Сколь это по-немецки

Не досужие ли это домыслы?

Так или иначе, хотя отец Йонке и в самом деле был во время войны в оперативной группе, а самого Йонке одни до сих пор считали скрытым гомосексуалистом, а другие — скрытым фашистом, ему, насколько можно судить, никто никогда не угрожал. В отличие от Ульриха.

Не далее как накануне Ульрих получил еще одно полное угроз неподписанное письмо. И кто-то, явно хороший стрелок, выпустил две пули в одну из спален на втором этаже в доме Хельмута. Хельмут с неохотой заявил об этом в полицию. Полицейские обследовали дыры в оконном стекле и засевшие в потолке и стене пули, после чего попытались установить, откуда велась стрельба. По их мнению, винтовкой, если это, конечно, была винтовка, воспользовались прямо с газона, и речь, по всей вероятности, шла о дурацкой шутке. Быть может, один из загулявших фермеров слегка перебрал. Вот видишь, сказал Хельмут. Пустая трата времени. Живешь здесь — изволь примириться с определенной дозой насилия.

Что еще?

Жена мэра Вин заказывала книги у Йонке, а не у Хубблера, в единственном книжном магазине, способном составить Йонке конкуренцию. Без всяких просьб со своей стороны она получала двадцатипроцентную скидку. Что гарантировало новые заказы. Она предпочитала беллетристику, биографии, бестселлеры, иногда детектив. Раз в год она передавала объемистую пачку книг в библиотеку, где ее дар с благодарностью принимался. Небольшая наклейка на каждой переданной в библиотеку книге указывала, что это — дар Frau Biirgermeister Вин Канзитц-Лезе.

Йонке заботливо оповещал ее, если получал книгу, которая могла ее заинтересовать.

Он всегда спрашивал, понравилась ли ей книга или книги, которые она приобрела в прошлый раз, и не довелось ли прочесть ее (или их) и ее мужу.

Йонке, выглядевший со своим длинным строгим лицом в морщинах и редеющими волосами существенно старше своих лет, появлялся в магазине около десяти. В отличие от Хубблера, он в основном торговал по почте. Его гробовое молчание и осуждающий взгляд частенько отпугивали случайных посетителей. Заказы он принимал в основном на снятые с печати книги и на первоиздания. По крайней мере два дня в неделю он тратил, отслеживая нужные книги и скупая старые библиотеки, что требовало немалой подготовки.

Во время отсутствия Йонке за все отвечает его помощник Рольф. Возможно, от него и пошли слухи, что Йонке — тайный гомосексуалист. Однако в магазине они практически никогда не разговаривают. Приходишь в замешательство, когда, зайдя в магазин, натыкаешься на стену молчания, на стену гнетущего молчания. Многим Йонке кажется грубым. По телефону он краток: Нет, у нас нет. И шварк трубку. Не то что у Хубблера, где отвечают: Доброе утро, это Хубблер, чем можем быть полезны? Если у них нет нужной книги, они обязательно предложат ее заказать. Они даже предложат сначала попытать счастья у Йонке.

Что еще?

Когда Ульрих впервые зашел в магазин, его внимание сразу же привлекла подписанная фотография Брумхольда, висящая на стене над столом Йонке. Он попытался вовлечь Йонке в беседу, но безуспешно.

Йонке, продавец книг. Традиционный серый костюм. Наш холостяк средних лет, как величает его мэр.

Не смейся над человеком, который откладывает для меня все эти прекрасные книги, сказала Вин.

Помощник Йонке приходит ровно в десять, уходит в шесть. С новыми заказами они справляются сообща. Рольф перепечатывает все письма, которые Йонке надиктовал накануне. Он пользуется механической пишущей машинкой «Олимпия». На полу, на столах, в задней комнате — повсюду коробки с книгами. Вдвоем они как-то со всем управляются. В шесть Йонке исчезает из поля зрения. О, у него свои друзья, сказал мэр. Узкий круг. Узкий голубой кружок.

Время от времени Йонке приглашают на обед к мэру, время от времени — на прием под открытым небом, литературное событие или какое-либо чествование в библиотеке. На все, что хоть как-то связано с культурой или хотя бы с книгами. Йонке всегда один, в темном костюме, сумрачный, немногословный. Человек, который совершенно не склонен высказывать свое мнение по какому бы то ни было поводу. Ездит он на малолитражке. Живет где-то в Брумхольдштейне. Квартира, по словам Вин, которой один раз довелось там побывать, забита книгами и антиквариатом. Это известно. Собирает фотографии. Гитлеровский период. Почему бы и нет. Безобидное хобби. Большинство коллекционеров на чем-то специализируется. Анна, возможно, и видела какие-нибудь из них, но, в любом случае, никогда не рассказывала об этом Хельмуту.

Йонке закрывается в шесть. Никаких металлических штор. Просто двойной запор. После закрытия прохожий с улицы может изучить внутри магазина все детали, кроме разве что запертой в этот час небольшой задней комнаты. Справа виден большой письменный стол, на котором Рольф печатает письма, а ближе к середине — стол Йонке. Видно все. Книги, пачки каталогов, телефоны, пишущая машинка, на стене фотография Брумхольда.

Бывала на квартире у Йонке и Анна. Но это было некоторое время тому назад. Когда она только-только приехала в Брумхольдштейн. Она частенько заходила к Йонке, а он к ней. Они вместе ходили на концерты, на спектакли. Что может быть логичнее, нежели выход в свет местного торговца книгами с местной школьной учительницей? Йонке познакомил ее со своими немногочисленными друзьями и многочисленными знакомыми. Он также несколько раз обедал с ней у мэра. Так она мэра впервые и встретила. Люди сделали логический вывод. Без нее они Йонке больше не приглашали. Не приглашали они и ее без Йонке, пока в один прекрасный день она не дала ясно понять, что предпочла бы приглашение без него.

Хоть мне и не довелось видеть Йонке вне себя, сказал как-то мэр, по некоторым причинам он — один из немногих моих знакомых, в отношении которых никогда ни в чем нельзя быть уверенным.

А теперь?

Йонке наблюдал, как Анна выходит из дома. Настежь распахнулась застекленная дверь, и на какую-то долю секунды Анна Хеллер оказалась в обрамлении дверного проема, пока на медленно закрывающейся двери зеркально отражалась панорама далеких гор, соседние кирпичные здания, мальчишки, играющие на близлежащем поле в футбол, так что он одновременно уловил и то, как она преодолевает три ступеньки, и перемещающуюся панораму на дверном стекле.

К этому времени он уже знал — как он мог этого не знать? — что она больше не входила, как он говорил, в коммуну Хельмута. Возможно, это был всего лишь временный разрыв. Недоразумение, которое прояснится через неделю-другую. Кто-то сообщил, что ее видели с Ульрихом Харгенау. Не столкнуться с Харгенау, похоже, не было никакой возможности.

Он направлялся в магазин — десятиминутная прогулка от Нойбау-гассе, где она жила. Поначалу по приезде в Брумхольдштейн смущало полное сходство всех четырех его жилых районов. Красный кирпич. Подъезды в стиле ар-деко, вступающие в противоречие с довольно-таки прозаическими кирпичными фасадами. Металлические перила на лестницах и у ступенек при входе. Все дома одинаковой высоты. Поскольку он, как и она, жил на четвертом этаже и их дома были абсолютно идентичны, от него не требовалось большого усилия, чтобы, находясь у себя дома, закрыть глаза и сосредоточиться на ее движениях, пытаясь определить точное положение ее тела… пытаясь понять, что она сейчас может делать.

Йонке уже не мог припомнить причин, но в один прекрасный день он перестал заходить к ней. Перестал наведываться в ее квартиру на четвертом этаже. Она до сих пор краснеет, когда застанешь ее врасплох. Привет, Анна.

Еще каких-то десять лет, и она станет обычной школьной старой девой. А может быть, и нет. Но в Брумхольдштейне, где все закрывается в шесть, а рестораны — в девять… незамужняя женщина — своего рода странность… люди спрашивают: Почему она до сих пор не замужем? Если ее просто заметят на улице с женатым мужчиной, каждый не колеблясь сочтет, что тут нечто большее.

Что еще?

Анна остается любимой учительницей Гизелы. Из-за Анны Гизела, если бы могла, предпочла бы жить в Брумхольдштейне. Но сейчас занятия в школе закончились, и она больше с Анной не видится. Она больше не может сказать отцу: Анна сказала мне о том, или: Анна упомянула об этом. Однажды, повстречав на улице Анну в компании Йонке, она подробно рассказала об этом своему отцу, тщательно наблюдая за его лицом, чтобы оценить произведенное впечатление.