Прощание с колхозом

– Как дела?

– Давим… руки выкручиваем, но чтобы пары́ в каждом хозяйстве не менее… Потому что пары – это…

– Давим… Чтобы сеяли и сеяли… Чтобы подсолнух… Чтобы горчицу… Чтобы просо…

Снова захожу. Опять без дела не сидят. Руководителей «Голубинского» уму-разуму учат: председателя, главного агронома, экономиста.

– Заводите коров. Корова – это молоко, это…

– Заводите свиней. Свинья – это…

– Заводите птицу…

– Не думайте, спокойной жизни вам не будет. Будем давить и давить.

Ухожу, вздыхая. Милые мои «давильщики», дорогие учителя… Разве вы давите? Это лишь так, слова. До вас были давильщики посерьезней: отбирали партбилеты, лепили за «вредительство» сроки. А проку? Что ж о нынешнем дне говорить…

В областном центре – в пять этажей управление. И там тоже без дела не сидят. В Москве и вовсе умных голов хватает. Оттуда руководить труднее, но справляются: проводят «выезд на место», «встречи с тружениками полей и ферм», всероссийские селекторные совещания-«накачки». На одном из таких «селекторных» то ли министр, то ли вице-премьер потребовал: «Надо работать так, чтобы у людей появился блеск в глазах». Смеялись собравшиеся на «узле связи» руководители хозяйств и «спецы» дружно. А потом, при встрече, приветствовали друг друга: «Как с блеском в глазах?»

Пишу об этом вовсе не для того, чтобы посмеяться, позлорадствовать. С уважением отношусь ко многим и многим сельским руководителям, специалистам, которые делают все, что могут, и так, как научены: образованием, опытом работы и жизни. Многие из них – искренни, некоторые – самоотверженны. Вот только проку от всего этого мало.

Колхоз, как уже говорилось, остался прежним «колхозом», порою только сменил вывеску. И законы в нем те же, вековечные: огород – мой, значит, в нем – «все как цветик стоит», растет и пышет, ухоженное, политое; дом – мой, значит, он побелен, покрашен, забор – крепкий; корова – моя, значит, она напоена и накормлена; и в любую засуху в доску расшибется хозяин, ночей спать не будет, в кровавых мозолях будут даже крестьянские, привычные руки, но стог сена будет стоять на подворье. Потому что это – мое.

А вот это – в двух шагах, рядом, но колхозное. Колхозное – не мое. Это было, и это осталось.

То, что рассказываю я о коллективных хозяйствах, – не злонамеренный отбор «негатива» для создания устрашающей картины. Вернусь к словам начальника Главного управления сельского хозяйства и продовольствия нашей области. Сказаны они были в марте 1995-го не с глазу на глаз, а с трибуны:

«На сегодняшний день практически все имущество хозяйств (речь о коллективных хозяйствах области. – Б. Е.) заложено под централизованные государственные кредиты и фактически его нет…»

Признание исчерпывающее. Ведь «имущество хозяйств» – это тракторы, комбайны, автомобили, производственные помещения всех видов: молочно-товарные фермы, машинно-тракторные мастерские со всем оборудованием; это – весь скот: коровы, свиньи, овцы.

Когда в прошлых своих заметках я писал: дело кончится тем, что, выдавая кредиты, возврата которых не будет, государство окажется владельцем колхозного имущества, то не думал, что это произойдет так скоро. Но вот он – финал. Все, что нажито трудом нескольких поколений за полвека, – пропало, исчезло, «его нет».

Для людей, далеких не только от села, но и от простой экономики, объясню, что называется, «на пальцах». Представьте себе, что имели вы дом, автомобиль, мебель, посуду. Случилась нужда, стали в банке брать деньги, естественно, под залог этого имущества, потому что «за красивые глаза» деньги дают лишь известным дамам. Брали за миллионом миллион, истратили, к сроку вернуть не можете. Что вас ждет? Конфискация имущества за долги.

В таком вот положении оказалось все наше коллективное сельское хозяйство. Признание было сделано в марте. Потом были новые долги: на проведение весеннего сева, на проведение уборочной. Год выдался засушливый. Урожай – никакой. С него не только с долгами не расплатишься, а в новые влезешь: проводить сев озимых, осеннюю пахоту, зимовку скота, ремонт техники, весенний сев и т. д.

Мне скажут: засуха – стихийное бедствие. А я отвечу: засуха – дело естественное, она в наших степных краях была и будет. Но ведь семь лет, один за другим, погода нас баловала: вовремя – дожди, вовремя – вёдро. Годы были на удивление. Недаром говорили: «Бог перестройке помогает». И что же за эти годы припасли, насколько разбогатели? Весной было сказано: «Имущества фактически нет». А значит, не засуха нас разорила, не слепая безжалостная природа, разорены мы тем же самым традиционным для нас социалистическим методом хозяйствования, умноженным ли, усугубленным безграмотным проведением реорганизации в сельском хозяйстве.

В предыдущих своих заметках писал я: «Долгов своих колхозы не отдадут и к трехтысячному году, их придется списывать».

Что называется, чернила не успели просохнуть, пошло списывание: сначала – в августе, более масштабное – в конце года. Списывали набежавшие проценты на долги, а потом и сами долги, давали долговременную отсрочку, которая не что иное, как списывание долгов. Когда нынче, несколько смутившись тем, что все колхозное имущество уходит за долги и его фактически нет, не желая в это поверить, оставил я свои письмена и пошел в районное управление сельского хозяйства к тамошнему главному экономисту, тот мои резоны с ходу отверг. «Глупости всё это, – сказал он. – Ничего мы не должны… Ну, почти не должны. Рассчитались». – «Как не должны? – не сдавался я. – Здесь два миллиарда кредита, здесь – три. А у тебя прочерки?» – «Это все списано». – «Это не списано, а лишь отсрочено. Позднее, пусть через десять лет, но нужно будет платить».

Мудрый экономист, по прозвищу Гайдар, наставительно сказал мне: «Раз отсрочено – значит, списано. Мы про эти долги уже забыли». – «Тогда, конечно, все в порядке», – согласился я. «Конечно: все в порядке. Это вы всё шумите: черная дыра да черная дыра…»

Конечно, не так все просто, и не дай нынче бог никому руководить колхозом. Добыть деньги, даже свои, кровные, за произведенное молоко ли, мясо, овощи, ох как непросто! И потребитель по копейке отдает. Если отдает. И государство «доить» трудно. Привычной стала картина просящего председателя колхоза: «Горючего – ни капли. Тракторы в борозде стоят. Мазута – ни грамма. Школу и больницу закрывать что ли…» Все это – картина уже привычная. Не от хорошей ведь жизни людям по два года зарплату не платят. Привыкаем к попрошайничеству, к нищете, к тому, что бесплатно работаешь, за бесплатно продукцию свою отдаешь, а потом тебе что-то «выделяют», а потом – «списывают», в забвение всех и всяких, самых элементарных, экономических правил, на которых зиждется человеческая жизнь. И зачем работать? Зачем добиваться, чтобы хозяйство крепло? Выгодней поскулить, поплакаться, чтобы щедрей была милостыня-дотация. А потом все спишется и всем простится.

Такая «экономическая» политика – это развращение работников сильных и развал всего сельскохозяйственного производства страны. Это принцип: «После нас – хоть потоп». Потому что нищие колхозы проедают уже завтрашний и послезавтрашний день, обрекая на еще большую нищету тех, кто будет жить на этой земле после них.

Во-первых, они губят землю, выводят ее из хозяйственного оборота. Из шести миллионов гектаров в нашей области, где еще вчера колосилась пшеница, уже около одного миллиона гектаров просто брошено. Не по силам обработать. Но и оставшиеся пять миллионов гектаров в плачевном состоянии. Идет интенсивное истощение земли. В последние годы пашня практически перестала получать минеральные удобрения, так как они дороги, не по карману нищим колхозам и фермерам. Даже навоз от колхозных ферм, как это было всегда, на поля уже не вывозится: дорого горючее и техники нет.

Идет интенсивное засорение полей сорняками. Использование гербицидов для борьбы с ними полностью прекратилось: нет денег. Культивация на парах сведена до минимума. Приведу пример показательный: взяв землю еще пять лет назад, те же Гришины, чтобы очистить ее от сорняка, проводили до пятнадцати культиваций за сезон, да еще и гербициды применяли. В колхозах нынче проводят одну-две культивации. Зеленый сорняковый потоп – ныне картина обычная.