Русский роман, или Жизнь и приключения Джона Половинкина

— Почему?

— Во-первых, Соколов не стал бы тебе врать. Во-вторых, Платон — особой закваски человек. Он, как монах, весь в службе, ему нельзя на баб тратиться. Он это знает и себя блюдет. Помнишь, мы с тобой говорили о кронштадтских фортах? Платон из той же породы, понимаешь? Он бы не только людей на санях с камнями по льду погнал, но и сам бы впереди лошади пошел. А если б нужно было просто на берегу стоять и смотреть, как люди тонут, он стоял бы и смотрел. И бабу с ребенком он мог бы убить. Мог бы, если по службе. Но чтобы грешок свой скрыть, это не про него! Не про полковника КГБ Платона Платоновича Недошивина!

— Почему вы со мной откровенны?

— Потому, Иван, что придется тебе с нами поработать. Ты найдешь Вирского и выяснишь, зачем он надиктовал тебе ту бумажку и как собирается ее использовать. С юридической точки зрения она не имеет никакой цены. Но Вирский — гадина умная… Поможешь?

— Если нет?

— Останови машину, — приказал Корчмарев шоферу, — поезжай в «Асторию» и жди нас. Мы пешком прогуляемся.

Они шли по ночному Невскому проспекту.

— Не хотел тебе сейчас говорить, Ваня, но вчера в Питсбурге был убит твой приемный отец.

— Это сделал Вирский! — прошептал Джон.

— Сам он сделать не мог. Хотя черт его знает! Именно в тот день он был вне зоны нашего наблюдения. Правда, он звонил в Кронштадт, но мог сделать это и из Америки. В общем, ясно, что ничего не ясно. Или ты поможешь нам, Ваня, или придется на некоторое время нейтрализовать тебя. Каким образом — не знаю. Такие вопросы решает начальство. Не обижайся, сынок! Вокруг тебя идет серьезная игра. И я догадываюсь, что главный козырь в этой игре — Недошивин. Вирский хочет тебя в свою колоду. Зачем? Без тебя нам не разобраться.

— Согласен, — сказал Джон, — но один вопрос. Недошивин и Палисадов знакомы?

— Да, Платон Платонович в команде Палисадова «серый кардинал». Некоторые из наших считают его предателем, оборотнем. Но я убежден, что Недошивин — на задании. Говорю откровенно, потому что, во-первых, это только мое мнение, а во-вторых, с тобой проще будет работать на полном доверии.

— Недошивин мог находиться с Палисадовым и Ельциным на танке в тот день, когда вы меня увозили от Белого дома.

— Он был там, — подтвердил Корчмарев. — И Барский тоже рядом с ними стоял.

— Теперь понятно, — прошептал Джон так тихо, что Корчмарев не слышал.

Дверь в номер открыли без ключа. Аси не было. Посреди большой, стилизованной под старину залы стоял молодой оперативник в штатском со счастливыми и абсолютно безумными глазами. Он блаженно щурился, чмокал губами и пускал губами пузыри.

— Гы-гы!

— Идиот! — завопил Корчмарев, схватив себя за голову. — Я же знал, что Вирский обладает гипнотическими способностями! Но такой наглости не ожидал!

На журнальном столике вызывающе белел листок бумаги. Корчмарев протянул листок Джону.

— Читай, это — тебе.

Глава восемнадцатая

Половинкин летит в Таиланд

В ночном Бангкоке было сыро и душно, как в Сандуновских банях, куда Барский с Корчмаревым затащили как-то Джона, чтобы посвятить в «настоящего русского мужика». Сандуны запомнились помпезной отделкой в музейном стиле и зверским, садомазохистским наслаждением, с каким парились, до одури нахлестывая себя березовыми вениками, Барский и Корчмарев. С уморительной серьезностью, голые и мокрые, натянув на головы шутовские фетровые колпаки, они обсуждали с настоящими русскими мужиками качество пара сегодня, на прошлой неделе и год назад, с важностью, вооружась шваброй, они чистили парилку, а потом, как бы в знак высшей милости, запускали туда человек двадцать, и те врывались в обжигающее до глубины легких пространство, сопя и сосредоточенно толкаясь потными задницами…

В Бангкок Половинкин отправился не случайно. Едва он вернулся из «Астории», в московской квартире, снятой для него Корчмаревым, раздался телефонный звонок. Еще не сняв трубку, Джон уже знал, что это Вирский.

— Как дела, змееныш?

— Добрый день, Родион Родионович.

Трубка противно захихикала.

— Это у вас день. У нас — знойная южная ночь!

— Где Ася?

— Как всегда, спешишь, Джон! Не торопись, потерпи, родной! Асенька со мной. Хотел я, как обещал, посадить девочку на иглу, да передумал. Вот ты думаешь, что старик Вирский злой и мстительный. А старик — добрый и благородный! Ты меня от смерти спас в некрополе, и я этого не забыл. Но сам понимаешь, дружок, не мог я Асю тебе оставить. Во-первых, девчонка наговорила бы про меня всяких гадостей, она ведь у тебя с фантазией. Ну, завели бы на меня дело нехорошее… Во-вторых, девочка мне нужна, чтобы ты за ней приехал. Вернее, прилетел. На крыльях, так сказать, любви.

Вирский сказал, что ждет его в Таиланде. В Патайе, но не в самой Патайе, а на одном из островов, где они с Асей живут в бунгало. Схема встречи прежняя, как в Питере. Джон прилетает в Бангкок один (один — или Асю он никогда не увидит!), берет такси и едет в Патайю. Это далеко и дорого — «но пусть тебе, дружочек, твои приятели из КГБ оплачивают». В Патайе к нему подойдет человек и сообщит дальнейший маршрут.

— Не забудь захватить плавки! — напоследок крикнула трубка.

Джон умолял отпустить его одного, но Корчмарев развел руками.

— Пойми, ты ввязался в такое дело… В такое, понимаешь, дело, сынок. Ты думаешь, у Комитета голова об одном болит: чтобы ты со своей девочкой в экстазе слился? Не хмурься, извини. Ты лучше оцени мою откровенность. Ведь я мог бы тебе соврать. Мол, отпускаем тебя, лети на все четыре стороны. Но я с тобой по-честному, по-мужски хочу!

— Но если он что-то заподозрит!

— В Ленинграде заподозрил? Ни хрена! Между прочим, и бомж у Медного всадника, и мальчик с ранцем, и сторож колченогий — это наши сотрудники.

— Где их только нет, ваших людей, — проворчал Джон. — Что же вы сразу Вирского в «Астории» не взяли?

— Нам нужно было выяснить, чего он от тебя хочет.

— Выяснили?

— Не до конца. Поэтому ты и летишь в Таиланд за сумасшедшие, между прочим, казенные деньги. Эх, сам бы с тобой слетал! Но Вирский теперь меня в лицо знает.

В Бангкок Джон летел через Франкфурт-на-Майне. Аэробус из Франкфурта был забит немецкими туристами, мужчинами молодого и среднего возраста, шумными и развязными. Единственное место рядом оказалось свободным, и к Джону подсела густо накрашенная симпатичная девица с угловатыми и какими-то неженственными чертами лица. «Гэбистка, — подумал Джон. — Грубо работают!»

— Русский? — по-русски спросила она низким голосом и пальцем провела по красным, с блестками, губам, втирая в них помаду.

— Как вы догадались?

— В глазах у тебя что-то такое. Как зовут?

— Джон.

— Это кликуха? Или ты эмигрант? — заинтересовалась незнакомка, и голос ее сорвался на низкий мужской регистр.

— Родился в России, а живу в Америке.

Джон решил играть с ними в открытую.

— Класс! А почему ты не спрашиваешь, как меня зовут? Я тебе не нравлюсь?

— Вы симпатичная. Как вас зовут?

— Николай Истомин, — хрипло сказала незнакомка.

История жизни Коли Истомина, которую тот рассказал, непрерывно куря и роняя горячий пепел на кожаную мини-юбку, тронула Половинкина не только незнакомой ему до сих пор жизненной драмой, но и тем, что в этой драме он смутно угадывал свою собственную судьбу.

Коля Истомин родился на Северном Урале, в рабочем поселке недалеко от Свердловска. Семья была обыкновенная, рабочая. Отец — бригадир на руднике, неплохо зарабатывающий, в меру выпивающий. Мать — нянечка в детском саду. В детском саду у Коли и начались первые проблемы.

Его постоянно тянуло к девочкам. Мальчишеских игр он не признавал и пугался, когда пацаны устраивали ор и беготню с деревянными пистолетами и сабельками. Прятался от них за столы, за кроватки. А с девочками нравилось играть. В куклы, в «дочки-матери»…