Невозможно остановиться

Не возобновится, я сказал? Ой ли? Так уж не возобновится? Да как вам сказать… Нет былого Теодорова, а есть нынешний, преображенный, который тоже, впрочем, родился в городе Новокузнецке, бывшем Сталинске. И чем же он отличается от прежнего, интересно знать? Ну, например, он ходит ныне на костылях, а раньше никогда ими не пользовался. У него случаются частые головокружения, когда все вокруг плывет и покачивается, приступы тошноты, как при морской болезни. Он стал слезлив и часто плачет по ночам, особенно в часы стойкой своей бессонницы. Но это же ерунда, мелочь, всего лишь неправильные знаки препинания в огромном тексте. Костыли-подпорки Теодоров, судя по всему, скоро выкинет, слезы его иссякнут, равновесие восстановится.

И что же? Опять широко зашагает, озираясь и любопытствуя, по круглой земле, любимой и знакомой? Продолжит начатую давным-давно биографию или замыслит новую, небывалую? Станет разумным, благопристойным гражданином, скромно и терпеливо дожидающимся выхода на пенсию? А может, озвереет и окрысится на весь белый свет, который не сумел понять и оценить его по достоинству? Или (допустим, допустим!) продаст выгодно свой новехонький роман и метнется, как бес, в Москву, где проживает незабвенная Лизонька Семенова?

Рад за вас — вы знаете, что вас ждет в ближайшем будущем. А я вот, представьте, не знаю. И надо ли вообще-то знать — вот вопрос. Одно известно: вчера я выписался из больницы. Сегодня утром купил по случаю в хозяйственном магазине крепкую бельевую веревку. А через пару часов ко мне придут в гости приятели, и мы обмоем мое воскрешение.

Итак, прощайте. Или здравствуйте. Прощайте? Здравствуйте?