Злая игрушка. Колдовская любовь. Рассказы

— Как поживаете, Альберто?

Механик пожимает Бальдеру руку, с любопытством разглядывая его сквозь очки. На Альберто рубашка в красную полоску с отложным воротничком, темный галстук. Из-под пальто виден жилет и цепочка с брелоками.

Дружелюбие Бальдера мгновенно переходит в настороженность. Но вида он не показывает и любезно предлагает механику стул:

— Садитесь, пожалуйста…

— Вы работаете? Я вам помешал?

Бальдер быстро соображает: «Ему еще ничего не известно!» И отвечает:

— Да нет, никоим образом, Альберто.

— Как вы поживаете?

— Да неплохо…

— Знаю, знаю… Я на днях встретил сеньору Лоайсу. Она рассказала мне, что вы собираетесь ехать в Испанию.

— Пока что это только планы, не более… А как у вас дела?

И Бальдер снова говорит себе: «Этот человек ничего еще не знает».

Альберто едва заметно улыбается, продолжая глядеть на Бальдера сквозь очки. Потом улыбка гаснет на его гладко выбритом лице, а в глазах появляется такое выражение, как у голодного пса. Альберто как будто в большом смятении, и Бальдер снова настораживается. Он сам не понимает, почему этот человек так ему ненавистен, несмотря на все оказанные им услуги. Наступает долгое молчание. Бальдер смотрит на небесную мозаику в железном переплете. Лихорадочно думает: «Этот мерзавец пришел шпионить за мной. Его, конечно, послала сеньора Лоайса».

Механик смотрит то на чертеж-синьку, то на лицо Бальдера и продолжает молчать. Под их устремленными друг на друга взглядами воздух густеет, стынет, сердце Эстанислао бьется все сильней, все чувства его напрягаются в ожидании, и вдруг Альберто произносит свистящим, как никогда, голосом:

— Скажите, Бальдер, как вы думаете: может ли Зулема изменить мне?

Бальдер широко открывает рот:

— Как? Вы разве не знали, что она вам изменяет?

Выражение лица Альберто теперь уже совсем как у голодного пса. Он горестно стонет:

— Так вы знали, что она мне изменяет…

— Нет, я не знал… Но мне казалось, вы понимаете, что она должна вам изменять.

Двое мужчин оторопело смотрят друг на друга.

— И вы могли предположить такое обо мне?

Бальдер возмущается и настаивает на своем:

— Как же так? Вы, стало быть, не знали, что она вам неверна?

Механик сжимается в комок, как зверь перед прыжком. Удивленно разглядывает лицо Бальдера.

— Вы это говорите серьезно?

— Совершенно серьезно.

— Но, Бальдер!..

Бальдер таращит на него глаза.

— Значит, вы не допускали, чтобы она вас обманывала?

— Да как я мог допустить такое?

— О, тогда простите, я заблуждался!.. Надо же!.. Я-то был уверен, что вы ничего не имеете против того, чтобы ваша жена немножко грешила!

Альберто глядит на Бальдера так, словно тот рехнулся. А Бальдер нервно хохочет:

— Вот это здорово! Так вы совсем-совсем ни о чем не ведали?.. Хотите верьте, хотите нет, Альберто, но я совершенно был уверен, что вы…

Альберто окончательно уничтожен. Две слезы медленно катятся по его щекам. Бальдер вдруг ощущает огромную жалость к этому человеку.

— Альберто!.. Простите, ради бога… Я плохо о вас думал… но вы всегда очень уж хладнокровно слушали, как Зулема рассказывает о Родольфо. Что еще я мог предположить?

Механик подпирает голову, опершись локтем о стол. Тоскливо глядит на небесную мозаику. Бальдер тотчас хватается за новую мысль: «Я ошибся, осуждая его. А если я был не прав, плохо думал о нем, то, значит, я был не прав и тогда, когда плохо думал об Ирене».

— Альберто, ну что случилось? Расскажите мне…

— Вчера вечером Зулема сообщила мне, что отдалась Родольфо.

Бальдер с трудом удерживается от того, чтобы еще раз не выразить сомнение в неведении Альберто, однако все же замечает:

— Неужели вы ни о чем не подозревали? Ведь она без конца говорила об этом субъекте.

— Как видите, нет.

— Танцовщик театра «Колон»… Забавно!.. Я-то думал, вы свою жену не любите… Теперь вижу, что ошибся… Пусть я ошибся, но, если вы любили свою жену, как же вы разрешали ей целыми днями пропадать в городе? Чем это объяснить?

— Такой у нас был уговор.

— Уговор?

— Да; как-то раз мы с ней говорили о женах, которые обманывают своих мужей, и я сказал ей: тебе не понадобится обманывать меня, если когда-нибудь ты полюбишь другого. Я убежден, что женщина в обществе и интимной жизни имеет точно такие же права, как и мужчина. Если случится такое несчастье, ты скажи мне об этом. Я тотчас верну тебе свободу. У нас обоих останется по крайней мере сознание, что мы были искренни.

— И вы, Альберто, верите в соглашения… с женщинами?

— Верил…

Бальдер продолжает с иронией, которой механик не замечает:

— Да… конечно… Теперь я вспоминаю, как Зулема однажды вам сказала, что, если бы вы не предоставили ей той свободы, которой она пользуется, то, возможно, ей из одного только любопытства захотелось бы обмануть вас.

— Не может быть, чтобы Зулема была так цинична. Как вы думаете, Бальдер?

— Не знаю… Но если вы так ее любите, почему же вы оставались совершенно безучастны, когда она упоминала об этом танцовщике?

Механик поднимает глаза от стола и, не переставая катать круглую резинку, украдкой разглядывает лицо Бальдера. Слова со свистом срываются с тонких губ:

— Я привык к навязчивым идеям Зулемы.

Бальдер думает: «Он стал лучше видеть. Веки его не так воспалены, как в прошлый раз».

— Вы могли заметить, Бальдер, что Зулема — натура увлекающаяся. Ее пылкий темперамент, возможно, объясняется тем, что родители ее страдали дурной болезнью и тайным алкоголизмом. Вы, конечно, понимаете, что такой наследственный букет породил в ней неистовый темперамент, привыкнуть к которому мне было нелегко, но когда ничего поделать нельзя, привыкнешь к чему угодно. Понимаете, душа у Зулемы добрая, но ей не совладать со своим темпераментом. Какое-то время она была влюблена в Родольфо Валентино. Наш дом заполонили портреты этого наркомана. Этот тип мне так надоел, что однажды вечером я запер дверь на ключ, чтобы не пустить жену на фильм с его участием. Тогда знаете, что она сделала? Перелезла через стену к соседям и все-таки ушла в кино.

Пока Альберто рассказывает, Бальдер стоит, засунув руки в карманы, и смотрит на два города, расположенные один над другим: верхний — грани небоскребов, нижний — ломаная линия каменных коробок на горизонте. Вдруг он ощущает укол в сердце, оборачивается к механику и саркастически замечает:

— Альберто, а вам не кажется, что и Ирене такая же?

Тот энергично мотает головой:

— Нет, нет, нет. Тут вы ошибаетесь, Бальдер. Ирене — девушка из порядочной семьи, это я вам гарантирую. Можете не беспокоиться.

Бальдер цинично усмехается и возражает:

— А разве Зулема не была девушкой из приличной семьи, когда вы с ней познакомились?

— Там — другое дело, я же вам говорил. Когда у Зулемы прошло увлечение Родольфо Валентино, она ударилась в скульптуру, занялась ваянием. Не знаю, с чего на нее нашло, но дом наш превратился в мастерскую гипсовых фигур. Куда ни ткни — всюду гипсовая паста. На кухонном столе вместо вилок валялись штихели, а бифштексы можно было найти на доске для приготовления гипсовой массы. Под гипс пошли все тазы и даже кастрюли. Приходя с работы, я вместо еды находил новый эскиз, который Зулема задумчиво созерцала, и мне приходилось идти куда-нибудь обедать. Ну скажите честно, Бальдер, разве не было у меня причин для негодования? Искусство — великое дело, никто не отрицает, но пока доберешься домой после работы, усталый, мечтаешь о хорошем ужине. Я зарабатывал на хлеб себе и жене, а она?.. Она думала не обо мне, а о куске гипса… Ну скажите, кого это не выведет из себя?

Бальдер, стоя у своего рабочего стола, с трудом сохраняет серьезность. Тут не грех и расхохотаться, но он думает: «Я не ошибался, сочтя эту женщину холодной эгоисткой. Ирене в точности такая же, что бы ни говорил этот простак».

— Что вы на это скажете, Бальдер?