Как сделать птицу

Я была не в счет, в том смысле, что ради меня не стоило зажигаться и оживать. И папа был не в счет. Другое дело Эдди. Или кто-нибудь еще; поначалу кто угодно, кого она еще толком не знала, подходил для этого. Но, при всем том, она быстро уставала от людей. Она могла полностью потребить кого-нибудь, всю силу его глаз, особенно если он не был человеком важным, или богатым, или очень образованным. Поначалу она бывала очень мила, но как только знакомилась с кем-нибудь чуть-чуть ближе, утрачивала всякий интерес. В таком человеке больше уже не было нужного ей заряда; он становился не более полезным, чем старая разряженная, имеющая течь батарейка. Но вот к Эдди она питала какие-то особые чувства. И это было вызвано не тем, что он был мужского пола, потому что и папа был мужского пола, но в его случае это не работало. Просто Эдди был похож на нее. Он был самородком. Любить его было почти все равно что любить саму себя.

А потом наступило то ужасное жаркое лето, когда все сделалось каким-то странным. Именно тогда я начала кое о чем догадываться, общаясь с Гарри Джейкобом, и именно тогда Сьюзи Ньюбаунд забеременела от Люка Нельсона и была вынуждена уехать с ним в Бендиго. А что касается маминой жизни, это было то самое лето, когда Эдди решил, что он не хочет возвращаться в школу.

Когда он объявил это за обедом, мама напряглась, а взгляд ее стал безумным. Она повернулась к пале и сказала:

— Нед, он не может так поступить.

— Почему бы и нет? — насупился Эдди.

Папа отложил вилку и произнес небольшую речь:

— Тебе нужно получить хорошее образование. Поверь мне, наступит день, когда ты пожалеешь о своем решении. Сейчас ты можешь и не понимать, что тебе нужно образование, но позже ты это поймешь. Доучись уже последний год, а потом отдохнешь и подумаешь, чем ты хочешь заниматься.

Прежде чем Эдди успел хотя бы попытаться как-то ответить, мама обхватила голову руками и разрыдалась.

— Вот видишь, Нед, вот видишь. Все потому, что мы живем здесь. И из-за типов, с которыми он водит дружбу. В деревне нет образованных людей. Это все твоя вина. Улаживай все сам. Скажи ему. Скажи ему, во что он превратится, если пойдет здесь работать на какую-нибудь обычную работу. Он ничего не добьется. Ах, Эдди, ты бы мог всего добиться, если бы только захотел. — Она наконец повернулась к Эдди и коснулась его рукой. Эдди попросил ее успокоиться. Но она не успокоилась. Именно в этот момент она внезапно обвинила в происходящем Гарри Джейкоба. — Это Гарри? — закричала она. — Это потому, что он бросил школу?

— Да нет. Гарри здесь вообще ни при чем. Просто мне самому в школе совсем неинтересно. — Эдди явно становилось не по себе. — Мам, ты не могла бы успокоиться? Ничего особенного не происходит. — Он сложил руки на груди и отвернулся от нее.

— Это все Гарри! Я знаю, это все он. Эдди, он — фермерский сын. У него нет твоих дарований. Нед! — Она развернулась к отцу. — Ты должен по-дожить конец этой дурости. — Она схватилась за край стола. — Эдди, я запрещаю тебе. Категорически запрещаю!

— О господи! — Эдди презрительно фыркнул и встал из-за стола.

Мы с Эдди в этом были очень похожи: мы просто терпеть не могли, когда нам указывали, что делать, а чего не делать. Она должна была это понимать. Папа склонился к ней:

— Эмма…

Она подняла руку и остановила его. Она закрыла глаза и добилась полной тишины, как иногда делает дирижер по ходу исполнения музыкальной пьесы. А потом она тоже ушла из-за стола. Папа вздохнул. Все это было полным безобразием, потому что как раз в последнее время мама чувствовала себя лучше обычного. Уже давно никто не ссорился, она проводила в постели не так много времени, как раньше, она вставала, выходила из дому, покупала себе обновки. Она даже готовила. Самое интересное, впоследствии оказалось, что кое в чем она была права. Было бы лучше, если бы Эдди поменьше болтался с Гарри Джейкобом, но только причины для этого были совсем иные, не те, о которых говорила она.

Однажды вечером папа пришел домой с букетом красных роз. Он держал цветы головками вниз, они висели на уровне его коленей. У папы был испуганный вид. Он медленно поднял розы, как будто не был уверен, что ему следует это делать.

Она не улыбнулась. Она сузила глаза и вздернула нос, а потом вытерла руки о полотенце, вырвала розы у него из рук, швырнула их на пол.

— Ты думаешь, что можешь все наладить простым букетом? — закричала она на него.

Эдди и я сидели за столом и ели горячие бутерброды с сыром. Она не ела, она стояла у раковины. Папа ничего не говорил.

— Ну и? — вопрошала она.

Он вздохнул и посмотрел вниз, на цветы, словно размышляя, стоит их поднимать или нет.

— Эмма, — сказал он мягко, и все слова, которые он хотел произнести, застряли у него в горле, растаяли на языке, пока он стоял с раскрытым ртом и протягивал к ней руки.

Она мотнула головой и воззрилась на него с таким отвращением, что он развернулся и вышел. Я слышала, как он прошел через холл, взял свои ключи и тихо закрыл за собой входную дверь, покидая дом. Она выбежала в холл и принялась кричать ему вслед:

— Ты ни на что не годен! Ты ничтожество! Из-за тебя я несчастна. Лучше бы я никогда…

— Мама, заткнись! — заорал Эдди. Он резко вскочил со стула и смахнул со стола стакан с водой. Его глаза сверкали, но больше он ничего не произнес, он просто замер и стоял неподвижно. Я подняла стакан.

Ее рука поползла вверх по шее и сдавила ее. Губы ее тряслись, она отрывисто и судорожно глотала воздух. Ее лицо было искажено, и она все никак не могла придать ему подходящее выражение. Она была в какой-то панике. Ей хотелось закричать на Эдди, но она не могла этого сделать. На какое-то мгновение она впилась в него безумным взглядом, но когда он отвел глаза, она перевела взгляд на сломанные розы. Лепестки разлетелись по полу и напоминали следы увечья или травмы. Она так смотрела на эти несчастные сломанные розы, словно они совершили по отношению к ней нестерпимую несправедливость, а поскольку розы этого не отрицали, она, трагически вздохнув, бросилась к раковине и, зарыдав, склонилась над ней. Я положила руку ей на спину. Она включила воду на полную катушку, на меня она не смотрела. Потом она выбежала вон и бросилась на кровать. Ее рыдания сотрясали весь дом.

— Черт это все дери, — выругался Эдди. — Ненавижу все это. — Он смотрел на льющуюся воду.

— Бедный папа. — Я закрыла кран.

— К черту все, — сказал Эдди и включил телевизор на всю громкость, чтобы его звук заглушал рыдания.

Папина мягкость заставляла маму кричать на него, точно так же как иногда подушка словно заставляет вас ударить по ней кулаком.

Глава шестая

Я нашла ресторан. Я думаю, это был тот самый. Во всяком случае, стулья там были такие же. Он находился в северной части города, на Бурк-стрит. По одну сторону располагалась длинная стойка, а по другую — длинная скамья вдоль стены. Пол был в клеточку, одноногие стулья были жестко закреплены на своих местах, так что было невозможно подвинуть их поближе друг к другу. Люди сидели по обеим сторонам, по большей части скрючившись над газетами и одной рукой ковыряясь в еде. Меня, казалось, никто и не заметил. Никто не удосужился оторвать взгляд от своей газеты и посмотреть на меня, хотя на мне и было длинное красное платье. Я не могла решить, хорошо это или плохо; очевидно, я не выглядела слишком вызывающе, но в то же время, значит, и не была особенно привлекательной. Я пришла к выводу, что выглядела я средне, и это меня лично вполне устраивало. Итак, я облокотилась о стойку и принялась рассматривать пирожные, которые красовались передо мной в ожидании моего решения.

Толстый, с седеющими волосами и словно опухший от усталости официант двигался медленно, как моллюск. Он протер полотенцем стакан изнутри, а потом, присев на скамью, что-то крикнул по-итальянски низкорослой, с золотыми кольцами в ушах женщине, работавшей на кухне. Ее было плохо видно, она наклонялась над кастрюлями, вытирала тарелки, вздыхала.