Заложники любви

   —  Ксюша! Это к счастью! Теперь ты натуральной бабой станешь! В нормальные бабы вернешься! — радовались повара.

   А через полгода, вот незадача, пришли к прачке в комнату, а ее нет. Только записка на столе, адресованная всем:

   —  Не судите меня строго, попытайтесь понять. Я не сумела переломить себя. Жизнь стала для меня сплошным наказанием. Я не увидела в ней ни одного просвета и надежды на будущее. Не вижу смысла продолжать безысходное серое существование. Я осталась совсем одна рядом со своим горем. У меня отнято все, чему я поклонялась и любила. Я никому не была нужна и осталась осмеянной и преданной. А потому, навсегда ухожу в монастырь. Лишь Бог поймет, простит и утешит, приютит не погнушавшись. Вам большое спасибо за все. Простите и не поминайте лихом! Я стану молиться за всех вас. Да хранит вас Господь! Ксенья...

   Женщины долго сидели молча, они не могли поверить в случившееся. Ведь Ксенья ушла молча, никого не предупредив и ни с кем не попрощавшись...

   Лукич, узнав об уходе прачки, вздохнул тяжко. Кем теперь заменить женщину? И, решил поговорить с бабкой Настасьей, той, какую взяли в общежитие вместо скандальной кляузницы Ульяны.

   Настасья была совсем иною. Тихая, покладистая, неприметная женщина, она ладила со всеми. А и как иначе? Она никогда не лезла на глаза начальству, ни с кем не ругалась, не спорила. Свою работу дворничихи выполняла добросовестно, старалась содержать в полном порядке двор и прилегающую к заводу территорию, не грызла водителей и рабочих за окурки, молча их убирала, и с девчатами не скандалила. Сжилась и привыкла ко всем.

   О Настасье ни на работе, ни в общежитии никто не сказал ни одного дурного слова. Она и в комнате не сидела без дела. То убирала, протирала пыль, то что-то готовила на кухне, то что-то зашивала, штопала или вязала.

   Она всегда вовремя будила девчонок и вместе с ними ехала на завод. К ней привыкли, а вскоре и полюбили. Не за возраст уважали, за характер и мудрость. С нею считались не только в комнате, а и на всем этаже. Бабка знала все обо всех. Но никогда не судила, не говорила ни одного лишнего слова, ни с кем не делилась тем, что знала о других. Потому ей доверяли, с нею советовались, делились самым сокровенным.

   Лукич решил уговорить Настасью в прачки вместо Ксюши.

   —  Что ни скажи, все же лучше, чем дворником управляться, на морозе и под дождем. Здесь всегда под крышей, в тепле и чистоте. Не надо мотаться на завод. Тут все на месте. Столовая под боком. И, главное, своя комнатенка. В ней кроме тебя, никого. Сама, одна жить будешь. Девчата не помешают. Опять же и получка побольше. Работать повеселее, всегда повара, столовая рядом. Устанешь, придешь к бабам, чайком напоют,— уговаривал Егор женщину, та, послушав, недолго думая согласилась. И через пару дней перешла в Ксюшкину комнату.

   Окропила углы святой водой, расположила на раскладушке свои одеялку и подушку, сменила постельное белье и, поблагодарив Бога за подаренную благодать, пошла в прачечную.

   Егор Лукич ликовал, что быстро нашел замену. Знал, Настасья справится, и мороки с нею не будет.

   Женщина на удивление быстро освоила стиральные и гладильные машины, навела свой порядок в прачечной. И начала работать.

   Настасья и не предполагала, какой кипеж поднимут из-за нее девчонки из комнаты, в какой жила, работая дворничихой.

   В комнатушку Ксюши она перешла днем, когда все девчонки были на работе. Они не знали, куда делась бабка и, вернувшись с завода, хватились, куда она могла деться. Но, ни на кухне, ни в столовой не увидели.

   Настасья не успела, а может, забыла предупредить девчат, а может и не предполагала, что станут искать ее. Ну, кто она им? Чужая старуха! Ставшая никому не нужной, она пришла в общежитие доживать свой век.

   Настасья ни на кого не обижалась и не сетовала. О себе рассказывать не любила, не хотела ворошить память и трясти свою душу. А тут...

   Девчонки влетели к Егору Лукичу ураганом. Сразу все трое, как фурии, они накинулись на человека с упреками:

  —   Куда нашу бабку дели? Где она?

   —  Почему забрал, не спросив нас?

   —  Мы кроме нее никого не возьмем в комнату.

  —   Верните нашу бабулю!

  —   Какой покой? Она жить должна!

  —   Ей никто не мешал!

  —   А как мы без нее будем, вы подумали?

   —  Да не отстанем, пока не вернете Настасью! — кричали на весь кабинет, возмущались громко.

  —   Я вам ровесницу подселю! Зачем вам старая баба? Пусть сама живет, отдыхает в тишине.

   —  Никто нам кроме нее не нужен!

   —  Не пустим! И не возьмем!

   —  На что сдалась? Вы ж молодые! Вам с нею лишняя морока, ей беспокойство! Отдохните друг от друга.

   —  А мы не стали и не просили вас убрать от нас бабку! Зачем, за что наказали? Отдайте! — требовали девчонки.

   —  Если она захочет, забирайте! Только не пойму я вас, к чему, на что она вам сдалась? — удивлялся комендант.

   —  Вот так нужна! — провела ладонью по горлу одна из девчат, убегая в прачечную следом за другими.

   —  Баб! За что нас кинула? Чем обидели? — обступили старушку со всех сторон.

  —   А как мы без тебя?

   —  Нет! Не получится! Давай обратно! Мы против и тебя не отпускаем. Возвращайся! — требовали настырно.

   Через час Настасью вернули в комнату, на прежнее место.

   Старушка, закончив работу, поднялась на второй этаж. Ее уже ожидал чай с конфетами-сосунками, так называла бабка свои леденцы и большой пряник, купленный специально для нее. Все девчонки здесь знали, что любила Настасья, и не забывали радовать и баловать старушку. Та все понимала.

   Ведь вот снова настал вечер, самое любимое время в этой комнате. Девчата, напившись чаю, совсем согрелись. Закрыли дверь на ключ, чтоб никто случайный не влетел, разделись до трусишек и окружили старушку:

   —  Баб! Ну, погадай!

   —  Глянь, что ждет? — просили тихо, и Настя вытаскивала из кармана халата старую, замусоленную колоду:

   —  Ну, давайте! Кто первая? — спрашивала улыбчиво.

   —  Давай на Ольгу! Она сегодня предложение получила! Замуж предложил выйти Генка. А вот стоит ли с ним связываться, глянь в карты. Может послать его подальше пока не поздно? — смотрели на старушку затаив дыхание. Та не спеша тасовала колоду. Разложила карты:

   —  Не торопись, девонька! Не беги сослепу за ентим мужуком. Беды не оберешься. Ён пропойный прохвост. От того жена с дому выгнала, сама дитенка растит. Тот окаянный отец и глаз не кажет. Навовсе свою кровинку бросил. Таким беспутным кончится. Недолог его век.

   —  Баб, а может, стоит взять его в руки? Ведь самой уже нимало. Где взять хорошего, коль всех расхватали? Так и останусь одна. И так довыбиралась, останусь в старых девах, как дура! — подала голос Ольга.

   —  Ты не печалься. Ожди малость. Твое от тебя не ускочит. Недолог час, когда хороший человек сыщется. Он постарше тебя, но путевый, не избалованный.

     —      Из заводских?

      —     Не-ет, девонька! Не свойский человек. Ён сдалеку. В наш город к родне приедет. Ты с ним и умотаешься навовсе.

     —      А он семейный?

     —      Наверно был женатым. Но будет один.

     —      Куда ж семья делась?

      —     Того не ведаю. Говорю, што вижу! Лишнее брехать не стану,— беззвучно шевелила губами, крестила колоду.

      —     Бабуль, теперь на меня погадай! — попросила вертлявая Ленка.

      —     Нехай карты отдохнут! — села на колоду, взялась за чай.

     —      Слышь, Оль? Генке отбой дай!

      —     Само собою! Вот только когда другой появится? — вздохнула девка.

      —     Раз бабка сказала, значит будет!

      —     Мне в последний раз нагадала ссору, так и вышло! До сих пор не помирились,— вздохнула Шурка с сожалением.

      —     Никому неведомо, што судьба подкинет взавтра! Кому трон под жопу сунет, другому горшок с дерьмом. Оно и тут не знаешь, что краше.