям. Он любил их по-своему, сдержанно, и гордился ими. Оторвавшись наконец от отца, Даниэль воскликнул:

— Как это здорово с твоей стороны! Об экзаменах не беспокойся! Я сдам их! Запросто!.. А куда ехать, я уже выбрал — на Берег Слоновой Кости. У меня куча материалов об этих местах…

В коридоре послышались шаги Мадлен. Все было сказано, она могла войти. Даниэль бросился ей на шею. «Опять лизаться», — подумал Филипп.

— Папа разрешил!.. Вот здорово! — восклицал Даниэль.

Однако никакой благодарности тетке не выказал. Может быть, ждал, когда останется с ней наедине? Филипп внимательно наблюдал за обоими. Мадлен, взъерошив мальчику волосы, сказала:

— Путешествия — прекрасная вещь, но будущее на них не строится! Ты уже выбрал себе профессию?

— Я по-прежнему хочу стать ветеринаром, — ответил Даниэль.

Недостаток честолюбия всегда раздражал Филиппа.

— Почему же не врачом? Не потому ли, что на ветеринара меньше учиться?

— Нет, — сказал Даниэль, — просто я люблю животных.

— А людей не любишь?

— Нет, отчего же… но они не такие… таинственные…

— Я прекрасно понимаю, что он хочет сказать, — заявила Мадлен многозначительно.

— Представь себе, я тоже! — с досадой отозвался Филипп.

Затем он добавил:

— Словом, пока это всего лишь проекты. После экзаменов в будущем году ты сам разберешься, куда тебя тянет.

Говоря с Даниэлем, Филипп думал о старшем сыне который вначале мечтал поступить на филологический факультет и только в угоду отцу пошел на юридический. Вначале Жан-Марк отчаянно рвался в своей узде. А теперь смирился. И даже доволен. Еще два года учения, военная служба, а затем можно будет взять его в дело. Он обладал всем, что нужно для успеха: умом, трудолюбием и даже некоторой представительностью… В один прекрасный день контора отца перейдет в его руки. Жаль только, что в нем нет дерзкой предприимчивости Даниэля. В шестнадцать лет ему бы и в голову не пришло пуститься в одиночку по Африке. Даже если бы его попросили, он бы отказался из страха перед опасной неизвестностью… И в кого он такой чувствительный и малодушный? Любя старшего сына больше других детей, Филипп с огорчением думал об этой его слабости. Он рассеянно прислушивался к Мадлен и Даниэлю, которые обсуждали различия между кайманом и крокодилом, и вдруг с удивлением обнаружил отсутствие Кароль. Дома ли она вообще?

Кароль была в спальне и причесывалась перед зеркалом туалетного столика.

— Ты давно вернулась?

— Примерно час назад.

— Почему не пришла ко мне в кабинет?

— Мерседес сказала, что у тебя Мадлен. Я не хотела вам мешать.

— И вовсе не помешала бы. — Филипп пожал плечами. — Даже наоборот! Мы говорили о путешествии Даниэля. Это касается всех нас, и ты могла бы сказать свое слово…

Кароль поблагодарила его взглядом и тихо возразила:

— Неужели мое мнение кому-то интересно…

— Разумеется!

Филипп подошел к жене и поцеловал ее. Кароль уже не влекла его, как раньше, но он по-прежнему ценил свежесть ее кожи, ее природную грацию и ровную атмосферу, которую она сумела создать в доме.

V

Дождь лил с таким упорством, что большинство торговцев так и не открыли своих лавок. Лишь кое-где в глубине дощатых будок среди темной старинной мебели и безделушек виднелись скрюченные фигуры. Редкие клиенты с зонтами в руках шлепали по грязи перед прилавками, ничего не покупая. Только одержимая своей страстью Мадлен не замечала непогоды. Она верила, что именно здесь, на Блошином рынке, она отыщет то, что ей нужно. Уже не раз, роясь в корзине со старым хламом, она приходила в восторг от очередной находки. Но тут же, покрутив ее в руках, разочаровывалась. Может, она слишком привередлива? Да и знает ли она толком, что ищет? Ледяной ветер студил ей ноги, капли дождя дрожали на полях непромокаемой шляпки, которую она на себя нахлобучила. Мадлен взглянула на запотевшее стекло ручных часов: пять минут двенадцатого! Как быстро бежит время! Они с Франсуазой условились встретиться в маленьком кафе на улице Жакоб, куда должен был явиться и Патрик. Очень важное свидание! И все же она не могла уйти с Блошиного рынка с пустыми руками. Тем более что завтра, в крайнем случае послезавтра, она намерена вернуться в Тук. Мадлен отважно устремилась в самую грязную и захламленную лавку, где восседала толстая старуха, обмотанная черными шалями с бахромой, напоминающей пиявок. Даже не взглянув в сторону толстухи, она, словно озаренная вдохновением, направилась к ящику, набитому железным ломом. Жадные руки Мадлен погрузились в эту кучу, и вот из-под груды ржавых ключей, пробочников, засовов, крючков и гвоздей из кованого железа появилась медная выпуклая ручка с продольными, как на дыне, углублениями. Тонкие бороздки были забиты грязью, но, если хорошенько почистить эту штуку, она засверкает как золото. Тяжелая ручка отлично умещалась в ладони. Многие поколения, ежедневно прикасаясь к ней, сгладили ее первоначальный рельеф и словно оставили свой след. Господи, хоть бы нашлись еще такие же! Скрывая нетерпение, Мадлен продолжала рыться, склонившись над ящиком, откуда несло запахом плесени. Перевернув всю лавку, она откопала четыре ручки почти одинаковой формы.