Русские женщины (47 рассказов о женщинах)

Уроки они теперь учили начиная с двух часов, как только Иван возвращался из школы.

— Болван! — кричал Валерий за стенкой. — Тупица! Тварь!

Вполне возможно, имел в виду и себя.

Однажды, в какой-то особенно громкий день, Лина не выдержала. Вышла на площадку, позвонила в дверь.

Открыл разъярённый Валерий. Где-то глубоко в квартире всхлипывал мальчик.

— А Лукас у вас на продлёнке? — зачем-то спросила Лина.

Валерий, ни слова не сказав, ушёл в кухню, долго чиркал там спичками — от злости не мог прикурить. Лина пошла следом. Кухня была заставлена банками с соленьями, вареньями, овощной икрой, компотами. Над форточкой висели длинные нити сушёных грибов, похожие на какие-то страшные бусы.

— Зачем вы с ним так?

— Что? — не понял Валерий. — А, вы заступаться пришли?

— Я каждый день слушаю, как он плачет.

— Ясно, — кивнул Валерий. — Жалко стало, да?

— С Лукасом вы по-другому общаетесь. Вы его любите. Но Ваня ведь тоже ваш сын.

— А вам не приходило в голову, — взревел Валерий, — что у каждого ребёнка своя кредитная история? Это дерьмо мне всю жизнь отравило! Гнилой насквозь.

Валерий выругался сквозь зубы полушёпотом — так обычно делают женщины.

— Ребёнок не может быть гнилым, — сказала Лина.

Валерий так вдавил окурок в блюдце, будто это был виновник дефолта и его личный враг. Потом выбежал с кухни и начал метаться по всей квартире, собирая в большой пластиковый пакет какие-то вещи. Лина заметила ботинок, книгу, спортивные штаны…

— Папочка, не надо! — вопил Ваня, пытаясь остановить отца, но тот легко стряхнул его с руки, как упавший листик с дерева. Лина не знала, что делать, — зачем она во всё это ввязалась? Зачем ей чужие беды, если она и свою-то не может пережить?

Валерий набил наконец пакет доверху, открыл дверь и с удовольствием вытолкнул из квартиры сначала Ваню, а потом Лину.

— Попробуйте сами! — торжествующе сказал он.

Лина попыталась обнять мальчика, но он отшатнулся, как чужой пёс. Сел на пол в коридоре.

— Тебе тринадцать, да? — спросила она просто для того, чтобы хоть что-нибудь спросить.

Ваня просидел на полу почти целый час, потом всё же согласился умыться и зайти в комнату.

Лина не сомневалась — сейчас придёт Муся и заберёт сына, но за стеной было тихо, как при соседе-бирюке.

— Ваня, — позвала с кухни, — ты картошку варёную любишь? Или жареную?

Они поели вдвоём, это было приятно. Ваня сидел рядом, и от него пахло знакомым, почему-то ленинградским запахом. Глаза опухли от слёз.

— Телевизор включить? Или сразу ляжешь?

Когда мальчик уснул, Лина разобрала пакет с его вещами. Повесила школьный жилет на плечики, рядом с Сашиным пиджаком. Брюки нужно было погладить — и это тоже оказалось приятно. В левом кармане — дырка, Лина зашила её, смакуя каждую секунду.

В тот вечер она засыпала, думая: сегодня у меня есть ребёнок.

Наутро за Ваней тоже никто не пришёл. И сами не открывали — Лина хоть и боялась Валерия, но всё же с утра исправно жала на кнопку звонка. Безуспешно.

Ваня спал, а ведь ему нужно в школу! Лина не знала, как разбудить его, чтобы не напугать. В конце концов просто раздёрнула шторы, и мальчика пробудил яркий свет из окна.

— Будешь завтракать?

Ваня сказал, что будет.

— Мне куда сегодня приходить? — спросил он.

— Ко мне. Я буду ждать.

Мусю она встретила только к вечеру — та выносила из квартиры раскормленный чемодан. Увидела Лину и жарко вспыхнула:

— Линка! Я сама в шоке! Но Валерий упёрся: пускай, говорит, она попробует, прежде чем нас осуждать. Мы едем в Москву на время. Лукас у бабки. А Ваня — пусть он правда у тебя поживёт, ты не против? Бабка с ним тоже не справляется.

Лина вспомнила бабушку-Баха, её суровое, непрощающее лицо. И как сладко она щебетала за стеной с крошечным Ваней.

— Пусть поживёт, конечно. Но всё это неправильно.

Муся махнула рукой:

— Скоро сама поймёшь. Не подержишь дверь? Чемодан, зараза, не проходит.

Лина гадала: что же такое она должна понять? Ваня вёл себя тихо, как рыбка, — из школы приходил вовремя, ел, смотрел телевизор. Говорить с ним было мучительно — он отвечал так скупо, как будто тратил с каждым словом не слова, но деньги.

Кстати, о деньгах. Мусе даже в голову не пришло оставить сыну хоть сколько-то, — скорее всего, она об этом просто не задумалась. А может, Лина казалась ей обеспеченной — кто знает? Но сбережений у Лины не было — то, что платили за уроки, она сразу проживала. Ваню нужно было кормить мясом, он рос — и ел с такой неряшливой жадностью, что Лина выходила из кухни.

В её кошельке всегда лежала неприкосновенная купюра — на чёрный день. Для Лины — вполне крупная.

Однажды днём, когда Ваня был в школе, а Лина ехала от ученика, её как будто дёрнул кто-то изнутри — проверить кошелёк.

Купюры не было.

Лина решила, что сама где-то обронила. Или в магазине вытащили. Расстроилась, конечно, и, чтобы прикрыть прореху в чувстве безопасности, тем же вечером положила в кошелёк другую купюру. Номиналом пониже.

Через день исчезла и она.

— Ваня, ты, случайно, не брал у меня деньги? — спросила за ужином Лина.

Мальчик выронил вилку.

— Нет, не брал, — почему-то басом сказал он. — А много пропало?

Лина промолчала. И не придумала ничего лучше, как спрятать кошелёк. Теперь он постоянно лежал в секретере, под ключом, и Лина часто забывала достать его перед тем, как выйти из дому, — всё это было очень неудобно.

— Вас в школу вызывают, — сказал ей Ваня спустя неделю после этой истории.

— Что случилось? — испугалась Лина.

— Математичка. Бесит вообще. Только ко мне придирается, орёт.

Лина пошла в школу, представилась тётей. Математичка оказалась прелестнейшей — как из девятнадцатого века. Длинная юбка, волосы зачёсаны кверху, бледные пальцы в мелу.

— Не знаю, что делать с вашим Иваном, — развела руками учительница. — У него сплошные двойки! На контрольных пишет только свою фамилию на листе, и ту — с ошибкой. Но ведь он не умственно отсталый. Нужно сидеть с ним дома — и упрямо решать задачи, одну за другой!

Вечером Лина позвала Ваню в кухню, где светлее. Раскрыла учебник. Мальчик послушно сгорбился над тетрадью, от него пахло горьковатым по́том. Так пахнут осенние цветы — бархатцы.

— Читай условия, — велела Лина.

— «Призвал царь к себе Ивана и велел помочь ему поделить своё царство:

„Вот тебе карта. На ней всё моё государство как на ладони. Я на старости лет хочу пожить с Царь-девицей спокойно и потому оставляю себе только 54/90 от своего государства. А остальную часть надо разделить между моими четырьмя сыновьями, чтобы каждому осталась одинаковая по размеру часть. Ты уж их не обижай, Ванюша!“

Пошёл Иван со своей бедой к Коньку-Горбунку.

Что же посоветовал ему Конёк?»

Лина обрадовалась, что задачка такая лёгкая, но Ваня смотрел в учебник несчастным взглядом.

— Видишь, — решила подбодрить, — задачка про тебя. Про Ивана…

— …дурака, — уточнил мальчик.

Лина смутилась.

— Что мы с тобой примем за единицу?

— Не знаю.

— А ты подумай.

— Не хочу.

— Хорошо, я подскажу. За единицу мы примем всё государство.

Она объясняла решение, думая, что на самом деле, скорее, государство принимает свой народ за единицу. Точнее, за ноль.

Но вслух спросила:

— Ты понял? Сколько осталось всем детям?

— Тридцать шесть девяностых.

— И как узнать, сколько достанется каждому?

Ваня молчал. Глаза у него были не голубые, как у Валерия, а ярко-синие.

— На что нужно разделить тридцать шесть девяностых?

— Не знаю.

— Сколько сыновей у отца?

— Да не помню я, сколько сыновей у этого отца! Мне… на этого отца, и на его сыновей, и на коня этого горбатого! В гробу их всех видал, в белых тапках!

Лина заплакала. Занятие окончилось.

А утром, за завтраком, Ваня сказал вполголоса:

— Девять девяностых.