Избранное

Вскоре после рождения сына началось «движение 4 мая» [22]. Оно принесло Жушую новые надежды, новые мечты, у него словно пелена спала с глаз. Он увидел новый мир, сердце его наполнилось решимостью. Первым его желанием было уехать в столицу и продолжать учебу. Вскоре он окончил среднюю школу и без особых усилий добился разрешения родителей ехать учиться. Расставание было печальным. Молча грустил отец, плакала мать, давая ему тысячу наказов, рыдала нелюбимая жена, вцепившись в его рукав, не желая отпускать. Растроганный, он чуть было не уступил и не распрощался со своим желанием уехать из деревни.

Жушуй прожил около двух лет в Бэйпине и семь лет в Японии. За все это время он не получил ни одного письма от жены (она была неграмотной) и ни одной фотографии сына. В Токио приходили письма от родителей, всего семь или восемь за год. Иногда в них упоминалось о его жене, сообщалось, что она жива и здорова. Потому ли, что он был занят учебой, или по какой-то другой причине, он тоже писал родителям не чаще, чем они ему, а со временем стал писать еще реже. Он никогда не упоминал о жене, словно она вообще не существовала. Но всякий раз, когда Жушую доводилось встретиться с какой-нибудь девушкой, он невольно вспоминал о том, что дома у него нелюбимая жена и сын, которого он не знает, и что судьба его предопределена. Он не посмел принять любовь девушки-японки и предпочел быть свидетелем ее помолвки с другим; она вышла замуж, а он сожалел об этом и проливал слезы. Однако он не удивился собственной нерешительности, напротив, считал, что совесть его таким образом будет чиста. Он все принес в жертву нелюбимой жене и даже поздравлял себя с тем, что так великодушен. Со временем рана зажила, и он стал искать встречи с новыми девушками. Результат всегда был один: он страдал и в страданиях обретал успокоение для своей совести. Это и была теневая сторона его жизни. Когда он терял любимую и проливал слезы, то тем не менее считал себя счастливым, а стоило ему полюбить, ему начинало казаться, что он самый несчастный человек на свете.

За последние годы Жушуй повзрослел и характер его несколько изменился, но в общем он остался таким, как и прежде. Вот и сейчас, когда любовь Жолань, казалось, могла согреть его душу, прошлое, словно дьявол, вцепилось в него. Нелюбимая жена, сын, которого он не знает, престарелые родители… Все всплыло в памяти. А за всем этим — милое лицо Жолань. Этот лик все вытеснял из его сердца, он не мог не думать о ней, особенно о чарующем выражении ее черных, сверкающих глаз. Эти глаза покорили его, он позабыл о своей мужской стойкости, которой прежде так гордился, и готов был склониться перед красотой девушки. Все решено, думал он, не надо больше колебаться. Он ощутил аромат ее тела, он должен, как это сделал Пьер, просить руки Жолань.

Однако решиться на этот шаг он не мог. Прошло некоторое время, и совесть снова напомнила о себе: бросить жену и жениться на любимой — это не шутка. Если он поступит так, ему нужно будет порвать все отношения со своей семьей. С женой можно было бы не считаться, но родители! Какой удар нанесет он им! Какое горе причинит! Если он станет думать только о собственном счастье, его сочтут непочтительным сыном, неверным мужем, хоть он и не любит свою жену. Он никогда больше не увидит своих стариков. Он совершит аморальный поступок, будет отвергнут обществом. Это слишком большой удар! Он не перенесет его. В такие минуты ему на ум приходила мысль расстаться с Жолань, и он начинал испытывать сомнения: любит ли он ее по-настоящему? Сможет ли она вместе с ним перенести все страдания?

Он не мог ни на что решиться. Вдруг он вспомнил о Чэнь Чжэне, своем друге, жившем в городе. Может быть, тот поможет ему советом? Он написал письмо Чэнь Чжэню, но тут же изорвал его. Написал другое, но ни словом не обмолвился о том, что его волновало.

После обеда Жушуй собрался отдохнуть, но неожиданно слуга ввел гостей. Это были Чэнь Чжэнь и Жэньминь. Жушуй пошел им навстречу, друзья обменялись рукопожатиями, и он пригласил их присесть.

Чэнь Чжэню было года двадцать четыре, он был невысок ростом, с худощавым лицом, всегда выражавшим решимость. Близорукие глаза прятались под большими очками. Ничем особенным он не отличался. Но во всем его облике угадывались сила воли и решимость.

Жэньминь был несколько старше Чэнь Чжэня, выше ростом, круглолицый, крепко сложен, силен и горяч по натуре, но сразу чувствовалось, что он несколько неуравновешен.

— Жэньминь зашел ко мне и сказал, что собирается навестить тебя, а я как раз получил твое письмо, вот мы и пришли, — сказал Чэнь Чжэнь, усаживаясь в плетеное кресло и платком вытирая капельки пота со лба. Вид у него был усталый, но он улыбался.

Жэньминь уселся в качалке у письменного стола и, перебирая книги, тоже улыбнулся Жушую:

— Ну, как дела? У тебя, я слышал, новый роман?

— Ты прочел мое письмо к Чэнь Чжэню?

— Да, прочел, но кто она, я не знаю.

— К чему тебе ее имя? Девушка как девушка. Меня другое заботит. К тому же эту девушку вы оба видели.

— Видели? Кто же она? Удивительно! — с изумлением воскликнул Чэнь Чжэнь. — Где же мы ее видели?

— Это Жолань. Вы встречались в доме Цзяньгана. Я тоже бывал там. Ей лет двадцать.

— О! Так вот это кто! — громко произнес Чэнь Чжэнь, не дав Жушую договорить. — Конечно, мы видели ее. — Он вспомнил Жолань. — Мы с Жэньминем часто говорили о ней. Она недурна. Но выросла, кажется, в мелкобуржуазной семье.

— Хорошая девушка? Из мелкобуржуазной семьи? Это, пожалуй, не очень порадует Жушуя! — засмеялся, хлопая в ладоши, сидевший поодаль Жэньминь.

— Почему же? — не сдавался Жушуй. — У нее взгляды такие же, как у нас, и нет никаких привычек, свойственных представителям мелкой, буржуазии.

— Да, я знаю, — не удержавшись, рассмеялся Чэнь Чжэнь. — Ей наверняка по душе твои взгляды о возвращении к земле. Она, конечно, повторяет за тобой: как плохо в городах, там всегда пахнет бензином, кондукторы в трамваях стремятся поживиться за чужой счет, торговцы надувают. А в деревне! Какие великолепные пейзажи, воздух чистый, люди простые… словом, все должны, взяв мотыгу, возвратиться к земле. И вот вы двое, «возвращаясь к земле», приехали в приморскую гостиницу. — Тут он не выдержал и громко расхохотался. Жэньминь присоединился к нему.

Жушуй смотрел на них, готовый рассердиться, но сдержался и спокойно возразил:

— Вы ошибаетесь. Возвращение к земле нельзя понимать так упрощенно. Вы не осознали еще, что все это значит.

Лицо Чэнь Чжэня стало серьезным, он строго сказал:

— Какая разница, понимаем мы или не понимаем? Возвращение к земле — всего лишь возвращение к земле! А по-моему, один заполненный деятельностью день в городе стоит года спокойной жизни в деревне.

Жушуй внимательно слушал его и с чувством горечи думал о том, что у него намечаются расхождения во взглядах с друзьями. Они ратуют за город, а он за возвращение к земле! Еще он думал о том, что в последней своей книге Чэнь Чжэнь совершенно обходит проблемы деревни, книга полностью посвящена жителям города, ее автор, кажется, думает, что, разрешив проблему города, можно разрешить и проблему деревни. Ему это казалось ошибочным. Деревня, в его представлении, играла более важную роль, нежели город. Ростки нового, будущего общества появятся, конечно, в деревне. Все сознательные люди должны покинуть город и идти в деревню, создавать там сельскохозяйственные фермы, школы, устраивать кооперативы, заниматься общественной работой, включиться в производство, учить крестьян, помогать им. Он считал это делом величайшей важности. Но всякий раз, когда он начинал говорить об этом, над ним смеялись даже его лучшие друзья, такие, как Чэнь Чжэнь. Они говорили ему, что он очень далек от цели, что он фантазер. Они действительно не понимали его.

Когда Жушуй думал об этом, в его душе поднимался гнев, он готов был бросить вызов им всем, но, взглянув на раскрасневшееся лицо Чэнь Чжэня, он вспомнил о том, как не покладая рук работает его друг на благо людей. И он понял, что, если даже Чэнь Чжэнь ошибается, он, Жушуй, не имеет права возражать ему, потому что Чэнь Чжэнь жизни своей не щадит ради людей. Душа его исполнилась благодарности к другу и он заботливо глядя на Чэнь Чжэня, промолвил: