И времени капли стекают, как мёд,
И капли, как мёд, на ладонь налипают,
Где линии века случайные тают
Как — крестиком — тот самолёт…
Не тронь
И не двигай под мёдом ладони:
Пчела пролетит и качнётся вслед донник,
Как нота, — наверное, лучше — бемоль…
Как взмах дирижёра невидимой птице
Поющей вверху,
Нет, — смычок для зарницы,
Струну натянувшей у неба в меху.
Стой так… — пока капают сладкие капли,
Ладони подняв. — Видишь, солнце на ватке,
На нитке пускает пчелу между трав
Когда спасаюсь в ванной от беды
Я холодно в глаза себе гляжу и
Рукою под струёй воды вожу, и —
И так спасаюсь в ванной, от беды.
Когда спасаюсь в ванной от стыда
Водить рукой, в глаза глядеть — без толку.
Исчезнуть бы, растаять втихомолку!
Сухой наощупь кажется вода.
Когда спастись пытаюсь от любви
Бессмысленной, ненужной, непонятной,
Заранее осмеянной и в пятнах —
Тогда ни ванной нету, ни воды,
Ни стен, ни дома…
И никак не скрыться,
Поскольку, и связав себе ресницы, опять увижу
Как она вошла.
Как села плавно, чуть пригладив юбку,
Нахмурившись, застыла на минутку…
— О чём ты думала,
пока судьба текла?
Михаил Гундарин
На стенке написано нужное слово!
Но к стенке не ставят, а садят в машину.
Уже непослушное сердце готово,
Но мертвой петлею и скоком блошиным
Плетется такси по окрестностям рая.
Я был далеко — я вернулся обратно.
Такая привычка — гореть не сгорая
И в бездны заглядывать аккуратно.
Грязный асфальт под ногой плывет
И ни руля ему, ни ветрил…
Я вот про Брежнева анекдот
Вспомнил,
но, веришь ли, нет, забыл
В чем этой шутки старинной соль,
Как и другой золотой запас
Наспех рассыпанная судьбой
В землю, которая примет нас.
Нет, не об этом говорили
Мне звезды двадцать лет назад!
Все, ими сказанное, в силе
Оставить я, конечно, рад,
Но должен отнести подальше
От дня сегодняшнего, где,
Как тот корнет по генеральше,
Влачусь по чахлой борозде.
Лежащая на дне колодца
Аляповатая звезда
Не вырвется, и не взорвется
Теперь уж точно — никогда.
На это маленькое горе
Плевать колодезным волнам —
Ведь и они не станут морем…
А в сущности, плевать и нам.
Мы водку допили в подъезде,
Мы на пол присели, и вот
Сидим, осовевшие, вместе,
И небо сейчас упадет.
Минута, другая… Накрыла
Горячего света волна.
И все, что до этого было,
Не так хорошо, как она!
…Так и бредешь, в голове — ни рубля.
Вспомнишь о юности, думаешь — блин,
Дал, понимаете, кругаля,
Да и вернулся в свой карантин.
Самое время родную луну
Видеть сквозь сетку нечаянных слез.
Многое было у нас на кону,
Жалко, что мы проиграли всерьез.
Я был болен нынешним летом,
Но эта болезнь пройдет,
Как вообще проходит все это —
К примеру, за годом год.
Устроено все неплохо.
И я лично только за
Чтоб скорее прошла эпоха —
Здешние полчаса.
Ласточка или дерево,
Перламутровый нож,
Приснись мне, хоть и не верю я,
Что этим меня спасешь.
Скользя на путях касательных
Прошу, протяни мне нить!
Прости, что лишь в подражательных
Стихах могу попросить…
Свет отрывается от огня,
Машет свои золотым плащом.
Не замечая впотьмах меня,
Все повторяет «прощен, прощен…».
Это сворачивает такси
С улицы Юрина в старый двор.
Ты не поглядывай на часы,
Здешнее время — вздор.
Если касанье моей руки
Снова раскроет твою ладонь.
Свету сбежавшему вопреки
Будет гореть огонь.
Юрий Беликов
Игрушки взрослого мужчины
(повесть-матрёшка)
«Я любил одну женщину в разных изданьях…»
Геннадий Кононов
1
На сорок восьмом году жизни Шрамова матушка купила ему детскую игрушку. И не одну, а сразу двух близнецов-сенбернаров, мягких, пушистых, лобастых щенков. Потому — двух, чтобы не было скучно одному. А ещё — оттого, что рождён Шрамов под созвездием Близнецов. Теперь он не мог шагнуть в бездну: обхватили и держат его за обе ноги Тишка и Лапик — так назвал он матушкину причуду.