Один толстый англичанин

Роджер принялся за еду. Рядом с ним стояла хлебная корзинка, покрытая салфеткой. Под ней он обнаружил горячие итальянские булочки, пропитанные чесночным маслом. Он решил, что не притронется к ним, но потом вдруг обнаружил одну у себя в руке. Решение ею и ограничиться имело тот же результат. К тому времени как из-за плеча появилась черная в белой перчатке рука служанки и поставила перед ним жареного цыпленка по-виргински, ему стало ясно, что теперь он ни за что не остановится, а там будь что будет. К цыпленку подавались репа, зеленый лучок – отказываться от которого после чеснока не было никакого смысла, – кукуруза целым початком и растопленное масло. Острый как бритва нож, чтобы разрезать початки, и метелочка, чтобы окропить их маслом, переходили из рук в руки. Роджер рьяно пользовался обоими инструментами.

Сидевшие друг против друга Эрнст и Паргетер пичкали его сведениями о каких-то жутких курсах, которые читают в Будвайзере, а Роджер тем временем сосредоточился на содержимом своей тарелки. Это было самое малое, что он мог сделать, чтобы не задохнуться от ярости, которая, он это чувствовал, неумолимо поднималась в нем, стискивая желудок, шею, грудь. А, пусть их болтают. Покуда он дожидался своей порции оладий с черникой, свежими сливками и висконсинским чеддером, его коснулась мимолетным крылом легкая, как давнее раскаяние, мысль, что не мешало бы ему сесть на диету. Он сознавал, что одно только употребление в малых количествах того, что не вызывает в нем ничего, кроме отвращения, рано или поздно поспособствует успеху в любовных делах. Эта идея запала ему в голову после вечеринки у коллеги-издателя в прошлом году. Чья-то секретарша сказала ему, что готова ответить взаимностью, если он прицепит себя к подъемному крану. Пять дней спустя, маленькими глоточками отхлебывая жиденький чаек без сахара и молока, которым завершался ланч из яйца всмятку и без соли, булочки, не содержавшей углеводов и вкусом похожей на прессованную пластмассовую крошку, и крохотного яблочка, он окончательно и бесповоротно решил для себя, что лучше уж будет предаваться обжорству и рукоблудию, чем идти на такие жертвы. Он протянул тарелку за новой порцией блинчиков и набил рот шоколадом, чтобы сгладить неприятное воспоминание. На каждого толстяка найдется другой, еще более толстый, который горит желанием похудеть.

После чашки кофе по-гэльски под шапкой охлажденных сливок высотой чуть ли не в полдюйма он почувствовал, что выживание до завтрака ему гарантировано, и принял сигару, которую церемонно предложил Джо. Отличную маниль-скую сигару, несколько обжигающую губы, но легкую, прекрасно скрученную и без малейшей примеси чудовищного бразильского листа. Первые пару дюймов вполне можно выкурить. Он отмахнулся от зажигалки и, попросив у Паргетера спичку, вынужден был выслушать страдальческий рассказ о спецкурсе № 108 «Мировая литература», который обязан был прослушать каждый вновь поступивший в Будвайзер. Внимание его привлекли последние слова Паргетера:

– Между прочим, я получил для вас письмо от Мейнарда Пэрриша.

– А, от этого старого кретина. Чего ему нужно?

– Разве он не друг вам? Он, как мне кажется, считает…

– В прошлом году мы издали его книгу о Мелвилле, так что волей-неволей пришлось с ним познакомиться. Ну и чего ему все-таки нужно?

– Он хочет знать, как бы вы отнеслись к предложению выступить в Английском клубе. В следующую пятницу было бы…

– Почему он не обратился прямо ко мне?

– Он попросил меня узнать, заинтересует ли вас такое предложение. Если заинтересует, тогда он напишет вам.

– Понятно. Ну, я, право, не думаю…

– Должен вам сказать, они платят сто долларов.

– Ого!

– Пэрриш считает, что было бы любопытно затронуть тему книжной торговли в Британии и Америке.

– М-м.

– Ты должен согласиться, Роджер, – сказал Эрнст. – Ответь, что ты приедешь. Остановишься, конечно, у нас. Места достаточно, так что нас ты не стеснишь. – Он возбужденно подался к Роджеру. – Останешься у нас на выходные. Устроим вечеринку. Элен! Элен, дорогая. Роджер приедет к нам на следующие выходные. Как это здорово, правда?

Элен, что-то со смехом рассказывавшая Джо, оглянулась, сказала, что да, это действительно замечательно, и опять отвернулась.

– Значит, договорились, – с энтузиазмом сказал Эрнст. – Можешь приехать из Нью-Йорка ближе к вечеру – поезда там ходят прекрасно – и остаться у нас до понедельника. Блестяще! Найджел, немедленно дай знать Пэрришу, что Роджер согласен. Мы изумительно проведем время. Обещаю.

Глава 4

Восторг Роджера по поводу столь удачного поворота событий продолжался целый час или два. Ведь он уже было решился проникнуть в дом Бангов, даже если пришлось бы взламывать дверь, но такой вариант был лучше. Никогда ему не забыть, как он согласился принять приглашение: удивленно, благодарно, лихорадочно соображая, насколько это сообразуется с его планами. Он даже не слишком рассердился на Джо, который, дождавшись, покуда пройдет расслабляющее действие сытного обеда, предложил сыграть в Игру.

– Игру? – недоуменно спросил Паргетер.

– Ну да. Это такая игра, когда тот, кто водит, постоянно меняется, – пояснил Джо. – Нужно назвать наречие.

– Любое наречие?

– Да, почти любое, но только чтобы можно было его соответствующим образом изобразить. И мы будем это делать по очереди.

– Какое, например?

– Разумеется, есть такие, которые не подойдут, вот хотя бы «часто» или «иногда». Это ведь наречия, я не ошибаюсь? Эрнст должен знать. Куда он подевался?

– Мне кажется, вы…

– Джо имеет в виду вот что, – сказала Грейс, – кто-то один выходит за дверь, а оставшиеся решают, какое наречие выбрать, допустим, «гордо», «безразлично» или «распутно» – то есть если Джо не выберет слово сам; потом мы зовем вышедшего, и он говорит всем по очереди: «Протри это зеркало, или прикури сигарету, или заведи часы так-то и так-то», и, смотря по тому, как это будет делаться, он должен назвать загаданное слово.

– Как можно распутно заводить часы? – нахмурился Паргетер.

– Подождите и увидите, как Джо это делает. В последний раз он развратно высморкался. Не сомневайтесь, у вас отлично все получится.

Возможно, в этот раз Паргетер был несколько рассеян, но когда очередь дошла до него, он долго смотрел, как Строд Эткинс энергично скачет по комнате (дважды при этом налетев на стену), Грейс энергично складывает плед, а Сюзан Клайн энергично красит губы, прежде чем изрек: «Невероятно». Пришлось, чтобы долго не мучить его, подсказать правильное слово.

Затем наступила очередь Элен. Пока выбирали для нее слово, Роджер забавлялся тем, что придумывал свой вариант игры, где Элен должна была бы изображать обстоятельства, обозначаемые кое-какими особыми наречиями, которые бы придумывал он. И чтобы играли они без свидетелей. Он помог Джо сделать окончательный выбор, каверзно предложив слово «страстно». Предусмотрительно переместившись ближе к двери, он добился желаемого – его попросили сходить и привести Элен, хотя точней было бы сказать, что он сам выскочил из комнаты, пока кому-нибудь не пришла мысль просто позвать ее.

Она разглядывала студенческие фотографии Джо в кабинете, где тот работал по выходным, если вообще работал. Роджер тут же сграбастал ее. Принимая во внимание все обстоятельства, нужно сказать, что она вела себя стоически, когда на нее налетел дышащий джином и чесноком англичанин в центнер весом. И только когда возникла реальная опасность, что они рухнут на магнитофон Джо, она вырвалась из его объятий. И даже в те краткие минуты долгожданного уединения ока убедительно показала, что диплом, удостоверявший ее успехи в Словесной Эквилибристике, о котором было как бы невзначай упомянуто в споре о Франции, был вручен ей не по ошибке.

Тяжело дыша и усердно стирая с лица губную помаду, Роджер спросил, когда он может позвонить ей.