АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА
АРХИПЕЛАГ СВЯТОГО ПЕТРА читать книгу онлайн
НАТАЛЬЯ ГАЛКИНА. Архипелаг Святого Петра. М., “Текст”, 2000, 333 стр. Книга петербургской писательницы Натальи Галкиной — это по сути своей роман-путешествие по сорока с лишним островам, составляющим архипелаг, на котором расположился всем нам знакомый город Санкт-Петербург. Однако сколько бы мы с вами ни бродили по его проспектам и набережным, сколько бы ни вглядывались в силуэты прославленных дворцов и соборов, нам не удастся увидеть здесь то, что увидели герои этой книги — молодой человек Валерий (в будущем видный искусствовед) и красавица полуяпонка Настасья. Ибо у них двоих, как у всех истинно любящих, особое зрение, обостренный слух, нечеловеческая прозорливость, дар видеть, слышать и замечать то, чего не видят, не замечают все остальные люди. Забегая вперед, можно отметить, что в тот момент, когда Валерий в конце концов отказывается от своей любви, мир вокруг него мгновенно тускнеет, исчезает волшебство, и ничто — ни сознание выполненного долга, ни пришедшая к нему известность — заменить этого не может. “Теперь, — признается Валерий, — я отличаю людей любящих и любимых от прочих, первым дано понимание мира”. Мир, такой, каким его видят путешествующие по невским островам влюбленные — на речном трамвайчике, на катере, на ялике, на надувной резиновой лодке, на автобусе, пешком, — хранит в своей слоистой сущности события и персонажей ушедших эпох и, когда появляются достойные зрители, демонстрирует свои возможности, доставая все, что нужно, словно фокусник из пустого ящика. Время от времени в районе островов появляется длинноволосый мужик с диким взором, одетый в драную окровавленную рубаху, в котором без труда узнается Григорий Распутин. На прогулке возле Новой Голландии влюбленная пара сталкивается мимоходом с грубым матросом, который оказывается знаменитым “матросом Железняком”, украсившим палец краденым бриллиантом. На Крестовском острове навеки поселилась тень последнего польского короля Станислава Августа Понятовского. Ведь именно здесь проходили когда-то его встречи с будущей Екатериной Великой. На другом острове, называемом Овчим, в ночной мгле вырастает перед путниками “Подзорный дворец”, возведенный Петром, со ступенями, уходящими прямо в воду, с таинственной карлицей, хранительницей царских покоев. По невским волнам плывет удивительный железный остров, когда-то построенный англичанином Бердом по велению Петра Первого. На его палубе наши путешественники видят гуляющих среди железных деревьев четырех девушек и мальчика в матроске. Через мгновение их место займет сам отец семейства, царь Николай Второй, непринужденно беседующий с Матильдой Кшесинской. Вблизи Пулковских высот, возле фонтана, сооруженного архитектором Тома де Томоном, собираются на водопой ведьмы — любительницы палиндромов, а где-то в Коломягах чухонка Марья Павловна разводит чудный сад, подозрительно смахивающй на райский. Кроме призраков царственных и именитых острова невской дельты наводнены еще и духами вполне простонародными. В большом количестве здесь встречаются так называемые “переведенцы”, “подкопщики”, “деревенщина”. Тени всех тех рыбарей, косцов, лесорубов, которые в давние времена заселяли побережье. Окутанные вязкими речными туманами, заливаемые дождями, носимые ветрами вместе с охапками древесной листвы, островные призраки чувствуют себя в здешних краях вольготно. Неспроста автор предупреждает читателя: “Предметы, все детали бытия архипелага Святого Петра, обратимы, неуловимы, исполнены колдовства, играют в множества, двоятся, троятся, дробятся, сливаются, теряются то появляясь, то исчезая. Будьте внимательны на островах архипелага...” Однако нам, живущим в так называемую эпоху технического прогресса, вряд ли грозит встреча с чем-либо подобным. Ибо у нас нет пропуска на острова, где чувствуют себя как дома Валерий и Настасья. Ведь любовь в нашей сегодняшней литературе порядком выцвела, устремилась в сторону скабрезного анекдота или же холодных метафизических рассуждений. Но автору “Архипелага Святого Петра” нет дела до того, что пишут и что исповедуют другие. У самой Натальи Галкиной хватило отваги рассказать о любви, преображающей мир, счастливой и горькой. И написать по-настоящему обаятельную книгу. Галина КОРНИЛОВА.
Внимание! Книга может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних чтение данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕНО! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту [email protected] для удаления материала
– Чтой-то ты опаздываешь, небось вчера у калитки с кем-то за полночь долго стоял.
Дважды в год опаздывала наша старая (натурально) дева и в ответ на эту шутку краснела до корней седеющих волос, до слез заливалась принужденным смехом, почти обижаясь, однако польщенная.
Он вызвал меня в свой кабинет.
Эвелины Карловны на месте не было, мы были одни. Он долго вглядывался в лицо мое, качая головою. Потом сказал:
– Ну, ты даешь, Валерий. Не ожидал от тебя. Такой скромный парень. Иди, я тебя не задерживаю.
В одной из комнат Настасьиной квартиры, зеленом кабинете с большим письменным столом, висели карты. Целая стена карт, вернее, свободная от двух небольших книжных шкафов (на одном из шкафов - судовые часы) часть стены; в центре карта Санкт-Петербурга, - реки, каналы, пруды раскрашены от руки карандашом. На другой карте увидел я Камчатку, Сахалин, Японское море, Маньчжурию. Еще один барометр у окна, круглый. Три модели парусников на полке. Огромные раковины; в двух шумело море (океан?), остальные молчали. Большая картина в золоченой раме с удивительно знакомой изумрудной зеленью морских волн.
– Айвазовский, - сказала Настасья. - Папина любимая картина.
– Твой отец моряк?
– Адмирал. В юности был героем Цусимы.
Если бы я тогда же спросил, жив ли ее отец, я получил бы, возможно, в нагрузку (как тогда торгаши выражались) реплику о том. где он в настоящий момент и как он там оказался, то есть разъяснение немаловажное, изменившее бы все, может быть; но я отвлекся; мы были озабочены, и я, и она, некоторыми интимными проблемами. Основная проблема, как я теперь понимаю, была в том, что я еще не имел дела с женщинами, трусил отчаянно; главное - стеснялся раздеться при ней, я не представлял, как я стану раздеваться, расстегиваться и тому подобное, это меня убивало, отчаянная проза деталей. Поэтому, испытывая острейшее желание свалиться на ближайший диван, ковер, тахту, что угодно, мы только целовались и обнимались. По счастью, на нас накатывало только время от времени; уже тогда, до близости, нам просто было хорошо в обществе друг друга, хорошо и легко, несмотря на все наши «проблемы».
Вскипел кофе, Настасья пошла в ванную помыть руки, переоделась в длинный шелковый халат (и этот шелк тоже шуршал при ходьбе и искрил под моими руками), позвала меня.
– Расстегни фермуар, я не могу снять ожерелье, кажется, там нитка попала в застежку.
Я послушно расстегнул ее ожерелье
Она наклонилась над ванной, включила кран, схватила душ на гибком шланге и окатила меня водою с ног до головы.
– Ну и шутки у вас, леди, рехнулась ты, что ли, как же я теперь домой-то пойду?! Еле пиджак снял, он мокрый насквозь, что за муха тебя укусила?
– Пиджак твой высохнет к утру, - отвечала она, - удаляясь из ванной, - зато теперь тебе придется раздеться. Полотенце на вешалке, халат за дверью.
В жизни не надевал я халата. Этот, за дверью (что бы мне спросить тогда: чей?), пришелся мне впору, но был длинный, почти по щиколотку, махровый, тоже зеленый, с длинным узким поясом. Там же, за дверью, на кафельном полу, нашлись и тапочки без задников.
– Теперь мы оба в халатах, - сказал я, - как японцы
– Японцы в кимоно, - сказала она, подходя ко мне.
Проходившие под окном на набережной машины мелькающими мимо огнями фар запускали из окон по потолку веера лучей и антилучей - теней от оконных переплетов. Волшебство полутьмы, полусвета, световой паутины, несуществующей геометрии повторялось, то была не одна ночь, я не считал, тысяча одна ночь из сказки, ведь тысяча одна ночь - не цифра, не число, символ волшебных историй, рассказанных шаху шахиней. Шахрияру Шехерезадой, - точно так же, как в сочетании «первая любовь» «первая» - не числительное… как и «последняя», впрочем…
Случалось, фонари зажигались позже или гасли раньше, и тогда видны были звезды. Я запомнил с детства: небо, которое мы видим, - всего лишь воспоминание: иные звезды погасли, иных уж нет, а те далече, и все они, весь планетарий, сейчас уже изменился, каждое светило на самом деле не там, где мы его видим, все вранье, обман зрения, снова действительность, и факты не совпадают, мы постоянно находимся под небом, которого нет.
Молчаливая величавая, флотилия судов плыла за окнами.
– Мы тоже на корабле, - сказал я ей. Она посмотрела на флотилию.
– Женщина на корабле - плохая примета.
– Волею судеб я отбил тебя у пиратов и везу в своей каюте на твой родной остров.
– А ведь мы и вправду на островах.
– Я думал, острова в конце Петроградской: Елагин, Каменный, Крестовский.
– Ленинград расположен на островах, - сказала она, - сначала, в Петровское время, их было больше ста. А теперь сорок пять.
– Что же они под воду, что ли, уходят?
– Засыпают ненужные каналы и протоки, делают перемычки, некоторые из островов сливают воедино, мне отец рассказывал.
– То есть мы живем на островах и не замечаем этого?
– Мосты-то замечаем. Хочешь, посмотрим на карте в кабинете? Я все равно пойду на кухню. Я хочу есть. Где твой халат?
Мой халат валялся на полу у кровати.
Мы не сразу дошли до кабинета, застряли, потому что некоторое время целовались в прихожей.
– Видишь, сплошные острова.
– Прекрасная островитянка Настасья.
– Даже дважды островитянка: мама ведь японка, а Япония - государство островное. Кюсю, Хонсю, Сикоку, Окинава, Хоккайдо.
Я разглядывал карту Петербурга, которую видел впервые.
– Целый архипелаг.
Она пришла в восторг, захлопала в ладоши.
– Мореплаватель, твой корабль достиг архипелага! Мы его открыли! Это открытие века.
– Т-с-с! Это наша тайна! Мы его открыли, он принадлежит нам, мы поплывем от острова к острову, исследуя их. побываем на каждом малюсеньком островке, никто не узнает, что теперь мы - жители архипелага… а как мы его назовем?
Она призадумалась, но только на минуту.
– У него уже есть название! Все его знают - его не знает никто! Архипелаг Святого Петра!
Мы пили легкое грузинское вино, кажется «Чхавери», ночные грозди черного винограда прятались в ночной листве. Голодные, как волк с волчицей, преломили мы хлеб, посыпали его тертым сыром. Зеленоватые морские воды замерли в метафизическом всплеске на картине Айвазовского; богиня любви Венера, возникшая, как известно, из пены морской, соединила нас воедино в стихии своей, превратила в островитян; в первую нашу ночь мы стали обитателями архипелага Святого Петра
– Мы на каком острове находимся?
– Тут полно безымянных островов.
– Так не годится. Маленькие пусть остаются без имен, а большие поименуем лично - и начнем с того, на коем пребываем сейчас.
Она сидела нога на ногу, розово-золотое колено в распахнувшемся шелке, маленький атолл в водной зеленце. Я сказал: мы находимся на острове Настасьи, ей не понравилось, мы поспорили, мы препирались в пятом часу утра, ловцы жемчуга, искатели приключений.
– Я хочу спать, - сказала она.
Она хотела, я хотел, мы хотели; «мы» уже существовало, существовало и «хотеть»; настало «спать».
– Остров Ночной, - пробормотала она, засыпая.
– Да, - отвечал я.
«Остров Ночной отделен от прочих островов Зимней канавкой, Мойкой, Летней канавкой и Невою. Зимняя и Летняя канавки иначе именуются каналами. Река Мья (Мойка) местами служит водопоем для крыс, бродячих собак и бездомных кошек.
На острове есть множество маленьких капищ Венеры Ночной, Venus N.».
Настасья против последнего предложения возражала, но я его оставил. И еще приписал:
«Ночами жители острова любят окатывать друг друга водой».
– Нетипично, - сказала Настасья.
«Остров Ночной - один из прекраснейших островов архипелага. Главной достопримечательностью его является ночь. Она особенно прекрасна, когда Царицын луг, он же Марсово поле, зарастает сиренью, потому что в момент цветения сирени ночь светла.
Бог войны Марс произведен на острове Ночном в чин фельдмаршала и в виде памятника постоянно собирается покинуть остров, перейдя Каменно-островский (он же Кировский) мост.
