Бедные звери шизария(СИ)

Сначала ее немилосердно закалывали. Курс принудительного лечения намеренно состоит из болезненных процедур. Сульфотерапия или "сульфазин" — ежедневная невыносимая пытка, которую не по наслышке проверил на своих обожженых ягодицах каждый заключенный в Петелино. Можно ли вылечить больного "сульфой"? Больше всего это походит на экзекуцию, а не на лечение. В наблюдательной Наташка дико орала, выла от боли, ее пожалели, отменили "сульфазин", но она два раза убегала, ее отлавливали с милицией и снова привязывали в наблюдательной. И лишь когда ненавистные уколы заменили таблетками, Малолетка смирилась с приговором, перестала убегать, превратилась в ревностную помощницу персонала.

Горе тем, кто вздумает сбежать из наблюдательной. Она помогает отлавливать и связывать буйных, работает в мойке, таскает увесистые мешки с хлебом и ведра с едой. Она исполнительна, и всегда на подхвате. Срок наказания истекает через два месяца, и на ребячьи проделки медсестры давно перестали обращать внимание. Ребенок все — таки. Пятнадцать лет.

— Ничего себе — ребеночек! — возмущается Поджигательница. — Плюнула мне в кашу, и меня же после этого привязали в наблюдательной, кололи, блин, до потери пульса.

— 6 —

Самое страшное здесь слово — "наблюдательная". В нем — дикий животный ужас унизительной несвободы, когда тебя вдруг привязывают ремнями к постели, а рядом воющие, ноющие дебилы с пустыми лицами и с черными перекошенными ртами. Никому в этом месте до твоего крика и страха дела нет.

Наблюдательную и черных ремней боится здесь каждый. Это — карцер, место пыток. Каждый на своей шкуре познал власть дикого ужаса при виде иглы с кислотной каплей на конце.

Наблюдательная — наказание за побег, за драку, за непослушание, за громкий смех, за плач, просто за слезы, короче за любую аномалию в поведении, которая выпирает из общего монотонного фона…

Страх сдерживает дремучие страсти, но перемалывает их в тайную жгучую ненависть к палачам. Инстинкт выживания объединяет разношерстную публику в касты, которые позволяют притереться к экстремальным условиям. "Бывалые" учат новеньких, как ходить по коридору или правильно заправлять кровати, чтоб не попасть на "сульфазин". Бесценны тайные знания о том, что можно курить, когда кончилась "махра" или, как успеть с мальчиками во время походов за обедами.

— Девоч-ки-и! Таблеточки-и-и! — кричит сестра, и весь Коридор поспешно выстраивается в длинную очередь, некую пародию на уродливый быт за стенами психушки. Больные переминаются, медленно продвигаются к столику с пилюлями, пьют их не в понарошку. Очередь — за лекарством единственное напоминание об отобранной свободой жизни, по которой — тоска…

Таблетки получают все, кроме меня и Люды Брыловой. Мы с чувством превосходства поглядываем в сторону дурацкой очереди. Кто пьет дерьмо — тот признанный дурак. А их здесь немало.

Брылова тоже на экспертизе. Побила старика — вахтера, когда тот отказался ее пропустить в ресторан, схватил за шубу, надорвал подол… Из — за испорченного меха не сдержалась, досталось наверно здорово старику от крупной девахи. Экспертизу она проходит в психушке добровольно. Ее привезли мать со следователем. Девчонки жалеют нежадную на сигаретки девчонку:

— Мать работает на торговой базе, все мальчики знакомые — фирмачи, а сама попала сюда, как последняя дура! В этом году всем уголовным женщинам будет амнистия, а психбольным — лечиться два года!

— 7 —

— Да, блядь, заразы! Перестаньте орать! Уши, блядь, растрескались! Убъю!!! — это наводит порядок негласный главарь малины Ленка Зозуля. Ей всего семнадцать, но она прошла уже все стадии экспертизы и принудиловки. У нее сосудистое заболевание мозга. Здесь она лечится, работает и живет. Дома батя — зверь, поэтому после принудиловки осталась в петелинском монастыре навсегда. Вкалывает за мужика — верзилу, ей доверяют сопровождать больных на медосмотры, от нее не убежишь. Ленка здесь самая живописная. У нее низкие насупленные брови, пухлые детские губы. Широченная морская походка. Хмурый юнга на корабле, наш атаман, крутой пацан, только в халате.

Иногда у нее дтко болит голова, и никакие лекарства не помогают, поэтому вместе с санитарами из мужских отделений ищут новое сильное средство, смешивают содержимое разных ампул и пробуют суррогаты на крысах.

— Вчера, блядь, парни поймали крысу, в сонную артерию накачали какой — то дряни… Не подохла, блядь, жива осталась, ползает…Завтра, блядь, себе накачаем, тоже не помрем.

— 8 —

— Ой, видеть эту шушеру не могу! — воскликнула громкоголосая широкоплечая Проня, ворвавшись в туалет, — Снова сидят! Курят! Матерятся! "Девочки" называются! А еще из города! Нет, у нас в деревне таких не бывает! Так бы и влепила по рожам!

— Иди- иди, — сжала кулаки Малолетка.

— Бля — адь… — процедила сквозь зубы Зозуля и сплюнула себе под ноги, — Достаешь, сука.

Проня поспешно удалилась, и весь Коридор проснулся от ее громогласного крика и жалоб врачу:

— Курят и курят! Дышать нечем! У нас, в деревне, слава Богу!

Блатную малину боялись все больные тетки.

Ко мне то и дело подходили доброжелательницы и предупреждали:

— Не разговаривай с плохими девчонками, не связывайся! Это же убийцы! Воровки!

— Видишь, вон та, маленькая, — из банды!

— 9 —

— Ненавижу ментов! — говорит маленькая Люда, — Лезут, цепляются, гады! Один меня избил, ударил палкой по голове, начал писать протокол, а я ему говорю: "Ты, гад, меня, беременную, палкой по голове бил! Будет выкидыш — посажу!" Он весь позеленел, побледнел, изорвал писанину и как заорет: " Ладно, сучка, проваливай!"

— А ребенок?

— Какой после этого может быть ребенок? Муж одного мента посадил, так они еще больше забегали, вцепились насмерть, довели и меня и мужа, брата посадили…Отец умер от инфаркта, я запила. Не могла видеть это каждый день.

Она удивительно походит на знаменитую Марианну из популярного сериала, только слишком хрупкая и прозрачная. Но голос как железный: "Ненавижу!"

Сюда ее привезли без сознания. У нее было алкогольное отравление. Три дня она лежала под капельницей при смерти.

— 10 —

А у меня они колготы украли!

— Лифчик утащили!

— Полотенце исчезло!

…Наркоманке устроили шмон. Перевернули постель, тумбочку, но ничего не нашли. Целый день она дулась на теток, сидела красная, обесчещенная неслыханными подозрениями, но гордо, назло всем, распевала на весь коридор:

— Воровка я, воровка…

Ей всего семнадцать, но здесь она уже во второй раз. Пришла сама, чтобы снять ломку. Уверена, что скоро снова сюда попадет, потому что муж все равно заставит колоться. Наркотики стоят очень дорого, поэтому идут воровать на рынок

— Фарцу не жалко! У этих красть можно! Они — у нас, а мы — у них! — рассказывает она, расчесывая свой золотистый хвост. Все происходит по сценарию: она, фирмовая девочка, подходит к какому- нибудь лоху, знакомится, пленяет, а в это время происходит "экспроприация".

— Муж без меня красть не ходит, не получается у него. Вчера мою песцовую шапку и дубленку уже продал. Так и надо мне. И муж мой — вор, и сама я — воровка!

— Девочкииии, на прогулку! А ты куда? Тебе — нельзя! Ты — под арестом.

-------

Вдруг подошла Брылова, бледная, глаза вне орбит:

— Тань, ты знаешь, ч т о оказывается?

— Ч т о?

— Они каждый день за нами наблюдают, и все записывают в журнал. Сегодня меня попросили расчертить, а я смотрю: там все про нас. И какая — ты, и какая — я, что делаем, как едим, как ходим…С кем общаемся. И про меня записали, что курю, а про тебя, что общаешься с Поджигательницей и Наркоманкой…А еще…