Новый Мир ( № 3 2007)

По Мак-Люэну, именно они должны сбросить печатную книгу с парохода современности, поскольку активизируют свойственное традиционным культурам (и отчасти допечатной культуре) “слуховое” начало, на фоне которого в догутенбергову эпоху и само чтение как процесс имело несколько иной характер, чем тот, к которому мы привыкли.

Цивилизованный человек живет в визуальном мире, а представитель бесписьменных обществ — в мире звука. Именно звуки — динамические знаки того сложного изменяющегося пространства, частью которого является сам человек. В том же пространстве располагается и слово, непременно звучащее, непременно непосредственно “обращенное к” и тем определяющее первобытный синкретизм слова-мысли-действия, свойственный мифомышлению. Именно письменность изымает слово из синкретических связей мира и превращает в визуальный объект. Видимое слово статично и абстрактно, выведено из непосредственной коммуникации и ни к кому не обращено. Оно изолирует мышление от действия, вычленяет индивидуальное сознание и вообще приводит к развитию спецификации и способности абстрагирования. В мышлении человека возникает новая пространственно-временная конфигурация, основанная не на одновременности, а на линейности и последовательности (логика глаза: один объект в пространстве не может располагаться одновременно в двух точках, в то время как звуки — всегда во взаимодействии, в наложении друг на друга). Однако в качестве абсолютной доминанты это “визуальное” мышление закрепилось только в эпоху печатного слова. Мак-Люэн показывает, что на протяжении всей рукописной эпохи сознание человека остается раздвоенным, а чтение, письмо и бытование текста — связанными с произнесением вслух. Естественно, этот “дуализм” влиял и на структуру текста — тот писался с расчетом на слышание/произнесение, а не на чтение глазами.

Отсюда вроде бы и следует, что аудиокниги, будучи обращены к слуховому восприятию, апеллируют к альтернативному способу мышления, по самой своей природе вытесняющему свойственный “эре Гутенберга” визуализм. Однако это и так, и не так.

Сама форма книги (сшитые в тетрадь листы) многое определила в характере процесса чтения. Чтение сопряжено с уединением. Читатель выключен из быта и внешне абсолютно статичен. Он как бы вне обычного хронологического времени, структурирующего повседневность. Подвижен лишь скользящий по пространству страницы взгляд. При этом чтение, взятое как бы в абсолютном воплощении, — именно перемещение в пространстве, фиксация рядоположенного и заполнение промежутков. То есть процесс, лишенный необратимой линейности и тем облегчающий работу памяти. Мы можем вернуться к уже прочитанному, пропустить само собой разумеющееся, зафиксировать ключевые слова, заглянуть в конец текста. Наконец, поставить на пространстве листа свою “вешку”, отметив галочкой и подчеркнув в нем нечто, сделав его в еще большей степени своим, телесным. Нелинейность чтения, думается, отражает замкнутость, присущую процессу понимания, возвращающееся или забегающее вперед движение наших глаз — овнешнение, телесное воплощение выявляемых нами неявных смысловых связей (скажем, временнбой последовательности в большом нарративе). Наиболее наглядно это проявляется при конспектировании или при фиксации — для дальнейшей работы — большого текста, хранящегося, скажем, в архиве. А речь здесь идет именно о больших текстовых пространствах, ибо в ситуации соприсутствия книги и иных носителей и форм письменного текста его величина оказывается значимым фактором, структурирующим восприятие.

Общеизвестно и неоднократно обсуждалось среди пользователей Сети, что оптимально понимается и читается текст, целиком умещающийся на экране, не требующий прокрутки. Именно таковы ныне популярные блоги. Слишком длинный блог, как правило, не прочитывается и не комментируется, слишком короткий — часто близок к разговорному высказыванию, “внелитературен”. Большой текстовый массив, размещенный на экране компьютера или мобильного устройства, вызывает у многих пользователей раздражение и ощущение дискомфорта. Сплошь и рядом слышишь: “Я привык к бумаге. У тебя нет распечатки?”

Неудивительно. Ведь пространство, с которым читатель вынужден иметь дело, радикально отлично от “бумажного”. Оно изолировано от читателя, однородно и не поддается никаким зрительным “манипуляциям” и “уловкам”, поскольку не пролистывается, а прокручивается. И следовательно, линейно. Возвратное движение внутри текста затруднено и сопряжено с некоторым телесным усилием — прокруткой, требующей даже при беглом просмотре определенного времени. Вместо соположенности печатной книги электронная дает неустранимую последовательность. Такая книга продолжает быть визуальным объектом для индивидуального пользователя, но развертывается перед ним во времени, как свиток, приближаясь к аудиальному объекту по способу декодирования. Потому она меньше поддается “присвоению” (негде оставить “отметки резкие ногтей”) и ощущается как некая идея, как не воплощенный в реальность объект, нуждающийся в “настоящей” публикации.

Аудиокниги, понятное дело, радикально меняют саму ситуацию чтения как специализированного времяпрепровождения, точнее, попросту отменяют ее, позволяя параллельно вести машину, заниматься на тренажере, как-то передвигаться в пространстве. Они и были придуманы для занятых людей, кочевников мегаполиса, которым нечем заняться, стоя в пробках, но которые все же хотят быть потребителями книжной продукции (у нас это так называемый средний класс, для которого с некоторого недавнего времени осведомленность о книжных новинках снова стала восприниматься как знак высокого статуса).

Понятно, что в “доцифровую” эру создать звучащий эквивалент книги было практически невозможно. Пластинки и кассеты магнитофонов располагали ограниченным временем звучания. Эфирное время также было сегментировано “сеткой”. Потому взаимодействие литературы (не книги, которая тогда не осознавалась как маркированный член парадигмы) с аудионосителями осуществлялось посредством эстетической перекодировки: ограничение объема требовало особого языка и особых приемов, пересоздающих и интерпретирующих мир словесного произведения в произведение исполнительского искусства. То есть в случае аудиопостановок на “пластинках” или радиоспектаклей перед нами не звучащий эквивалент текста, а просто — другое произведение. Отсутствие изобразительного ряда восполнялось музыкальным и шумовым оформлением, богатым интонированием. Несколько ближе к аудиокниге в строгом смысле были чтецкие программы, представляющие собой актерское чтение небольших по объему произведений или выдержек из романов. Но и такие постановки (записи) были прежде всего интерпретациями, предназначенными для изолированного эстетического восприятия, а не для ознакомления с текстом книги-“исходника”.

Их восприятие было сродни созерцанию фильма или театральной постановки, но отнюдь не чтению. Хотя такого типа слушание радио или пластинок подобно чтению и — как раз в альтернативу ему — тоже организовывало некий изолированный участок времени, “привязывая” человека к непортативному носителю звука (правда, слушание совмещалось иногда с выполнением монотонной домашней работы). Перенесенные на цифровые носители, такие постановки имеют сейчас хождение в качестве “аудиокниг”, в строгом смысле таковыми не являясь.

Потому что цифровые носители создали не существовавшую прежде возможность звучания, фактически не ограниченного во времени, не локализованного в пространстве, а как бы привязанного к слушателю, отождествленного с ним. При прослушивании через наушники (наиболее частый способ) звук этот разносится не в пространстве, а словно “в голове” у человека, изолируя его от коммуникации и превращаясь в чистую однородную субъективную длительность — фактически в само время. То есть ситуация отъединенности, изоляции, характерная для чтения печатной книги, не только сохраняется, но и усугубляется. Из плана чистой пространственности и, значит, статичности она переводится в план чистого времени, то есть динамики. Тело и глаза “аудиочитателя” свободны, но зато заняты слух и мышление. Специальное время не нужно — теперь это время самой жизни реципиента. Произведение звучит, разворачиваясь перед ним последовательно и поступательно, требуя крайнего напряжения памяти и внимания, ибо им нечего использовать и не за что зацепиться для восстановления нелинейных текстовых структур.