Добро пожаловать в ад

     Сквозь шум боя я услышал дикий крик. Из-за стены выскочил Антонов. Одной рукой он держался за обрубок другой руки , из которого лилась кровь, и беспрерывно кричал. Одновременно несколько очередей сбили его на землю и заставили замолчать.

Терехину, стоящему недалеко от меня, пулей вырвало клок волос со лба. Кровь заливала его глаза, пенящиеся ноздри. Окрасила грудь. Нас накрыло взрывом. Я услышал резкий крик. Оглянулся и увидел, как Терехин пытался ползти, отталкиваясь от пола кровавым дрожащим обрубком ноги, поливая кровью мусор. От невыносимой боли он начал кататься по полу. Но через минуту, вздрагивая, затих.

     Трупы солдат валялись как попало. У лежащего в проходе Дунаева оторвало часть лица - очередь прошила его шею и подбородок. Надо мной пули с чавканьем впивались в мертвое тело, свисающее с крыши.

В доме послышались крики чеченцев, грохнул взрыв и я услышал топот ног бегущих людей.

     Мы уходили через сад, рассредоточившись по "зеленке", предварительно забросав ее гранатами.

     Вдруг метрах в сорока от меня, за спинами уже миновавших опасный участок бойцов, из окна подвала раздалась очередь и пули одновременно опрокинули на спины двоих солдат. Из-под кирпичной стены бил пулемет.

     Я упал прямо на скользкий от крови труп валявшегося боевика и пополз на четвереньках вдоль кустов. Мелкие камни впивались в колени изрезали ладони.

     Услышав сзади непонятный звук, я повернулся и вскинул автомат. Кто-то из бойцов уходил вслед за мной.

     - Справа, сотка, - крикнул я. - Красная крыша.

     Мы находились почти на краю села. Но к месту сбора еще надо было добраться. я пробирался вдоль домов и заборов, старательно избегая встреч с мелькающими повсюду боевиками.

     Мне казалось, что я иду прямо на стволы "чехов". Никогда прежде я так сильно не ошибался, и уже начинал сомневаться, что смогу выбраться из этого ада живым.

     Несколько раз я слышал очереди впереди и прятался в закоулках. Меня никто не замечал и это было просто везением. Я молился всем богам, которых знал.

     Мне предстояло пробраться вдоль гряды метров шестьдесят. Не следовало рисковать. Времени для этого уже не было.

     Я полз, прижимаясь к земле так, что оцарапал подбородок о камни.   Неожиданно я наткнулся на трупы двоих солдат.

     Обнаженное тело Боброва лежало на земле. Рот у него был открыт и я видел кровавый обрубок языка. Глаза у него были выколоты. Ниже пупка висел еще один кровавый комок. Острым лезвием был распорот живот и через проем вытащен желудок. Тело было покрыто знаками, вырезанными ножом.

     У Рокотова вместо левого глаза свисал пучок тонких бело-красных сухожилий и мышц, на котором повисло омертвевшее глазное яблоко. В середине его горла была рваная рана: ему вырезали голосовые связки.

     Непонятно, как бойцам удалось пробраться к дому с красной крышей, расположенному с края села. ребята разбирались в ситуации не хуже меня: смысла оставаться здесь не было.

     Мы отходили по совершенно открытому простреливаемому месту. Автомат, зажатый в моих руках, стал мокрым. Я бежал, падал, снова бежал и падал. сердце билось у горла, мешая дышать.

     Чечены долго стреляли нам вслед, уверенные в своей безнаказанности.

     Перед рассветом мы вышли в расположение своей части.

     Потом, в течение нескольких дней, на базу в одиночку и группами возвращались заблудившиеся солдаты, и никогда - ни до, ни после - число дезертиров не было так велико.

     Моя прежняя жизнь казалась отдаленной от меня годами. Все прошлое неожиданно стерлось в памяти. Мои чувства заполнил страх, боль, опасность. Я проживал каждую минуту и секунду так, будто они последние. Не существовало никакого другого времени и никакого другого места, кроме как здесь и сейчас.

     Водка - единственное утешение в этой проклятой Чечне. то дождь лил, как из ведра, то солнце палило нещадно и вокруг всегда полно "чехов". Самый настоящий ад. Только после стакана - другого можно было почувствовать себя нормально. Боевики и в горах и в селах - среди мирных, как рыба в воде.

     Мы проигрывали войну. Мы быстро отбивали утраченные позиции - не считаясь с потерями. Чечены гибли, но было непохоже, что число боевиков уменьшалось. Наши войска были всесокрушающи и способны на все, что угодно. Для того, чтобы спасти Чечню, приходилось уничтожать ее. Войска восстанавливали контроль над всей территорией, но она оставалась занятой "чехами".

     Все, что я видел в Чечне - это отчаяние, страх и смерть. Каждый из нас знал, что войну мы проигрываем. Об этом много не говорили. Но чеченская компания продолжалась.

     Иногда мне казалось, что я уже умер, только сам об этом не знал.                                       

                                                  4

     Рота готовилась к рейду по "зачистке". Времени на отдых было слишком мало. Усталость оказывалась не только неприятна сама по себе, но была опасна тем, что делала ребят разбитыми и несобранными и вела к ненужным потерям.

     Прибыло пополнение "срочников", и до обеда я был занят их размещением. Для молодых бойцов все здесь было странным и непривычным. Они выглядели жалкими и несчастными, хотя и старались создать о себе противоположное мнение.

     Все солдаты казались мне похожими один на другого. Я никого ни о чем не спрашивал. У меня не было такого желания. Я словно все еще пытался забыть то, что произошло раньше. Эту привычку им предстояло приобрести одной из первых. Воспоминания о пережитых смертях были способны свести с ума любого. Следовало просто покоряться происходящему.

     С самого утра было очень жарко и душно, и на совещании в батальоне я чувствовал себя отвратительно. Я стоял, прислушиваясь к немногословным рассуждениям и приказаниям, которые казались разумными только для новичков. Я уже успел убедиться, что о том, что происходит вокруг, где находятся боевики, откуда может угрожать опасность в штабе знали не больше, чем любой командир отделения.

     В узкой комнате собралась большая часть офицеров батальона. Мы столпились вокруг майора Павлюка перед картой района, на которой были отмечены новые расположения федеральных войск.

     - Нужно заставить боевиков воевать так, как хотим мы, а не как хотят они, - сказал майор Блохин.

     - И когда же это произойдет? - спросил я.

     Для Блохина в жизни все было ясно: пожрать, выпить, переспать.   Никаких колебаний, никаких сомнений. Мне следовало быть таким же, но я не мог.

     Нам говорили, что усмирить чеченцев легко, а здесь оказалась война.

     Боевики воевали грамотно. У них, как и у наших войск, были четко определенные зоны ответственности с эшелонированием сил и средств.  Базовые склады находились в труднодоступных районах, которые хорошо охранялись.

     Я очень хотел, чтобы война закончилась, хотел избавиться от нее и совсем не стремился испытывать ненависть к чеченцам. Я им почти сочувствовал.

     Возвратившись с инструктажа, я застал своих бойцов устанавливающими палатки и другие сооружения для штабных подразделений. Солдаты расчищали территорию от кустов, устанавливали проволочное заграждение и выравнивали грунт.

     Пристроив карту на столе, я опять изучал обстановку, которую знал наизусть. Это было защитой от моих собственных сомнений.

     Я всегда знал, что оказался в армии не случайно. Я не любил хаос и неразбериху. Меня не привлекала острота ощущений. Я ни с кем не сходился поближе и не стремился к этому, довольствуясь обычным общением с окружающими. Я хорошо знал, что мне не нравилось и всегда предпочитал одиночество любой компании.

     Я боялся признаться себе, что старею. Все дело было в этом. Почти все, с кем приходилось общаться, оказывались моложе меня.