Агнец

— Слушай, в следующем месяце мы с Марфой идем в Кану на свадьбу — через неделю после Праздника кущей. Иаакан не сможет — у него заседание Синедриона или что-то вроде. Приходи в Кану. И Джошуа приведи.

— Постараюсь.

Она подбежала к стене и подставила сцепленные стременем руки.

— Полезай. — Но, Мэгги…

— Не хлюздить. На руки — на плечи — и на ту сторону. Осторожно — на стене черепки.

И я послушался — одну ногу в стремя, другую Мэгги на плечо, и через стену, не успел Иаакан выломать калитку.

— Поймал одну! — воскликнул слепец постарше, когда я сверзился на них.

— Придержи ее, я щас засажу.

Я сидел на валуне и ждал, когда Джошуа вернется из пустыни. Он вышел, я протянул ему навстречу руки, и он рухнул. Я едва успел его поймать и осторожно опустил на камень. Ему хватило ума обмазать все неприкрытые участки тела жидкой грязью, — вероятно, мешал пыль с собственной мочой, чтобы не сгореть, однако на лбу в нескольких местах грязь отсохла, и кожа там сошла до мяса. Руки стали тоненькими, как у маленькой девочки, и широкие рукава плавно обтекали кости.

— Ты как?

Он кивнул. Я протянул ему курдюк с водой, который держал в тени, чтоб не нагревался. Джош пил экономными глоточками, постепенно приходя в себя.

— Акриду? — Я протянул ему зажатую в пальцах хрусткую казнь египетскую.

При виде насекомого у Джоша сделалось такое лицо, будто он сейчас сблевнет всей выпитой водой.

— Я пошутил. — И я развязал котомку: финики, свежие фиги, маслины, сыр, маца и полный мех вина. Днем раньше я сгонял новенького в Иерихон за провизией.

Джошуа посмотрел на все это изобилие и ухмыльнулся, но сразу же прикрыл рот рукой.

— Ой. Оу. У-у.

— Что такое?

— Губы… обветрило.

— Мирра. — Я извлек из котомки пузырек мази. Через час Сын Божий освежился, омолодился и мы сидели и допивали вино — после нашего возвращения из Индии больше года назад Джошуа пил впервые.

— Ну и что ты видел в пустыне?

— Дьявола.

— Дьявола?

— Ну. Он меня искушал. Власть, богатство, секс — ну и прочее в том же роде. Я его отверг.

— И как он выглядит?

— Дылда.

— Дылда? Князь тьмы, змей-искуситель, источник всеобщего разложения и зла — а ты только и можешь сказать о нем, что он дылда?

— Довольно-таки дылда.

— О, ну это уже лучше. Я буду осторожнее. Ткнув рукой в новенького, Джошуа проговорил:

— Он тоже дылда.

И тут я понял, что Мессия, должно быть, чуточку окосел.

— Это не дьявол, Джош.

— Да? Тогда кто это?

— Я Филипп, — ответил новенький. — И завтра я иду с вами в Кану.

Джошуа стремительно развернулся ко мне и чуть не свалился с камня.

— А мы завтра идем в Кану?

— Да. Там Мэгги, Джош. Она умирает.

Глава 25

Филипп, которого прозвали Новеньким, попросил, чтобы в Кану мы пошли через Вифэнию: у него там жил друг, которого он хотел завербовать к нам в попутчики.

— Я сначала думал, он пойдет со мной за Иоанном Крестителем, но он не клюнул на акриды и ямы. А сам он из Каны. Ему наверняка захочется дома погостить.

Когда мы в Вифании вышли на площадь, Филипп окликнул белобрысого паренька, сидевшего под смоковницей. Паренек был тот же самый — это его мы с Джошем видели, проезжая через Вифанию больше года назад.

— Эй, Нафанаил, — сказал Филипп. — Мы тут с друзьями в Кану идем. Давай с нами. Сами они из Назарета. А вот этот, Джошуа, — он может оказаться Мессией.

— Может оказаться? — переспросил я.

Нафанаил вышел на дорогу и оглядел нас, прикрыв глаза от солнца ладонью. На вид ему было лет шестнадцать-семнадцать, не больше: на подбородке едва затевалась борода.

— А из Назарета может выйти что-нибудь путное? — спросил он.

— Джошуа, Шмяк, Варфоломей, — представил Филипп. — Это мой друг Нафанаил.

— Я тебя знаю, — сказал Джош. — Я тебя видел, когда мы здесь в последний раз проезжали.

Тут — совершенно необъяснимо — Нафанаил рухнул на колени перед верблюдом Джоша и объявил:

— Ты поистине Мессия и Сын Божий.

Джошуа посмотрел на меня, на Филиппа, затем перевел взгляд на парнишку, простершегося ниц у ног верблюда.

— Ты веришь, что я Мессия, только потому, что я видел тебя прежде? Хотя еще минуту назад ты был убежден, что из Назарета не может выйти ничего путного?

— Ну да, а почему нет? — ответил Нафанаил.

И Джош снова глянул на меня, будто я мог это объяснить. Тем временем Варфоломей, следовавший за нами пешком со стаей псиных адептов (которых в последнее время стал как-то уж очень рьяно звать своими «апостолами»), приблизился к мальчишке и помог ему подняться на ноги:

— Вставай. Если хочешь с нами идти. Нафанаил распростерся и перед Варфоломеем:

— Ты тоже поистине Мессия и сын Божий.

— А ты — поистине чадо заблудшее, — сказал я На-фанаилу. — Ты, случаем, в азартные игры не играешь?

— Шмяк! — одернул меня Джошуа.

Он покачал головой, а я пожал плечами. Нафана-илу же он сказал:

— Добро пожаловать к нам. У нас общие верблюды, еда и немного денег. — И Джош кивнул на Филиппа, которого назначили хранителем общественной казны, — ему хорошо давалась математика.

— Спасибо, — ответил Нафанаил и пристроился нам в хвост.

Так нас стало пятеро.

— Джош, — сипло прошептал я. — Этот пацан туп, как бревно.

— Он не туп, Шмяк, у него талант верить.

— Прекрасно, — ответил я и повернулся к Филиппу: — И близко не подпускай его к деньгам.

С площади мы направились к Масличной горе, но тут нас окликнули из канавы Авель и Настыль — два пожилых слепца, что помогли мне тогда с Мэггиной стеной. (Я выяснил, как их зовут, исправив их небольшую тендерную ошибку.)

— Помилуй нас, Сын Давидов!

Джош натянул поводья своего верблюда.

— Вы меня почему так назвали?

— Но ты ведь Джошуа из Назарета — тот юный проповедник, что учился у Иоанна?

— Он самый. Джошуа.

— Мы слыхали, Господь назвал тебя своим сыном и сказал, что очень тобой доволен.

— Сами слыхали?

— Ну да. Недель пять-шесть тому. Прямо из неба.

— Черт, что ж такое — все слышали, кроме меня?

— Смилуйся над нами, Джошуа, — проныл один слепец.

— Ага, смилуйся, — подхватил другой.

И тогда Джош слез с верблюда, возложил длани свои на глаза обоих слепцов и произнес:

— Вы имеете веру в Господа, и вы слыхали — как, со всей очевидностью, слыхали в Иудее все, — что я — сын его и он мною очень доволен.

И отнял он ладони свои от их лиц, и старики за-озирались.

— Скажи мне, что ты видишь, — попросил Джошуа. Старичье озиралось и помалкивало.

— Так скажите же мне, что вы видите. Слепцы посмотрели друг на друга.

— Что-то не так? — спросил Джош. — Видеть-то вы можете, правда?

— Ну, в общем, да, — ответил Авель. — Я просто думал, будет больше цвета.

— Ага, — подтвердил Настыль. — А то все как-то тускло.

Я вмешался:

— Вы находитесь на краю Иудейской пустыни, в одном из самых безжизненных, запущенных и враждебных человеку мест на земле. Какого рожна вы хотели?

— Да не знаю, — пожал плечами Настыль. — Поярче бы.

— Ага, поярче, — сказал Авель. — Это какой цвет?

— Это бурый.

— А вон тот?

— Это будет тоже — бурый.

— А вон там? Во-он тот?

— Бурый.

— Ты уверен, что не сиреневый?

— Ну. Бурый. — А…

— Бурый, — сказал я.

Два бывших слепца пожали плечами и отвалили, что-то бормоча друг другу.

— Отличное исцеление, — сказал Нафанаил.

— Вот я, например, никогда не видел исцеления лучше, — сказал Филипп. — Но с другой стороны, я тут новенький.

Джошуа тронул верблюда с места, покачивая головой.

Вскоре мы пришли в Кану — голодные и без денег. Пир совсем не помешал бы — по крайней мере, большинству из нас. Джошуа про пир был не в курсе. Свадьбу устраивали во дворе очень большого дома. Мы слышали бой барабанов, вопли певцов, из ворот полз аромат пряной жарехи. Большая была свадьба — снаружи даже околачивались детишки, предложившие поухаживать за нашими верблюдами. Кучерявые жилистые человечки лет десяти; они напомнили мне дурные версии нас с Джошем в детстве.