Кондор улетает

Он не стал подходить ближе, он просто отвел глаза от насмешливой надменности бренной оболочки.

Старик умер.

Стэнли попятился, не осмеливаясь отвернуться от этого сидящего тела, которое так долго умирало и наконец было мертво. Он пятился к двери, листья задевали его затылок, он наклонялся, втягивая голову в воротник. Он нащупал ручку, повернул ее и, все так же пятясь, вышел в коридор. И, только затворив стеклянную дверь, он повернулся.

Освещенный дом не изменился.

— Странно! — сказал он вслух.

Им владело непонятное ощущение, будто он потерял часть самого себя. Или Старик унес что-то с собой?

Проходя через посудную в кухню, он увидел мечущиеся лучи автомобильных фар. Он налил себе воды, но поставил стакан на стол, не прикоснувшись к ней.

— Стэнли! — крикнула мисс Маргарет. Он не отозвался.

Он достал из кармана ключ от лимузина и уронил его на стол.

— Стэнли, где ты, черт тебя подери?

Он открыл дверь, восточный ветер вырвал ее и с треском ударил о стену. Он не стал ее закрывать, а прошел через крыльцо и спустился по ступенькам. Ветер был очень силен: он словно проминал перед собой мягкую стену.

— Стэнли! — На крыльце стояли обе сестры. — Где он?

Он повернулся, и ветер ударил его в скулу.

— Вы были ему не нужны, — сказал он, но ветер закрутил и расшвырял звуки, не оставив от них ничего.

— Где он?

Значит, они не услышали.

В ярком свете прожектора он увидел мистера Роберта. Уоткинс поддерживал его под мышки, и он блевал в траву за углом дома.

Добрался, значит, подумал Стэнли. Цел и невредим, если не считать похмелья… Странно, до него и пятидесяти шагов нет, а кажется, будто он очень далеко. Словно смотришь в перевернутый бинокль…

Кто-то оттолкнул его, он поскользнулся на мокрых кирпичах и чуть не упал. По траве бежала мисс Маргарет, она наклонилась к мистеру Роберту.

Мисс Анна стояла, застыв, на сухом крыльце под навесом. Она была очень прямой и тонкой. Высокая белая свеча.

Стэнли пошел дальше, удаляясь от этого дома. Позади он все еще слышал голоса, крики, бьющиеся под ветром, точно белье на веревке. Он не вслушивался. Как и Старик, он покончил со всем этим.

Дождь хлестал ему в глаза, мешал видеть. Неважно. Тут ему знаком каждый поворот, каждый камешек. Странно, что он уже не вернется сюда, не пройдет этой дорогой, — словно что-то в тебе умерло.

Два прожектора у дома отбрасывали его тень на дорогу перед ним — огромную, размытую, дрожащую тень с развернутыми черными крыльями.