Детектив (СИ)

"Господи, уже полночь, это невыносимо. А вдруг сын нуждается в моей помощи!? А вдруг он сейчас зовет маму!? А вдруг его жестоко избили!? Мой ребенок валяется на пустынной ночной улице без сознания! Напали бандиты! С ножами!!!"

Не совладав с таким накалом эмоций, Тамара Сергеевна ураганом ворвалась в спальню и бросилась настойчиво будить мужа.

- Юра, Юра! - Она истерично тормошила его за плечи. - Да проснись же ты, наконец, истукан!

Глава семейства с трудом разлепил веки. - Что случилось? - Он строго воззрился на супругу.

- Давай быстро вставай и одевайся. Артика до сих пор нет. Вдруг что случилось! - От нервного напряжения ее колотил озноб. - Сейчас пойдем его искать.

- Но куда? Где он может быть? - Отбросив одеяло и поднимаясь с постели, бурчал Юрий Степанович.

- Сходим к морю, на центральный пляж. Сына обычно где-то там гимнастикой занимается, будь она неладна. - Женщина уже обувала туфли в прихожей. - Юра, давай быстрее, я подожду у парадного.

Щелкнул замок. Она отворила входную дверь... Душераздирающий женский вопль, что визг тормозов, пронзил ночную тишь подъезда.

* * *

Кукарекин торжественным голосом дал команду; связанного подняли и потащили. Артур осмотрелся. Вокруг росло много деревьев и кустарника, а под ногами, на молодой траве, кое-где шелестела прошлогодняя листва. Местность походила на сквер или парк. Вдали шум прибоя. Подручные главаря вытащили Артура на маленькую, освещенную луной поляну, в центре которой маячило одинокое деревце. И тут, совсем рядом, на фоне ясного обрывка неба, Карчёнов заметил треугольную крышу небольшого щитового домика. Он тут же смекнул, что находится на территории кемпинга для отдыхающих, который обычно не работал до второй половины мая.

- Ставьте его к дереву. - Послышался надрывный голос Рылеева, и пленника прислонили к стволу.

Подошедший Кукарекин выключил фонарь; на поляне было и так светло. - Вот и все Артурчик, именно тут, твое никчемное существование и закончится. - Он оскалился двумя рядами белых зубов. - Что, очко жим-жим? - Андрей пошлепал сверстника по щеке. - Да ты так не тушуйся. Пенять то тебе - в принципе - не на кого. Сам кашу заварил, сам и расхлебаешь. Ты же пойми, чудак-человек, с нами так нельзя, мы сила, мы коллектив, мы неформальная диктатура; нас либо уважают, либо боятся. А ты, ну кто ты такой? Ты одиночка! А один, как тебе видимо не известно, в поле не воин. Ты ничтожный пук - вони напустил, и исчез.

В данный момент несчастный мальчик походил на ягненка, которого волки загнали в угол и уже приготовились к роковому прыжку. Он терялся в догадках, что еще удумали эти изверги!? "Если они не собираются меня убивать, значит, готовят очередную выходку. Но какую? Что они хотят со мной сделать?" Рот был заклеен, спросить не представлялось возможным; оставалось ждать. Но сердце уже рвалось из груди, все тело било нервным тиком, а большие капли пота, скатываясь со лба, заливали вытаращенные глаза.

Кукарекин что-то поднял с земли и подошел к своей жертве. - Как ты думаешь, что это такое? - он взметнул руку и Карчёнов увидел деревянный ящик из-под винных бутылок. - А вот и нет. Это не просто ящик, сегодня это эшафот. - Он поставил его к ногам жертвы, а затем достал из-за пазухи веревку с уже готовой петлей. - А это что? Правильно, теперь угадал, это веревка. И ты видишь, какая она толстая - таких как ты двоих выдержит.

У Артура подкосились ноги, он начал задыхаться. Вихрем ужаса промелькнула страшная мысль. " Неужели повесят!? Разве смогут?" Мальчик хотел крикнуть; за что, я хочу жить! Но было слышно только глухое мычание. Он попытался вырваться, но палачи крепко держали его за руки. Да и что, по большому счету, мог сделать связанный по рукам и ногам юноша.

Один из прихвостней влез на дерево, Мяч бросил ему веревку. - Вяжи покрепче, чтоб не сорвался.

Подошли еще двое, поставили трепыхающегося Карчёнова на ящик.

- Вы его пока держите. - Командовал процедурой Кукарекин. - Ну что, готово? Надевай петлю мерзавцу. Да глядите, не перестарайтесь, а то еще задохнется раньше времени.

И вот, петля затянулась. Артур с омерзением чувствовал ее холодную, смертельную хватку. Чувствовал, как сильно натянута веревка, как удушающее она давит на кадык.

Жертву отпустили. Теперь он и сам стоял смирно, как по струнке, боясь опрокинуть этот шатающийся, скрипучий постамент. Его била дрожь, все тело трясло будто в лихорадке и нестерпимо болела голова. Он уже не слышал голосов Кукарекина и Рылеева, которые, ухмыляясь, давали циничные напутствия перед "дальней дорогой", ни шума ветра, ни шелеста прибоя, ни хохота остальных соучастников казни. Впервые в жизни Артур умолял Бога помочь ему. Оказывается, он панически боялся смерти, боялся, что больше никогда не увидит родителей, своей бабули, моря, гор, заката и восхода. Мальчику было безумно страшно, ведь он только начинал жить. Молодость только распускала свои цветки. Только цветки! Не вкусив плода, все должно закончиться!? В самом расцвете, ликующий, благоухающий, ослепительный водопад жизни - сменит вечная тьма!?

Внезапно Артур почувствовал, что его стали поднимать. Искра шальной надежды блеснула в извилинах, пораженных предсмертной агонией. Сознание начало возвращаться в реальность. Его подняли над эшафотом всего на пару-тройку сантиметров, а Гвоздь водрузил на него небольшой кусок кровельной оцинковки. Одновременно с этим действием, один из шестерок стащил с жертвы кроссовки и носки. Кукарекин подошел вплотную.

- Ну что, музыкантишка - правда, уже бывший - ломаешь голову, зачем такие сложности? - В его глазах сверкало чувство животного превосходства. - Все до безобразия элементарно. Мы тут посовещались, и я решил; прежде чем ты соизволишь удавиться, тебе представится неудовольствие помучиться. Твои пятки подрумянятся, что куриная шкурка на сковороде. Мы подожжем этот деревянный ящик, а когда он прогорит, то рухнет сам по себе. Так что выбивать его из-под тебя никому не придется, а значит и совесть никого после грызть не будет. Зато пока сие сооружение прогорит, ты успеешь насладиться запахом своей собственной, паленой кожи. И ноги поднять не сможешь, иначе лишишь себя радости пожить несколько лишних минут. - Молодой садист расплылся в улыбке. - Ну, засрандей, как тебе мое изобретение? Теперь видишь, не ты один у нас такой умный... Был.

Тем временем Рылеев уже затрамбовал внутрь ящика хворост, и теперь обильно его поливал водкой из бутылки.

- Константин, ты гляди всю водяру не переведи. Нам же еще нужно чем-то жмурика помянуть. - Издевался Кукарекин, взрывая очередной раскат похабного гогота.

Под ногами послышалось чирканье спичек, но приговоренный этого не видел, так как туго натянутая веревка не позволяла опустить голову. Он смотрел на небо, на звезды, на луну, на крадущуюся к ней грозовую громаду. Артур уже мысленно прощался с родными, представил, как безутешно будет убиваться мама... когда ей скажут. Попросил у нее прощения. Он воскресил в памяти своих питомцев; теперь ему больше не будет по утрам докучать своими трелями канарейка. А ёжик, он так к нему привязался. Затем мальчик вспомнил свою блестящую игру на фестивале, переполненный зал. А как ему рукоплескали! Овации не смолкали даже после его ухода со сцены. Ради той минуты стоило жить. Он почувствовал, как по щекам потекли слезы. "Неужели это больше не повторится!? Как рано пришел конец!" И тут его уши уловили тишину. Артур опустил взгляд. Вокруг никого не было. "Они сбежали! Бросили меня умирать! Звери!" Едкий дым от горящего хвороста, да уже занявшихся реек ящика проникал в легкие, щипал глаза, и оставлял в горле прогорклый привкус. Только сейчас Артур ощутил, как горячее железо начинает печь ступни. Впрочем, то была мелочь, по сравнению с ближайшим будущим. И про себя, словно в бреду, он твердил; "Мама, мамочка, я не хочу умирать. Я тебя люблю, родная. Я хочу жить!"