Священная книга оборотня

овеком. Тогда посмотрим, куда я загоню мяч. Вот так, кстати, я узнаю истину уже больше тысячи лет.

Пока я додумывала эту мысль, он успел снять с меня маечку. Я не сопротивлялась, только страдальчески подняла кончики бровей, как маленькая балеринка, которую по дороге в филармонию уже не в первый раз насилует большой рыжий эсэсовец. Что делать, товарищи, оккупация…

Правда, сегодня балеринка подготовилась к встрече. На мне было белье – кружевные белые трусики, в которых я ножницами вырезала дырку для хвоста, и три одинаковых кружевных бюстгальтера-бикини нулевого размера. Двум нижним нечего было поддерживать, но они чуть впивались в тело и сами создавали себе небольшое содержимое. Я, конечно, не планировала подстроиться под волчьи запросы. Это была постмодернистская ирония по поводу происходящего, вариация на тему Зверя, о котором он столько говорил во время нашей прошлой встречи.

Я не знала, понравится ли ему моя шутка, и немного волновалась. Она ему понравилась. Причем настолько, что с ним началась трансформация.

Теперь я была не так испугана и рассмотрела происходящее лучше. Сначала наружу выпрыгнул серый лохматый хвост. Выглядело это довольно сексуально – как будто распрямилась пружина, которую он больше не мог удерживать внутри своего позвоночника. Затем его тело выгнулось, а хвост и голова дернулись друг к другу, словно концы лука, стянутые невидимой тетивой. А потом он оброс шерстью.

Слово «оброс» здесь не вполне подходит. Скорее его китель и брюки рассыпались в шерсть – как если бы погоны и лампасы были нарисованы гуашью на слипшейся мокрой шкуре, которая вдруг высохла и расслоилась на волоски.

Одновременно с этим он каким-то очень естественным образом надулся и вырос. В природе таких больших волков не бывает, он скорее походил на медведя, которому удалось похудеть. Но его тело было настоящим, физическим и плотным – я ощутила его вес, когда он оперся лапой на мою руку: она глубоко ушла в диван.

– Раздавишь, волчина, – пискнула я, и он убрал лапу.

Его, видимо, возбуждало ощущение собственной силы и моей слабости. Склонив надо мной свою чудовищную пасть (его дыхание было горячим, но свежим, как у младенца), он по очереди перекусил все три моих бюстгальтера, оттягивая их жуткими волосатыми пальцами.

У меня каждый раз сердце обливалось кровью, так близко щелкали его зубы. Они были острыми как бритвы – непонятно, зачем он держал на столе этот обрезатель сигар в виде Моники Левински. Впрочем, он, наверно, курил сигары в человеческой фазе.

Проделав то же самое с моими трусиками, он отпрянул назад и зарычал, как будто собирался разорвать меня на клочки. Затем упал передо мной на колени и, словно адский органист, опустил свои огромные лапы на хрупкие клавиши моих ключиц… Конец, подумала я.

Но он избегал причинять мне боль. На мой взгляд, он мог бы вести себя чуть агрессивнее – я была к этому готова. Но так тоже было ничего. Я имею в виду, я заранее настраивалась на боль и страдание и была готова вытерпеть большее. А испытание